Буйный бродяга 2013 №1 - Долоев Велимир - Страница 12

И если вам вдруг покажется, что речь в прочитанной книге шла не только о каком-то чужом мире: Бас-Лаге, Ариеке, Рельсоморье, — но и о той реальности, которую вы видите сейчас за окном, подумайте об этом хорошенько. Ведь и нашему миру не помешают буйные бродяги.

Чайна Мьевиль

Марксизм и фантастика1

От редакции: Данная статья выдающегося британского фантаста представляет собой редакторское введение к сборнику материалов о соотношении фантастики и марксизма, опубликованных в журнале Historical Materialism в 2002 году, однако до сих пор представляет интерес и для русскоязычного читателя. Не все в представленном материале вызывает наше согласие: скажем, в критике Ленина за «одностороннее представление» о роли мечты и фантазии автор определенно ломится в открытую дверь: одобрительное цитирование Лениным Писарева относилось исключительно к вопросам практическим, а не культурно-эстетическим, в чем каждый может убедиться, открыв шестой том полного собрания сочинений Ленина на странице 172. Тем более что сам Мьевиль четко озвучивает важную и крайне верную мысль: многие фантастические произведения более «реалистичны», чем большинство убогих поделок в жанре бытового реализма — именно за счет того круга важных социальных проблем, который они поднимают, и в последнем счете именно социальное содержание, а не форма, определяет ценность любого произведения искусства.

У журнала «Исторический материализм» есть традиция симпозиумов: в специальных выпусках и в ходе текущей полемики мы рассмотрели множество тем: политическая организация, Восточная Азия, политэкономия по Роберту Бреннеру и, совсем недавно, «Империя» Хардта и Негри. Этот выпуск, однако, несколько отличается от предыдущих тем, что выбранная тема может быть не совсем понятна читательской аудитории журнала, который занимается «исследованием критической марксистской теории». Какое дело марксистам до фантастики и фантастического?

Подбирая материалы для выпуска, мы не устанавливали строгих критериев отбора. Термины «фантазия» и «фантастика» многозначны: тут и сюрреализм, и народный фольклор, и толкования сновидений, и сексуальные и бытовые фантазии, утопизм и анализ литературы в этих жанрах. Нам очень скоро указали, что фантастические мотивы давно уже стали частью некоторых направлений марксизма. От Франкфуртской школы, Вальтера Беньямина, Кафки и Диснея до Эрнста Блоха, таких сюрреалистов от троцкизма, как Бретон и Пьер Невилль, и лозунгового творчества ситуационистов, пытавшихся превратить фантазии и мечты в орудия классовой борьбы. В то же время выбор фантастического в качестве темы позволил исследовать области, которым марксисты обычно уделяют меньше внимания. Например, это фантастика как литературный жанр — данная тема очень заинтересовала сразу нескольких авторов этого сборника.

Хотя в марксистском движении есть направления, изучающие фантастику, некоторым марксистам она не по душе. Во время сбора материалов для публикации мы получили по электронной почте цитату из Энгельса об «оппортунистах… создающих литературу о литературе», которых сравнивали с более правильной позицией тех, «кто желает писать о других книгах ... только в случае, если их содержание того стоит». Наш корреспондент уверенно поместил «Исторический материализм» в лагерь оппортунистов: «Марксистское в этой конференции только то, что в вашем обращении термины «марксистский» и «марксизм» щедро разбросаны среди понятий, целиком заимствованных у господствующей идеологии».

На эти обвинения можно возразить, по крайней мере, парой аргументов. «Исторический материализм» — междисциплинарный журнал, специализирующийся на вопросах не только политики, философии и экономики, но и культуры и эстетики. Даже быстро посмотрев на популярные фильмы, книги, телесериалы, комиксы, видеоигры и т.д., можно увидеть, в какой степени фантастическое стало частью общей культуры. Необычайный успех таких фильмов, как «Звездные войны» и «Властелин колец», и таких книг, как «Гарри Поттер» Роулинг и «Темные начала» Пулмана, подчеркивает общественный интерес к фантастике. Хотя бы ради уяснения причин этого явления, а также освоения области культуры, явно пользующейся популярностью, данный феномен стоит исследовать. Мы утверждаем, однако, что есть и другие причины.

Среди них — определенная элитарность левых марксистских кругов, которые с удовольствием прочитают критику романов Джордж Элиот или фильмов Кена Лоуча, но презрительно сощурятся при упоминании Баффи, истребительницы вампиров. Степенные вкусы Ленина и Мелвина Брэгга и презрение к масскульту становятся отправной точкой для оценки «достойных» произведений культуры, оставляя за кадром теоретически не проработанную (бессознательную?) критику «упадочных» нереалистических художественных произведений в духе Лукача. Степень зависимости анти-фантастических предрассудков от культурной элитарности можно проиллюстрировать мысленным экспериментом: если в выпуске, где упоминаются Лоуч и Элиот, также упомянуть Кафку или Булгакова, трудно ожидать каких-либо возражений. Принадлежащие «высокой» культуре, эти авторы стоят того, чтобы о них писать, так как их «серьезность» — статус, схожий с канонизацией — будто бы оправдывает использование фантастического метода. В этом сборнике мы хотели серьезно, как марксисты, рассмотреть специфику рассматриваемого метода и жанра, отбросив сугубо капиталистическое (по иронии судьбы) противопоставление массовой культуры — высокой.

Фантастика представляет особенный интерес для марксистов по более важным причинам, имеющим отношение к своеобразному характеру современного общественного бытия и субъективизма. Товарный фетишизм — это вторая натура капитализма. Величины стоимости материализуются в товарной форме вещей — «под контролем» движения этих вещей «они [производители и торговцы] находятся, вместо того чтобы его контролировать».2

«Это — лишь определённое общественное отношение самих людей, которое принимает в их глазах фантастическую форму отношения между вещами… [где] продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами, одарёнными собственной жизнью, стоящими в определённых отношениях с людьми и друг с другом».3

Наши товары контролируют нас, и общественные отношения диктуются их отношениями и взаимодействием: «…как только он [стол] делается товаром, он превращается в чувственно-сверхчувственную вещь. Он не только стоит на своих ногах, но становится перед лицом всех других товаров на голову, и эта его деревянная башка порождает причуды…»4

В капиталистическом обществе повседневные общественные отношения — в той самой «фантастической форме» — это мечты, «удивительные причуды», проистекающие из верховной власти товара.

Сама «реальность» при капитализме является фантазией: формальный «реализм», следовательно, представляет собой всего лишь «реалистичное» изображение «абсурда, ставшего реальным» — но от этого абсурд не становится ни капли менее абсурден. Формальный «реализм» столь же неполон и ангажирован идеологически, как сама «реальность». Я уже ранее излагал свою позицию о том, что якобы «реалистичный» роман о препирательствах в семьях среднего класса, герметично изолированных от общей панорамы социальных конфликтов, даже более эскапичен, чем, скажем, «Горгульи и крысы» Мэри Джентл (фэнтези, включающая, однако, обсуждение проблем расизма, трудовых конфликтов, сексуальности и пр.) или сюрреалистический роман-коллаж Макса Эрнста «Неделя добра» (1934), угрожающе переворачивающий с ног на голову изображение привычной буржуазной реальности. Книги могут притворяться повествующими о «реальном мире», но это не означает, такое изображение мира будет отличаться особой честностью и глубиной.