Буйный бродяга 2013 №1 - Долоев Велимир - Страница 1

Предисловие редакции

В фантастической литературе, и в фантастике вообще, складывается в последние десятилетия странная и даже парадоксальная ситуация. Фантастика как искусство построения образа будущего, или, шире, искусство творения небывалых миров, практически исчезла. Разумеется, прилавки завалены приключениями во вселенных образца трехтысячного года, или в параллельных мирах, или в тайном мире за кулисами нашей обыденности, но... Читаете ли вы очередной постапокалиптический боевик или сагу о войне галактических империй — вы читаете не о будущем, а о страхах современного обывателя, бессильного перед сваливающимися на его голову бедствиями. Открываете ли вы роман об очередном эльфийском принце, или о современном менеджере, свалившемся в 1905 год — вы видите лишь очередную попытку убежать в прошлое от проблем и вызовов современности. Собственно фантастического, небывалого и чудесного, в такой литературе практически не остается. Не прибавляет это, тем не менее, и реализма: ни ярких человеческих типов, ни элементарной достоверности в современной фантастике нет. В фэнтезийный мир обязательно отправится студент-ролевик, к Сталину в сорок первый год — бывший офицер с проблемами в личной жизни, а тайную жизнь волшебной изнанки нашего мира откроет для себя подросток со сложной семейной историей. Но даже там, где в фантастический мир не вторгается наш современник, некроманты (обязательно седые) и астронавты (с именем либо утрированно славянским, либо нарочито англосаксонским) будут всего лишь копиями современного городского мелкого буржуа, со всей его примитивной философией, со всеми мелкобуржуазными радостями и страхами.

Причина такого положения проста: фантастика, как и всякий литературный жанр, является опосредованным отражением существующей социально-экономической ситуации. А ситуация эта, после распада СССР, характеризуется известным словосочетанием «конец истории». Применительно к России «конец истории» в понимании господствующего класса означает лишь, что история ограбления нашего народа, его эксплуатации и целенаправленного оболванивания не будет иметь конца. Именно поэтому фантастика, касающаяся социальных тем, должна навязывать обывателю страх перед любыми общественными изменениями, страх колебать основы сегодняшней российской Стабильности, которую из прошлого атакуют кровавые большевистские упыри, питающиеся исключительно плотью “сделавших-себя-из-ничего” олигархов, а из заморского настоящего — страшные люди с песьими головами, к которым каждый патриотически настроенный чиновник или бизнесмен отдает, тем не менее, своих бедных деток на обучение в их безбожные Йели и Гарварды (обливаясь при том слезами, что звери Чуковского от требований, поставленных усатым Тараканищем).

Наш альманах, как о том заявлено в подзаголовке, является сборником коммунистической фантастики. Коммунизм для нас, разумеется, не «светлое советское прошлое» (при разном и крайне сложном отношении авторов к советскому опыту). И даже не «светлое будущее всего человечества» — этот слоган столь же расхож, сколь и неудачен. Коммунизм — это просто будущее. Вне коммунистической перспективы у человечества будущего вообще нет. Нет будущего и у фантастики, превратившейся из средства познания будущего в средство избегания встречи с настоящим.

Раздел прозы нашего первого номера открывает Ия Корецкая с рассказом «Энцелад» — о столкновении двух невообразимо разных форм жизни — и о понимании между ними, которое может быть сильнее понимания друг другом разобщенных людей классового общества.

Велимир Долоев с четырьмя короткими историями из серии «Остров» задается вопросом, как повлияет на будущее человечества то поражение, что потерпело революционное движение в двадцатом веке, и могло ли все обернуться иначе — на другой планете, при других обстоятельствах?

Юлий Михайлов рисует мир антиутопии, в котором даже слова и имена из революционного прошлого России находятся под запретом. Однако надежда остается всегда: там, где эксплуататоры боятся даже слов, смертельным для них оказывается революционное действие тех, кто вспоминает и повторяет заново уроки прошлого.

В разделе «Лицо номера» мы хотим познакомить вас с одним из немногих современных фантастов, творящих, по выражению Замятина, литературу не бумажную, но бронзовую — с британцем Чайной Мьевилем. Обзорная статья Х.М. Верфта и переведенная специально для нашего альманаха работа этого британского писателя-марксиста о взаимосвязи фантастики и политической теории помогут лучше понять передовые тенденции в зарубежной фантастической литературе. Кстати, именно Мьевилю мы отдаем дань уважения, взяв для своего издания название «Буйный бродяга» — в честь знаменитой подпольной газеты из являющегося местом действия серии романов этого автора города Нью-Кробюзон.

В разделе критики Велимир Долоев рассматривает одну из откровенно заказных и халтурных поделок современного российского агитпропа — сборник псевдосоциальной фантастики «Беспощадная толерантность», а Григорий Ревмарк рассказывает о неожиданно глубокой и интересной серии антиутопических романов Сьюзан Коллинз «Голодные игры».

Где-то здесь, а может, и раньше, мы должны были пафосно пообещать в соответствии с требованиями стиля подложить мину под здание презренного буржуазного искусства. Но этого не будет. Буржуазное искусство исчезает лишь вместе с самой буржуазией, а это происходит определенно не в результате литературной деятельности. Своей задачей мы считаем — показать, что и в условиях общественного упадка возможно мечтать о будущем — ведь пока есть мечта, есть и надежда.

Ночь перед рассветом особенно темна.

Однако и рассвет неизбежен.

Проза

Ия Корецкая

Энцелад

Снежная буря застелила проходящую через большую часть видимого горизонта арку Кольца. Плюющиеся ледяной пылью гейзеры приумолкли под напором неумолимого потока ветра, несущего заиндевевшую окись углерода, полужидкие кристаллы воды и мелкий песок. Эта смесь словно наждаком терла и полировала поверхность равнины, сокрушая и тут же восстанавливая сверкающий слой вещества, в которое закопался маленький исследовательский корабль.

Ничто живое не могло бы просуществовать на поверхности спутника даже в алмазном панцире. Ни один механизм не выдержал бы ветровой и жидкостной эрозии, разъедающей металл. Но кораблик был создан из параграфена, магнитное поле которого захватывало частицы песка и пыли, наращивая собственную оболочку за счет стихий.

В одном из кратеров поблизости разошлась слепящая корка аммиачного наста, выпустив наружу полупрозрачный сгусток. Из вихрей клубящейся поземки метнулся сплюснутый стебель и намертво прилип к одному из краев трещины. Во все стороны разбежались невидимые жгуты, разыскивая опору; несколько минут — и кальмарообразное тело перекинуло себя через стену, выбросив в направлении земного модуля ленты щупалец. Треугольный плоский край одного зацепил корму и присосался к внешнему люку.

Оу нан видогамо крей:

Овальное гнездо в открытом месте, четыре существа внутри.

Прилив пустоты, другое небо, легкий мир с небесными камнями и обширными зарослями.

Существа враждебны иным живым и растениям, уничтожают дыханием жара и металлическими помощниками, чтобы добыть руду.

Другие существа убегают, гнезда разрушены.

Я сам видел это!

— Как дела, ребята?

— Все отлично кроме погоды. Проклятая взвесь, ни просвета, ни окошка нигде.

— Маяк на орбите передает: прогноз благоприятный. Так что держитесь там! Если через неделю ветер не уляжется, мы вас вытащим.

— Неплохо вам говорить, уткнув свои задницы в кресла. В следующей жизни я тоже стану боссом.

— Не скрипи, астронавт, на Земле копятся премиальные. Откопайте там что-нибудь, и разбогатеете! Даю добро на бурение — начинайте.