Карл Великий. Небесный град Карла Великого - Ветлугина Анна Михайловна - Страница 69

Я удивился:

   — Как же столь честолюбивый человек имел желание затвориться от мира в монастыре?

   — В нём объединяются два качества, — объяснил Эйнхард, — жажда величия и благочестие. Это второй Карл.

Я промолчал. Не хотелось тратить сил на бессмысленный спор.

Через некоторое время восторги коротышки поутихли. Он появился у меня весьма расстроенный и рассказал сногсшибательную новость: новый император, преисполнившись благочестия, решил очистить двор от грешников. Начал он со своих сестёр. Недрогнувшей рукой оправил всех в монастырь, разлучив с тайными мужьями и детьми. Я вспомнил, что всю ночь мне не давали спать чьи-то рыдания.

   — А разве он сам без греха? — спросил я Эйнхарда. — Помнится, у него были внебрачные дети.

   — Наверное, он раскаялся, — предположил коротышка и признался шёпотом: — Какое счастье, что мы с моей Иммой живём в законном браке!

Не прошло и недели, как Эйнхард узнал об ещё одном поступке императора. Людовик рылся в капитуляриях отца, пытаясь выискать закон, позволявший ему сместить малолетнего короля Италийского Борнгарда, того самого племянника, которого Карл велел оберегать особенно.

Но ведь, с другой стороны, Афонсо, разве не так же поступал его отец? — сказал Эйнхард.

   — Да, — согласился я, — они поступают похоже. Но у Карла была великая душа, придававшая всем его поступкам возвышенный смысл. Сын же выглядит просто мелко.

   — Может быть. Кстати, он шагу не может ступить, чтобы не посоветоваться с каким-нибудь епископом, даже заискивает перед ними, а Карл...

В этот момент дверь скрипнула. Эйнхард вздрогнул и побледнел. Я же, встав, подошёл к двери и резко открыл её. За ней никого не было.

   — Нет, — вдруг неестественно бодро произнёс коротышка. — Людовик прекрасный правитель. Он продолжит начатое отцом.

Я не спорил.

После этого разговора Эйнхард долго не появлялся. Что ж, я понимал его. Моё общество подвигало его на опасные беседы, а опасностей он не любил. Я допил вино Карла в одиночестве, за упокой души моего короля. Он был настолько велик, что не нуждался в лести и не страдал от подозрительности.

Однажды утром коротышка неё же зашёл ко мне. Сказал, что сейчас вместе с Людовиком работает над биографией Карла.

   — Ну и как? Много приходится переписывать? не удержался я от ехидного замечания.

   — Приходится, конечно, — спокойно ответил он, мне ведь теперь лучше удаётся высокий стиль. Афонсо, я вообще-то пришёл сообщить тебе волю императора. Ты ведь не находишься у него на службе, поэтому должен покинуть дворец и удалиться в своё поместье в Имерхальме. Не думай, ты ни в чём не провинился, просто... так ведь правильно?

   — Я понял. И сколько часов даёт император мне на сборы?

   — Что ты, Афонсо! Никто не торопит тебя. Но сделать это необходимо.

   — Хорошо, — сказал я, прикидывая. Вещей у меня немного, за день управлюсь. Назавтра с утра можно выезжать.

   — Завтра покину Ахен, — пообещал я.

Эйнхард неподвижно стоял передо мной.

   — Мне будет очень не хватать тебя, Афонсо. Подумать только, мы не расставались сорок лет!

Может, ещё и встретимся, любезный Нардул...

Мне кажется, что сейчас можно обойтись без учтивостей. Не думаю, что мы встретимся. Ты вряд ли окажешься при дворе, а у меня не найдётся времени съездить в Имерхальм. К тому же мы оба немолоды.

Ну, значит, придётся встретиться в раю, — пошутил я.

   — Афонсо, — сказал он, — я должен сказать тебе. Ты очень долго казался мне глупым. Это не так. Прости меня.

Я засмеялся.

   — А ты, Нардул, казался мне занудным. Прости, но сейчас ничего не изменилось.

Он тоже засмеялся и предложил:

   — Давай обнимемся на прощание, любезный друг!

Всё-таки он был слишком маленького роста. Даже обниматься неудобно.

На прощание он подарил мне «О Граде Божием» блаженного Августина, тот самый экземпляр, что я читал Карлу. Я не стал спрашивать, откуда у него эта книга.

Вещи получилось собрать быстрее, чем я рассчитывал. Было ещё светло. Я решил напоследок прогуляться по Ахену. Ноги сами вывели меня к собору. Сырость ранней весны, казалось, делала его серые камни ещё тяжелее. Карл мыслил это чудо зодчества как символ Небесного Града, на деле же оно стало могильной плитой, укрывшей его бренное тело. Богу нет дела до наших мечтаний, Он распоряжается по-своему и нам не понять его логики...

...Я смотрел на мрачные серые стены. Никакой радости не вызывало у меня это строение, потребовавшее столько средств и трудов... и вдруг что-то странное белое привлекло моё внимание. По камням вверх карабкался голубь. Мне показалось, что он не может летать, но нет, всё было в порядке с его крыльями. Просто он почему-то решил совершить пешее восхождение, исследуя по пути коготками каждый камень собора. Так, то подлетая, то снова цепляясь за трещины, он достиг крыши. Взлетел на неё и сидел на краю, поглядывая на Ахен и на меня. И тут яркие рыжие лучи заката вдруг прорезали безнадёжные серые тучи. В этот момент я словно увидел улыбку Карла и весёлую искорку его глаз. Теперь я точно знал, что ему довелось полюбоваться настоящим узором своего ковра.

...Белый голубь побродил немного по крыше собора и, внезапно взмыв ввысь, растворился в сияющем свете весеннего заката.