Рота - Подопригора Борис - Страница 7

Обратный путь был еще азартнее: задача – не оказаться в пятерке последних. Первым почти всегда прибегал капитан Числов, Самохвалов же где то в середине. Для отставших в тот же день устраивали «школу олимпийского резерва»: десять кругов вокруг проверенной саперами вертолетной площадки, но уже с полной выкладкой…

После завтрака проходило построение, потом подготовка к «выходам» и «выездам» и сами «выходы» и «выезды». Все «тела» (в рейдах – «карандаши»), свободные от выполнения боевых задач, в том числе караульной службы, направлялись на «стройку века». Ротный и сам по старшинской привычке, в отличие от «интеллихента» Числова, нередко брался за двуручную пилу – в том числе и для того, чтобы бойцов обучить:

– Ну что ты, японский городовой, держишь ее, как бабу за титьку!..

Справедливости ради нужно отметить, что солдат своих Самохвалов любил и «жучил» даже больше офицеров, чем бойцов. «Господа офицеры», по его оценке, сплошь и рядом «ебли МУМУ» и «теребили бабушку». Если что либо случалось с личным составом по вине отцов командиров, то Самосвал мог их и кулаками повоспитывать:

– Я тебя, суку, научу чужую маму больше своей любить!!!

Не тронул он ни разу разве что Числова, правда, тот и поводов особых не давал… И еще – со своими офицерами Самохвалов не пил. Ну, разве что во помин нововознесенной души. С другими офицерами, с «вованами» например, даже со старлеями, – мог принять и не чуть чуть. Но наутро, как штык, выбегал на зарядку.

А ежели кто из бойцов отличался по хорошему в рейдах, Самохвалов не стеснялся подходить прямо к строю – протягивал руку:

– Молодец! Держи «пять»!

Других поощрений он не признавал…

По всему по этому ротного больше любили, чем боялись. Был однажды такой случай. Провожая в рейд взвод старшего лейтенанта Панкевича, Самохвалов пообещал подарить на взвод магнитофон, «если задачу выполните и без потерь». Когда пацаны вернулись, Самосвал обещание сдержал. А в придачу к магнитофону отдал и свои кассеты с боевыми песнями, еще с Афгана и Таджикистана. Другие песни Самосвал не слушал, называя их огульно «педерастическими»…

Полковнику Примакову нравилось бывать у майора Самохвалова, которого знал давно. Нравилось его искреннее, без «жополизства» гостеприимство, нравилась здоровая мужская атмосфера. В общем, нравилось все, несмотря на то, что когда то первый визит в только что обустроившуюся роту не обошелся без… гм… конфуза…

А история то вышла, можно сказать, собачья. Короче, дело было так: на третий день после высадки роты приблудилась к расположению гарнизона бесхозная псина – черная. А в роте уже был прикормленный до этого рыжий песик, которого нарекли, конечно, Чубайсом. Ну а черного, стало быть, назвали Рексом. Но тут с «зачистки» привезли еще одного Рекса, и чтобы не путаться, первого решили переименовать. С подачи повара по фамилии Примаков и по «премьерскому» прозвищу Примус[5] – так же переименовали и пса. Новокрещеный Примус вести себя стал по сволочному – его уж и тушенкой ублажали, а он все равно – как подкрадется, как цапнет сзади за штаны! Причем цапал только, гад такой, нижних чинов, до прапорщика и никак не выше. В общем, достал всех Примус, и его все таки пристрелили, как раз под грохот садящегося вертолета, на котором прилетел знакомиться с новым расположением роты полковник Примаков. Когда роту построили и объявили, кто прибыл, кто то из шутников прокомментировал:

– Полкан прилетел.

Замкомандира роты Числов шутника одергивать не стал, сказал лишь негромко:

– Я его знаю. Это не просто Полкан, это – настоящий Рекс!

Рота колыхнулась смешками. А потом, когда полковник, представляясь перед строем, назвал свою фамилию, тот же шутник, сдавленным голосом хрюкнул:

– Даже не Рекс, а Примус…

Вот тут рота грохнула так, что успокаивать личный состав пришлось минут пять. Примаков, не понявший, конечно, в чем причина веселья, побагровел и, пообещав Самохвалову, что «смехуечков и пизды хаханек» больше не будет, увел майора в штабную палатку. Там начал всех немножко «строить», в частности обратил внимание участвовавшего в визите батальонного начмеда на «антисанитарию» и огромное количество мух в гарнизоне. Потом полковник в сопровождении Самохвалова прогулялся по лагерю и, оглядев новенький сортир, точно определил источник заразы, а определив – приказал ротному залить выгребную яму соляркой. Самохвалов распорядился, а его архаровцы и бензина не пожалели, залили от души… Потом был обед с главой администрации села – обед «подобающий», после которого Примаков подобрел и размяк.

На выходе из камбуза он уже улыбался, разминая в руках сигарету «Ростов». Так – с улыбкой и сигареткой – и направился к сортиру с вензелями… В общем, когда бабахнуло, крыша сортира, конечно, уцелела, но дверь с петель слетела. Возможно, ее вышиб головой сам Примус, умудрившийся, как это ни странно, в полете привести обмундирование в «протокольный» вид. Смешно никому уже не было. Сортир начали тушить всей ротой, а Примаков на деревянных ногах направился в палатку медпункта. Пробыл он там часа два… Полковник оказался настоящим десантником – быстро оценил обстановку, понял, что случившееся надо просто пережить, отказался от ужина в штабной палатке и героически сел за общий стол. Его только за это уже зауважали. За столом Примаков пообещал следующим вертолетом прислать военторг с тельняшками и гитарой с запасными струнами (струны, кстати, годились и для выкалывания татуировок), и, кстати, обещание свое полковник выполнил…

Так что роту Самосвала Примус знал неплохо, и рота тоже знала полковника. Поэтому, приехав на этот раз без всякой помпы, Примаков по свойски ответил на приветствие Самохвалова и сразу же направился в штабную палатку, бросив коротко:

– Давай сюда разведчика! Быстро!

…Разведвзводом в роте командовал лейтенант Митя Завьялов – назначение это он получил только месяц назад, а до этого командовал просто взводом. Завьялов был парнем исполнительным, но каким то… незаметным, что ли. Да и не особо смышленым… Короче говоря, молодой он был, во всех смыслах этого слова. Хотя, с другой стороны, за этот месяц у Завьялова не случилось ни одной потери. Особых заслуг, правда, тоже. Числов как то раз буркнул о Завьялове:

– Людей бережет больше, чем думает об удаче. Когда приказ дурацкий – он король…

И поди пойми – комплимент отвесил Числов или насмешничал по своему обыкновению?

Пожалуй, все таки насмешничал, потому как считал, что разведчик должен быть рискованней и наглее по жизни – ведь если кому то и прощаются потери, так это в первую очередь как раз разведчику…

Примаков Завьялова знал, но не очень близко, однако никаких иллюзий не питал. Кстати, насчет уничтожения или пленения Хаттаба – тоже особо губу не раскатывал. Но… чем черт не шутит? А время поджимало, поэтому задачу Завьялову на выход разведвзвода полковник решил ставить самолично. Самохвалов, между тем, готовил остальных, готовил сам, потому что куда то исчез как на грех замкомроты Числов…

Примаков ребром ладони объяснял рубежи выдвижения, Завьялов кивал вроде бы впопад и записывал добросовестно, хотя лучше бы слушал и вникал… Полковник нервничал, он боялся главного: а если духи, стерегущие горловину, спокойно пройдут за спинами разведчиков к месту высадки? Они ведь тоже понимают, для чего хорошо подходит ровная площадка… А потом как врежут по вертолету из «иглы» или «стингера»… Вот тогда и будет – Хаттаб. Причем полный. Кстати, о самом Хаттабе полковник говорить лейтенанту не торопился – оттягивал этот момент, понимая, что реакция у парня может быть сложной. Прошло минут двадцать от начала постановки задачи. Завьялов то ли усваивал – то ли нет. Примаков злился на командующего, на Хаттаба, на себя и в последнюю очередь – на зеленого летеху. Вздохнув, полковник ткнул карандашом в карту:

– А теперь – главное… Вот здесь… секи, Митя… ты можешь встретить Хаттабыча… Понял?

Лейтенант Завьялов заморгал глазами, вспомнив убитого прапорщика спецназера и удивленно переспросил: