Неизвестные страницы истории российского флота - Виленов Влад - Страница 72

Из воспоминаний представителя Военно-морского флота в Ставке Верховного главнокомандования контр-адмирала А.Д. Бубнова: «…Несмотря на наличие в составе Черноморского флота новых мощных броненосцев, набеги немецких крейсеров на Кавказское побережье продолжались, ибо наши броненосцы были тихоходные и не могли их настичь.

Набеги эти послужили в течение зимы 1915–1916 годов предметом резких жалоб наместника на Кавказе великого князя Николая Николаевича Верховному командованию и раздражали общественное мнение.

Набеги эти могли быть прекращены лишь путем тесной блокады или минирования Босфора. Но, несмотря на повторные указания Верховного командования командующему Черноморским флотом адмиралу А.А. Эбергарду в этом смысле, командование Черноморским флотом упорно отказывалось принять эти меры, ссылаясь на то, что для блокады Босфора нет вблизи его подходящих баз, а для минирования не хватает мин заграждения, ибо большинство минного запаса было израсходовано для обороны наших берегов.

Хотя эти возражения были до известной степени справедливы, все же Морской штаб Верховного главнокомандующего полагал, что даже в существующей обстановке и с наличными средствами Черноморского флота можно было бы предпринять более энергичные действительные меры в районе Босфора в целях воспрепятствования выходу судам турецко-немецкого флота в Черное море.

При выяснении этого вопроса оказалось, что главным противником этих мер был начальник оперативного отделения штаба командующего Черноморским флотом капитан 2-го ранга Кетлинский, пользовавшийся неограниченным доверием и поддержкой командующего флотом А.А. Эбергарда.

В целях побуждения командования Черноморским флотом к более энергичным действиям против Босфора я был командирован с соответствующими указаниями Верховного командования в Севастополь, где был в достаточно недружелюбной степени встречен чинами штаба флота.

Подкрепленные рядом неопровержимых стратегических и тактических доказательств, продолжительные мои разговоры с Кетлинским и чинами штаба, находившимися всецело под его влиянием, не привели ни к каким результатам. Это было тем более странным, что Кетлинский был одним из талантливейших офицеров нашего флота и что принятые впоследствии против Босфора энергичные меры, назначенным вскоре после этого новым командующим флотом адмиралом А.В. Колчаком, немедленно достигли полностью желаемых результатов.

Упорство Кетлинского в этом вопросе было настолько загадочным, если не сказать больше, что, в лучшем случае, можно было подозревать в нем недостаток личного мужества, необходимого для ведения решительных операций. Моя поездка послужила лишь к обострению отношений между Морским штабом Верховного главнокомандующего и командованием Черноморским флотом и дало повод по возвращении моем в Ставку к острой переписке моей с чинами штаба Черноморского флота, принявшей вскоре с их стороны недопустимые, особенно в военное время формы.

В конце концов начальником Морского штаба Верховного главнокомандующего был дан командующему Черноморским флотом совет заменить Кетлинского другим, более отвечающим оперативной работе офицером, на что адмирал А.А. Эбергард ответил категорическим отказом и заявлением, что он всецело разделяет оперативные взгляды своего начальника оперативного отделения и с ним не расстанется. Тогда было принято решение о смене самого адмирала Эбергарда».

После отправки Эбергарда в отставку и прибытия нового командующего Черноморским флотом вице-адмирала Колчака последний сразу же принялся за Кетлинского. Колчак стремился как можно скорее избавиться от любимца Эбергарда, к тому же между старыми знакомцами в свое время были некие разногласия еще в Порт-Артуре, чего злопамятный Колчак не забыл. Поэтому, едва прибыв в Севастополь, Колчак почти сразу же без всяких на то оснований отстранил Кетлинского от должности и отправил его в распоряжение морского министра в Петроград. Разумеется, лучше всего было использовать грамотного и опытного Кетлинского на оперативной работе, но адмиралы опасались брать к себе любимца опального Эбергарда.

Как раз в это время произошли известные нам события на «Аскольде». Крейсер нуждался в опытном, грамотном командире, к тому же корабль находился так далеко, что Кетлинский, по существу, оказывался как бы в почетной ссылке. Поэтому, когда министр принял решение заменить командира крейсера, то именно по этим причинам вакантное место сразу же предложили именно «безработному» Кетлинскому.

Морской министр Григорович отзывался о Кетлинском так же не очень благожелательно. Он считал флаг-офицера командующего Черноморским флотом «упрямым резонером, всегда находящим всякие препятствия для выхода кораблей из гавани и вечно сидящим на берегу, даже при уходе эскадры в море… Дабы К.Ф. Кетлинский не мог быть взят на действующий Черноморский флот, я назначил его на крейсер „Аскольд“, находящийся в ремонте во Франции».

Особого выбора у Кетлинского в данной ситуации, как мы понимаем, просто не было, и капитан 1-го ранга согласился идти на «Аскольд». Морской министр И.К. Григорович пригласил его к себе перед отъездом в Тулон и напутствовал, по словам Кетлинского, следующими словами: «Поезжайте как можно скорее, крейсер совершенно готов, и если Вы задержитесь, то он уйдет без вас. Крейсер находится в блестящем состоянии». Только в Тулоне Кетлинский узнал, что значит это «блестящее состояние». Первое его впечатление по приезде на крейсер — это «глубокая, плохо скрываемая ненависть всей команды ко всему офицерству. Это чувствовалось решительно во всем».

Состав суда над арестованными матросами назначал еще Иванов, но Кетлинский, которому теперь предстояло расхлебывать всю кашу, попросил включить в состав суда для объективности возможно больше офицеров со стороны, считая, что аскольдовские будут недостаточно справедливы. Особенно он просил о назначении председателем суда представителя нашей военно-морской миссии во Франции инженер-механика капитана 2-го ранга Пашкова, считавшегося в военно-морских кругах «красным» и «неблагонадежным». Кетлинский искренне считал, что взрыв не имеет отношения к политике и судить должны люди, не склонные все связывать с «крамолой». По этой же причине в состав суда назначили и лейтенанта Мальчиковского, пострадавшего в свое время за свои политические убеждения.

С 10 по 12 сентября на «Аскольде» состоялся суд Особой комиссии в составе председателя капитана 2-го ранга Пашкова и членов — старшего лейтенанта Казимова, лейтенантов А.Г. Мальчиковского, Якушева и Черемисова. В составе суда был и Петерсен. В качестве свидетелей со стороны командования выступали матрос Пивинский из разряда штрафованных и фельдфебели Ищенко, Скок и Михальцов. На следствии и на суде было оглашено, что революционная организация была подкуплена немецкими шпионами и ставила своей задачей взорвать корабль.

На судебном следствии из опроса свидетелей, из ознакомления с местом преступления и вещественными доказательствами суд признал, что поджог и взрыв на крейсере были произведен умышленно и лишь по счастливой случайности не взорвался весь погреб и корабль не погиб со всем личным составом. Суд нашел, что подсудимые матросы Захаров, Бешенцев, Шестаков и Бирюков, «несомненно, вполне изобличаются в том, что пытались взорвать крейсер». Суд признал, что взрыв был устроен «с целью уменьшения боевой силы нашего флота и из побуждений материального характера, т. е. за деньги, которые были предложены оставшимися суду не известными лицами на берегу».

Суд признал подсудимых матросов Захарова, Бешенцева, Шестакова и Бирюкова виновными и приговорил их «к лишению всех прав состояния и смертной казни через расстреляние». Подсудимых матросов Сафонова, Терлеева, Бессонова и Ляпкова суд оправдал «по недостаточности их участия» во взрыве. Никто из подсудимых виновным себя не признал.

После суда осужденные попросили привести Княжева, говоря, что он — действительный виновник. На очной ставке Захаров обратился к Княжеву: «Алеша, сознайся, что же за тебя мне, невиновному, умереть придется». Захарова поддержал Бешенцев. Княжев ответил: «Мне не в чем сознаваться». На повторную их просьбу он ответил: «А разве это поможет?» — и отвернулся. Как позже вспоминал капитан 1-го ранга Кетлинский: «Этот разговор, в котором больше говорили глаза, произвел на меня впечатление, что Княжев или был главным, или подговорил их, но не пойман. Они же были исполнителями».