Во что поверит сердце (СИ) - "MarLen-Mor" - Страница 36

Глаза Арта раскрывались все шире и, наконец, заполыхали алым огнем, черты лица исказились, человеческий облик, не выдерживая накала выпитых страстей, переходил в боевую трансформацию. Сила вулканом ярости бушевала в груди. Разрушай! Зверь внутри скидывал последние оковы. Безумие. Слишком много! И все-таки узда была. Лин! Потерять человеческий облик, выпустить Зверя значило не быть с ним. И Арт последними остатками воли закрыл Зверя, борясь с пришедшей ненавистью, яростью, страхом и безумием.

Тени выпитых душ обугленными остовами потерянно бродили по залу. Арт приоткрыл вход за Грань.

- Вам туда.

Щупальца тумана вползали в зал, жадно загребая добычу. Туман с сытым урчанием засасывал в себя Тени. Столько служителей сразу к нему еще не приходило. Тьма благодарно рассмеялась, Арт расплатился с ней за все.

А за защитным кругом сидел "хозяин", остановившимися глазами смотря в залитый кровью зал; и только мелко тряслись побелевшие от напряжения, вцепившиеся в подлокотники кресла руки.

- Я исполнил твое первое желание, человек, - голос Арта слегка порыкивал из-за клыков, - я танцевал для тебя, и танец мой ты не забудешь, и гостей твоих я развлек на славу. А насчет второго желания, ну что ж, ночь я с тобой тоже проведу, - Арт ухмыльнулся, оскаливая клыки, - но чуть позже. Жди. Ожидание тоже мука. Надеюсь, тебе будет хорошо. И... Помойся, штаны смени, от тебя воняет.

*** Линарэс.

Арт ушел уже давно, мы добрались до дома, я устроил Рэна в свободных комнатах, потому что Валент почему-то не захотел с ним разговаривать, потом я заказал на всех нас обед, а Арта все не было. Вяло поковырявшись в тарелке, я ушел к себе, оставив этих двоих тихо переругиваться за столом.

Время шло и, не дождавшись Арта, я пошел в холл дома, собираясь на улицу. Арт сидел на полу, привалившись к стене, обхватив руками согнутые колени и уткнувшись в них головой. Я подбежал, падая рядом.

- Арт! - и поднял его голову руками.

Глаза полыхнули красным, искаженные трансформацией черты лица передернулись.

- Не надо! Не смотри на меня! – Арт отвернулся, - недаром Учитель называл меня хищной тварью!

Да, сейчас передо мной сидел абсолютно беззащитный, одинокий хищник с израненной душой.

Я уткнулся лбом в плечо, пахнущее болью, и, обнимая, баюкал его в кольце рук. А потом поцелуями стирал память. И раны, нанесенные человеческой ненавистью его душе, покрывались золотистым налетом забвения. Но Арт выскользнул из рук.

- Не трогай меня. Не пачкайся о чужую ненависть! Не надо! – а сам смотрел на меня глазами покинутого ребенка.

- Нет! Посмотри на меня! Ничто не встало между нами, даже смерть! Так не закрывайся от меня сейчас. Ты не отпустил меня, так не уходи же сам. Что бы ни случилось, я с тобой. Нас не двое, у нас одна душа и одно сердце!

Я смотрел, как красные уголья глаз притухают, целовал прохладную чешую на щеках и гладил, гладил закаменевшее тело, делясь живительным теплом своей души.

И постепенно тело отогревалось, становясь податливым для моих рук, глаза уже не избегали взгляда, а губы поцелуя. И, наконец, он ответил, сначала робко, просительно, затем требовательно и властно.

- Идем в комнату, - я поднялся и потянул Арта за руку, принуждая встать. - Идем, радость моя, тут неуютно.

Я повел его в комнаты, настойчиво и ласково, как мама ведет с улицы заигравшегося ребенка, усталого, но не понимающего, что ноги его уже не держат. И именно эта забота и ласка разбили, наконец, оковы, в которые заковало Арта чужое безумие.

Войдя в комнату, я пошел к камину, туда, где на полке стояли свечи.

- Не надо света, - прошептал Арт, подходя ко мне сзади и утыкаясь губами в шею.

*** Артиан.

Лин замер в нерешительности, а я целовал волосы, пахнущие полынью, и нежно прихватывал клыками розовеющее ушко, выглянувшее из-за рыжих прядей, а потом трепетно исследовал губами беззащитно открытую шею, зацеловывая каждый бугорок выступающих позвонков. С плеч спущенная рубашка упала на пол. Но как же он прекрасен, мой человек! Золотистые плечи, отблески пламени из очага словно подсвечивают их на изгибе, такие восхитительно теплые, живые, огненные.

Ты моя саламандра! Пламя мое! Любимый мой!

- Лин, Линэми, сарена ора тон, - шептал я в забытьи на языке чиэрри.

Да, теперь я знаю, что такое любовь. Я чуть не потерял его. И теперь никогда не отпущу, не разомкну рук. Легкие поцелуи словно бабочки садятся на золотистые плечи, а я опускаюсь на колени, соскальзывая ниже по дорожке позвоночника. Обласкивая по дороге все, до чего могу дотянуться губами. Тело обнажается медленно, вслед за сползающими брюками.

Спина, восхитительное совершенство, переходящее в тонкую талию, изгиб поясницы, нежнейшая кожа, она, словно вино, дарит хмельное упоение, и я пью это наслаждение как в последний раз, как перед смертью. Лин выгибается и чуть слышно постанывает, но не оборачивается, не прерывает этого чуда волшебства. А я опускаюсь все ниже, почти садясь на пол, лаская губами полукружия ягодиц. Крепкие, округлые, они кажутся золотыми в свете камина.

Мой Огонек!

И я прижимаюсь к нему, я не могу оторваться, не могу заставить себя встать, я умру, если отпущу. А руки обнимают, медленно гладят его пах. Нежнейшую кожу ствола, приподнимая ладонью и лаская яички. Мой человек, он такой нежный, такой беззащитный. Лин только стонет, беспомощно подставляясь под мои руки, выгибается, ища ласки.

Я мог потерять его сегодня. Нет, нельзя об этом думать, не сейчас, только не сейчас, и я нежно целую, ласкаю языком дивный шелк его кожи. Желание огненными змеями скручивает тело. Его близость, его запах необходимы мне как сама жизнь, и сдергивая со стоящего рядом кресла плед, я укладываю Лина на пол перед камином, потому что нет уже сил терпеть желание, сводящее с ума.

*** Линарэс.

Я плыву в наслаждении, я плавлюсь как воск под его руками. Теперь мне неведомы мораль и стыд. Сегодня, заглянув Смерти не только в глаза, но и в душу, я понял, насколько все мимолетно, и теперь я буду стремиться жить, открываясь навстречу Арту, так, как он и говорил, так, словно нет никакого «завтра».

Он мой, он принадлежит мне, точно так же, как я принадлежу ему. И я выгибаюсь под его ласками, которые из нежных постепенно перерастают в настойчивые.

Когда он успел уложить меня на плед, я не заметил, как не заметил и того, когда он успел раздеться, огонь очага с одного бока теплом согревает тело, а от Арта, от него идут просто волны жара, кажется, что он горит сам, сгорая и возрождаясь в каждом поцелуе. Он ластится и ласкает меня всем телом. Губами, руками, устраиваясь между моими ногами, он трется об меня пахом, проводит хвостом по бедрам, он везде. И вскоре я горю вместе с ним, на одном костре, в одном пламени. И сам, сходя с ума, глажу эти сильные руки, дарящие восторг, упиваюсь сладостью губ, покусываю шею, ласкаю языком соски.