Выродок из рода Ривас (СИ) - "Са Св Ск" - Страница 14

Сам суд располагался в здании парламента, и, как мне объяснили мои сопровождающие, был одним из немногих зданий в центре Брюсселя, абсолютно не пострадавших в результате войны. Суд был переполнен. По-видимому, судьба первородного действительно была интересна многим.

На крыльце нас встретил уже знакомый мне Юрген Клопп, который проводил нас в комнату ожидания. Причём меня опять попробовали отделить от Марии. К нам подошёл какой-то пожилой маг и пригласил меня пройти непосредственно в зал суда и ждать там начала заседания, мотивируя это тем, что Мария является одной из сторон, вот пусть она и совещается со своими адвокатами. Всё это произносилось приторно-вежливо, но очень непреклонно. Я никак не отреагировал на его слова и продолжил путь. Задержать меня физически он не посмел. На этом и строился мой расчёт, поскольку Серж помнил, что для того, чтобы преградить путь первородному, надо иметь очень веские основания и то не факт, что даже они помогут.

Суд открылся выступлением его председателя. Он напомнил собравшимся о подвиге моих родителей, бросившихся в самую гущу сражения с возгулами, о моём подвиге, ознаменовавшемся настоящим чудом в форме полного уничтожения четырёх возгулов одним проявлением магии. Затем рассказал о двух претендентках на роль моего опекуна. Невооружённым глазом было видно, что симпатизировал он тёте Жаннетт. Были многочисленные ссылки на дела об опеке, рассматриваемые в прошлом, где всегда преимущество получали более родовитые. Также был сделан отчётливый акцент на том, что род отца всегда имеет преимущество над родом матери. Про мою волю не было сказано ни слова.

Докладчиком по делу выступал высокородный Пётр Кух, маркиз Эссенский. Его Серж помнил, он неоднократно приезжал к ним в маркизатство, да и сам Серж с родителями бывал в Эссене. Связь с манором Кух прервалась относительно недавно, чуть менее ста лет назад и маркиз предпринимал отчаянные усилия для её восстановления.

Высокородный Кух перечислил документы, поступившие в суд, в их числе он указал, несмотря на явное недовольство председателя, и моё заявление.

Сторона Марии выступала первой. Антуан де-Мотэ изложил ситуацию, связанную с соответствием моей магии и магии Марии и привёл примеры из судебной практики Галлии, Тхиудаланда и самого Белопайса, когда соответствие признавалось главным аргументом в вопросе, кому становиться опекуном ребёнка. Карл де-Сант, в свою очередь, заявил о состоявшейся помолвке между Марией и Георгом и о невозможности для меня до моего совершеннолетия, проживать в замке Ипр. А именно такой аргумент был принят высшим судом Тхиудаланда в отношении нынешнего короля Тхиудаланда, а тогда принца Вильгельма чуть более сорока лет назад, когда определялось место его проживания до совершеннолетия: «Раз родовое гнездо для принца недоступно, то и проживать на территории поместья ему не подобает, так как не подобает хозяину поместья проживать в гостевом доме». Суду не понравилось, что с Марией я буду жить за пределами Белопайса, однако зачитанная Карлом де-Сант выдержка из решения явно произвела на них впечатление.

Сторону тёти Жаннетт представлял всё тот же месье Жуль. Его речь явно вышла из под того же пера, что и речь графа Гент. Только в отличие от графа, месье Жуль, гораздо больше говорил о моём роде и гораздо меньше собственно обо мне. Она, как и речь предшествующих выступающих, была буквально нашпигована ссылками на прецеденты. Наибольшее впечатление на меня лично произвёл пассаж, что только тётя Жаннетт способна воспитать из меня настоящего герцога. Такое сомнение в моих способностях требовало моей реакции. Но, поразмыслив, я решил не встревать со своими замечаниями, чтобы не нарушать процедуру. А речь месье Жуля всё текла, то ускоряясь, то замедляясь, то поднимаясь ввысь, то падая с высоты она была прекрасным образчиком ораторского искусства. Единственный её недостаток, на мой взгляд — слишком продолжительная. К концу речи месье Жуля, как мне кажется, большая половина собравшихся уже забыла — зачем, собственно, все здесь собрались.

Когда месье Жуль, наконец, закончил, высокородный Кух даже не сразу понял, что уже, наконец, всё. Осознав же это, он немедленно объявил перерыв. Я вышел из зала. Ко мне тут же направилась элегантно одетая женщина, в которой я с некоторым удивлением, опаской и радостью опознал тётю Женевьев, проживающую в Толедо. Опаска была вызвана тем, что Сержу она нравилась и была близка к нему настолько, насколько может быть близок человек, проживающий больше, чем в тысяче километров от тебя, а радость — именно этой близостью. Она тепло поздоровалась со мной:

— Здравствуй, Серж. Я рада, что ты, наконец, поправился. Когда я заезжала к тебе в Париж, врачи не давали гарантий не то что полноценной жизни, но даже и выхода из бессознательного состояния. Как ты себя чувствуешь? Тебя ничего не беспокоит?

Я уверил тётю Женевьев в своём прекрасном самочувствии и мы прошли с ней к диванчику, стоящему в стороне, так, чтобы нам не помешали разговаривать. Она рассказала мне о похоронах моих родителей, о том шоке, который вызвал у окружающих факт, что я признан наследником рода, о новостях и о том, что привело её сюда. Оказывается, тётя Женевьев изначально не поддержала Марию в её желании отправить меня на лечение в Париж. Так что Марии пришлось выдержать целое сражение с тётей Жаннетт по этому поводу. А сейчас тётя Женевьев приглашена как свидетель, долженствующий поддержать тётю Жаннетт. Про мою волю она узнала уже на самом заседании и решила найти меня, для того, чтобы выяснить подробности. Я подтвердил слова высокородного Куха о том, что мои предпочтения в выборе опекуна — Мария и тётя Женевьев обещала, что хотя она и не считает это правильным, поскольку тёте Жаннетт нужна магия рода Ривас в как можно большем объёме для создания младшего рода, да и согласна тётя Женевьев с тем, что лучшее воспитание как маркиз и возможный герцог я получу именно в маркизатстве, она поддержит мою позицию. Я горячо её поблагодарил. К сожалению, она сегодня же уезжала обратно в Толедо, поскольку её младший сын заболел, так что мы договорились, что я обязательно приеду к ней летом. К этому моменту уже начали приглашать обратно в зал. Я попрощался с тётей Женевьев и прошел обратно на своё место. Увидев меня, Мария схватилась за сердце и погрозила мне пальцем. Я так понял, что меня на перерыве искали, но не смогли найти. Я извинился жестом и снова сел на скамью.

После перерыва заслушивали «прочих лиц, могущих иметь касательство к данному делу». Эта формулировка привела меня в восторг. Интересно, какими критериями пользовался суд, выбирая из всего населения земного шара этих лиц? Ведь к моему делу могут иметь касательство такое количество людей, что у меня отказывает воображение. Но всё оказалось не так страшно. Список лиц, подлежащих к выступлению, подавался сторонами.

Со стороны Марии выступал Георг, который подробно рассказал, какие условия для моего проживания и обучения предоставляет замок Тодтов. Я впервые узнал, что в замке уже на протяжении более пятидесяти лет ведётся обучение одарённых с восьми до двенадцати лет в качестве их подготовки к школе.

Со стороны тёти Жаннетт выступал заместитель ректора университета Льежа, который обязался предоставить мне всех необходимых преподавателей для полноценного домашнего обучения до двенадцати лет. Это породило некоторое смятение на стороне Марии. Затем была приглашена тётя Женевьев, которая поломала стороне тёти Жаннетт всю стратегию, заявив, что она прежде всего на моей стороне и считает, что моё мнение в данном случае должно быть решающим. Тетя Жаннетт покраснела так, что мне показалось, что её хватит удар. Но обошлось. После тёти Женевьев выступал мажордом рода Ривас неодарённый Филипп, который начал что-то мямлить об обучении традициям и обычаям рода. Однако, на прямой вопрос воспрянувшего духом Карла де-Сант о возможности для Филиппа покинуть маркизатство для моего обучения этому, разумеется, очень важному для главы рода Ривас знанию, растерявшийся Филипп ответил, что, поскольку сам замок Ипр закрыт до моего совершеннолетия, то он вполне может ехать с молодым господином куда угодно.