Суховей (СИ) - Стенли Игорь - Страница 3

Зайдя в пустую в это время комнату отдыха, я, как магнитом, притянулся к окну, из которого видны балансирующие в воздухе беззаботные чайки, зелень парка по всему полю зрения, где ветер раскачивает липы и берёзки. Ну и, конечно, высокие белые кучевые облака над посветлевшим заливом. Да, я буду скучать по этому месту.

Я купил в автомате бутылку воды, промочил горло и продолжил рассматривать окрестности, когда внимание моё привлекли три объекта в небе, пересекающие с юга на север Невскую Губу. Когда те приблизились, стало понятно, что это военные вертолёты, темно-зелёного цвета с голубым брюхом и красной звездой на борту. Вертолёты над городом не редкость, но вид трёх военных машин, уверенно идущих клином невысоко над водой, невольно внушил трепет. Вслед за ними, вдалеке, шли ещё пять винтокрылых машин, но, в отличие от первых, явно более новые и однозначно боевые. Призрачное чувство тревоги, которое я отогнал утром, снова вернулось.

Проводив взглядом процессию, я обнаружил, что прошло уже минут десять, и Дубской скорее всего освободился. Оглядев напоследок так полюбившееся мне помещение, я отправился на аудиенцию к шефу. Тот уже закончил совещание, и сидел в своём отдельном «аквариуме». Увидев меня, сразу же пригласил войти. Проходя от входа в офис до стеклянного кабинета начальника, я поздоровался со своими бывшими коллегами, ряды которых за месяц… Поредели!? Половина рабочих столов не просто временно пустовали, они были свободными. И это там, где совсем недавно, подобно улью, кипела работа.

Когда я зашёл в кабинет и поздоровался, моё недоумение, видимо, по-прежнему вырисовывалось на лице, потому как Артемий Петрович с порога спросил: «Ну что, заметил убыль личного состава? Так и живём. Руководство избавляется от балласта в условиях новых экономических и политических реалий, как мне пояснили».

— Дела обстояли более оптимистично, месяц назад, — констатировал я.

— Друг мой, ты что, не следил за новостями всё это время? — сказал он и пододвинулся ближе. — Мир лихорадит как в начале прошлого века, какой уж тут оптимизм.

— Да, я выпал, конечно, из информационного поля, но не думал, что настолько. С другой стороны, в новостях ничего сверхъестественного не афишируется, — обычная политическая возня.

— Возня-вознёй, но наши западные друзья, — махнул он рукой куда-то в сторону Атлантики, — Резко закрутили краны. Кстати сказать, награда за твою голову ещё сильнее возросла. Если вернёшься сейчас, то сразу на место моего заместителя.

— Артемий Петрович, вы без ножа режете, — покачал я головой, — я никак, ну просто никак, не могу сейчас вернуться.

— Ну и скатертью дорога, — заявил мне Дубской, в своей вечно саркастической манере, выуживая из сейфа папку с документами. — Распишись здесь и здесь, и отметься у офис-менеджера на выходе. Сдай пропуск. И не забывай про свой автограф на документе о неразглашении.

— Шеф, вы же мой профессиональный крёстный отец, подставлять вас не собираюсь, — сообщил я, расписываясь в документах. — Да и «Горизонт» мне ничего плохого не сделал.

— Знаю, знаю… И именно поэтому прошу об одолжениях, — сказал он, напуская серьёзность. — Во-первых: когда ты перебесишься и будешь тщетно пытаться устроиться куда-либо снова, приходи ко мне, может быть здесь будет для тебя местечко. Второе: если ты откроешь свою компанию и начнёшь ворочать капиталом, обязательно позови меня к себе. И третье: если мёртвые восстанут и пойдут по улицам, обещай вытащить меня из города, так как только у тебя, из всех моих знакомых, есть дробовики.

Когда Дубской заканчивал свою тираду, мы вдвоём уже открыто смеялись. Вот это человек, вот это жизнерадостность. Никогда не устану восхищаться его здоровым легкомыслием, которое, кстати, не помешало ему стать главным аналитиком в компании. Пожалуй, по нему, как и по курилке, я тоже буду скучать.

— А если серьёзно, то просьбы есть: сейчас у нас неразбериха, но когда мы перераспределим обязанности, возможно от тебя потребуется ввести кого-то в курс дел. Подъедешь на пару часов, надеюсь, не откажешь? И ещё, подожди минуту, — сказал он, снял трубку с телефона и набрал внутренний короткий номер.

Когда на том конце провода ответили, Дубской произнёс абсолютно ровным и спокойным голосом, как будто и не веселился мгновение назад: «Юрий Игнатьевич, доброе утро, у меня Сергей Романов… Да, тот самый... Хорошо».

Я не сразу понял, что происходит, но о личности собеседника шефа я догадался — это явно Юрий Асташев, председатель совета директоров холдинга — главный человек в компании. Пока я гадал, что тому могло понадобиться, Артемий Петрович уже положил трубку и ехидно уставился на меня.

— Я вижу, ты понял, куда тебе идти. Ничего не спрашивай, я сам ничего не понимаю. Он ещё недели две назад просил отправить тебя к нему.

— Но он же в курсе, что я увольняюсь? — поинтересовался я.

— Конечно в курсе. Просто не представляю, что ему нужно, — ответил шеф, явно совершая в уме какие-то логические операции. — Но ты сходи. Я бы хотел, конечно, узнать, о чём вы поговорите, но боюсь, это будет уже попадать под разглашение. А теперь иди.

После недолгих, но душевных прощаний с бывшим начальником и остатками коллектива, я побрёл по коридору к резиденции «главного». Крайне эффектная и «нордическая» секретарша разрешила мне пройти, и я оказался в просторном кабинете. Панорамное остекление с видом на парк и залив, как в курилке, только гораздо большей площади, дизайнерская мебель и интерьер: из стереотипных атрибутов кабинетов топ-менеджеров, здесь было, пожалуй, всё, кроме мини-гольфа. За массивным, словно вросшим в ковровое покрытие, столом сидел лощёный мужчина лет пятидесяти и подписывал документы, перекладывая из одной папки в другую. Когда я вошёл, тот жестом пригласил присесть за его брифинг-стол. Подписав несколько бумаг, Асташев, наконец, закрыл свою авторучку и небрежно отбросил папку. Взглянув на меня поверх линз своих ультра-шикарных TAG Heuer, о бренде которых говорил характерный логотип на футляре от очков, он заговорил.

— Так ты и есть Сергей Романов, аналитик? — спросил он, и протянул руку. — Здравствуй.

— Здравствуйте, — сказал я, отвечая на крепкое рукопожатие. — Никогда не думал здесь оказаться.

— Нет ничего необычного, что руководитель проявляет интерес к подчинённым, — пояснил Асташев. — Ты лучше расскажи, почему покидаешь компанию. Что тебя не устроило?

— Всё устраивало, претензий нет. О таком месте, я мог бы только мечтать. Но я потерял мотивационные факторы для эффективной работы. Не хочу быть балластом для компании, я так не могу.

— Не скажу, что разделяю твои принципы, но уважаю право каждого на самоопределение, тем более, что ты внёс хороший вклад в общее дело, — сказал «главный», доставая что-то из ящика стола. — Но пригласил я тебя ещё вот зачем.

Я вопросительно глядел на то, как он перебирал визитные карточки, извлечённые из стола, и вдруг остро почувствовал ненормальность своего нахождения здесь. Этот шикарный кабинет был чужд мне, как и я ему. Приглашение на аудиенцию к председателю совета директоров равносильно попытке акулы завести светскую беседу со своим лоцманом или прилипалой: не то чтобы им не о чем было поговорить, просто незачем. Кстати со зрением у «главного», как и у акулы, действительно было не очень, так как визитные карточки он разглядывал, щурясь, на расстоянии вытянутой руки. При том, что пять минут назад он подписывал документы, глядя на них без заметного напряжения. Данное наблюдение навело на мысль о том, что он не особо вдаётся в подробности данных документов. И потом, к чему эти анахронизмы в виде очков, человек и с гораздо меньшим достатком может позволить себе современные методы коррекции зрения.

— Есть у меня один знакомый, — между тем, продолжил Асташев, отыскав нужную карточку, — некто Лавров Лев Борисович, академик РАН, профессор… Говорит тебе что-нибудь это имя?

Я судорожно пробежался по алфавитному указателю и по индексам в своей памяти: однозначно имя знакомо. Но при каких обстоятельствах оно отложилось в моем мозгу? Нужно время, чтобы вспомнить.