Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI — СХХ. - Цао Сюэцинь - Страница 2

— Теперь понятно, почему не ловится! — воскликнула она, приказала Суюнь выправить крючок, насадить нового червяка и поправить тростниковый поплавок. После этого она вновь закинула удочку. Поплавок погрузился в воду, и девушка, дернув удилище, вытащила карасика величиной не больше двух цуней.

— Теперь пусть ловит брат Баоюй, — сказала Ли Вэнь.

— Нет, сначала сестры Ли Ци и Син Сюянь, — возразил Баоюй. — А я после.

Сюянь ничего не ответила, а Ли Ци сказала:

— Нет, пусть все же попробует брат Баоюй!

— Хватит препираться! — воскликнула тут Таньчунь. — Глядите, вся рыба ушла в сторону сестрицы Ли Ци! Пусть она и ловит…

Ли Ци взяла удочку и не успела закинуть, как поймала рыбешку. Син Сюянь тоже повезло. Затем удочка снова очутилась у Таньчунь, и та протянула ее Баоюю.

— Что ж, придется мне быть Тайгуном![2] — воскликнул Баоюй и, встав на камень у самой воды, закинул удочку.

Ему и в голову не пришло, что рыбки, заметив тень на воде, скроются. Напрасно ждал он, когда дрогнет леска. Одна рыбка плеснулась было поблизости, но Баоюй ее спугнул, качнув удилище.

— Я нетерпелив, — с досадой произнес Баоюй, — а она не торопится. Как же быть? Милая рыбка, приди же скорее! Выручи меня!

И такая мольба звучала в его голосе, что девушки невольно рассмеялись. В этот момент поплавок дрогнул. Вне себя от радости, Баоюй с силой дернул удилище. Оно ударилось о камень и сломалось; леска оборвалась, крючок отлетел в сторону. Девушки покатились со смеху.

— Никогда не видела таких неуклюжих, как ты! — сквозь смех заметила Таньчунь.

Прибежала запыхавшаяся Шэюэ.

— Старая госпожа проснулась и зовет вас к себе, второй господин! — крикнула она. — Идите немедля!

Все встревожились.

— Зачем старая госпожа зовет второго господина? — осведомилась у служанки Таньчунь.

— Не знаю, — ответила Шэюэ. — Слышала, будто что-то случилось, а что — не знаю. За второй госпожой Фэнцзе тоже послали служанку.

Бледный от волнения Баоюй промолвил:

— Опять, наверное, с кем-нибудь из служанок случилось несчастье!

— Не знаешь — не говори! — сказала Таньчунь. — Поспеши лучше к бабушке. А потом через Шэюэ сообщишь нам в чем дело.

У матушки Цзя была госпожа Ван, и у Баоюя отлегло от сердца. Женщины играли в домино, значит, ничего особенного не случилось.

Едва Баоюй появился, как матушка Цзя спросила:

— Не помнишь, что ты чувствовал во время болезни в позапрошлом году, когда буддийский и даосский монахи тебя исцелили?

— Вначале сильно болел затылок, — ответил Баоюй, — будто меня ударили палкой. Даже в глазах от боли потемнело, и показалось, будто комната полна демонов с черными лицами и оскаленными клыками. Это они меня избивали. Потом голову будто сдавило железными обручами, и от боли я перестал соображать. Но вскоре пришел в себя, и мне почудилось, будто в комнату льется золотое сияние. Как только оно достигло моей постели, демоны скрылись. Голова перестала болеть, на душе стало легко и свободно.

— А ведь там как раз было нечто подобное, — сказала матушка Цзя госпоже Ван.

Пришла Фэнцзе и, поприветствовав матушку Цзя и госпожу Ван, спросила:

— Вы хотели мне что-то сказать, бабушка?

— Помнишь, как в позапрошлом году на тебя нашло наваждение? — обратилась к ней матушка Цзя.

— Очень смутно, — ответила Фэнцзе. — Помню только, что потеряла власть над собой, хватала что под руку попадет, бросалась на всех, хотела убить, дошла до полного изнеможения, но остановиться не могла.

— А как стала поправляться, помнишь? — снова спросила матушка Цзя.

— Как будто услышала чей-то голос, а чей — не знаю, и слов не припомню.

— Наверняка все это дело ее рук, — сказала матушка Цзя. — С ними случилось то же, что с женой хозяина закладной лавки. Какая негодная женщина! А Баоюй считал ее приемной матерью! Хвала богу, буддийский монах и даос спасли мальчику жизнь. А мы их так и не наградили.

— Что это вы, бабушка, вдруг вспомнили о нашей болезни? — поинтересовалась Фэнцзе.

— Спроси мою невестку, — ответила матушка Цзя.

И госпожа Ван начала:

— Муж рассказал, что приемная мать — женщина злая и к тому же колдунья. Как только это выяснилось, ее забрали в Приказ парчовых одежд[3], а потом передали в ведомство наказаний. Преступница приговорена к смертной казни. А донес на нее не то Пань Саньбао, не то еще кто-то. Имени точно не помню, знаю только, что человек этот продал свой дом владельцу закладной лавки втридорога, а потом стал требовать еще денег. Хозяин, само собой, отказался их дать. Тогда Пань Саньбао за крупную сумму сговорился с колдуньей, она пришла в дом хозяина лавки, где часто бывала, сотворила заклинание, после чего жена хозяина все в доме перевернула вверх дном. А колдунья, как ни в чем не бывало, заявилась к хозяину и пообещала вылечить его жену. Взяла немного жертвенных бумажных денег, фигурки лошадей, сожгла их, и больной стало легче. Знали бы вы, сколько денег она взяла за лечение! Не подумала, что Будда все видит и знает и злодеяние ее раскроется. Так и случилось. В тот день она в спешке обронила узелок, а хозяйские слуги его подобрали. В узелке оказалось множество вырезанных из бумаги человеческих фигурок и четыре каких-то странных пахучих пилюли. Пока слуги рассматривали находку, старуха вернулась искать узелок. Тут ее и задержали. Стали обыскивать и нашли коробочку. Открыли, а там — два голых демона, вырезанных из слоновой кости, и семь покрытых киноварью иголок для вышивания. Старуху тогда отправили в Приказ парчовых одежд, и на допросе она призналась, что к ее услугам прибегали многие женщины и барышни из знатных семей. Дома у нее нашли вырезанных из дерева злых демонов и коробочки с благовониями, нагоняющими тоску. Мало того. В тайнике за каном обнаружили фонарь с изображением семи звезд, а под фонарем — несколько сделанных из травы человечков — у одних головы стянуты обручами, у других из груди торчат гвозди, у третьих на шее замки. Шкаф весь завален фигурками, вырезанными из бумаги, а под ними — счета, — из них ясно, кому и за какую плату старуха оказывала услуги. Столько денег ей передавали на масло и благовония, что и не счесть.

— Теперь все ясно, — вскричала Фэнцзе. — Это она навела на нас порчу! Потом, когда я уже выздоровела, не раз видела, как эта колдунья приходила к наложнице Чжао за деньгами. Увидит меня, побледнеет, глаза забегают, как у воровки. Смотрела я на нее и думала — в чем дело? А оно вот, оказывается, в чем. Что же, все ясно. Кому-то завидно, что я заправляю всеми хозяйственными делами в доме, вот и хотели меня извести. Но Баоюя за что? Чем он виноват? И как можно было дойти до такой жестокости!

— А Баоюя за то, — заметила матушка Цзя, — что он — мой любимец. Не Цзя Хуань, а он. Разве не может такого быть?

— Жаль, что колдунья в тюрьме и нельзя ее вызвать сюда, допросить. А без доказательств наложница Чжао ни в чем не признается. Так стоит ли затевать скандал? Ведь дело очень серьезное. Как бы нам не попасть в неловкое положение! Когда-нибудь и наложницу Чжао настигнет кара, и тогда она сама все расскажет.

— Ты, пожалуй, права, — согласилась матушка Цзя. — В таком деле без доказательств никак нельзя. Но милосердный Будда все видит. Разве не помог он Фэнцзе и Баоюю? Ладно, дело прошлое, не надо больше о нем вспоминать. Поужинайте со мной, а потом вместе домой пойдете!

И матушка Цзя распорядилась подать ужин.

— Ну что вы, бабушка, о нас беспокоитесь? — улыбнулась Фэнцзе и велела девочке-служанке, стоявшей в ожидании приказаний, нести еду.

В это время вошла Юйчуань и обратилась к госпоже Ван:

— Господин Цзя Чжэн ищет какую-то вещь и просит вас, госпожа, сразу после ужина прийти и помочь ему.

— Не задерживайся, — сказала матушка Цзя госпоже Ван. — Может быть, у твоего мужа какое-нибудь важное дело.