Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI — СХХ. - Цао Сюэцинь - Страница 119

— Еще чего выдумал! — закричала Сижэнь. — В этой яшме — твоя жизнь! Если монах ее унесет, ты опять заболеешь!

— Не заболею! — усмехнулся Баоюй. — Зачем мне яшма, если я прозрел?

И, отстранив Сижэнь, он направился во двор.

— Вернись! — закричала Сижэнь, бросаясь за ним вдогонку. — Я тебе что-то скажу!

— Что ты мне можешь сказать? — на ходу обернувшись, бросил Баоюй.

Сижэнь схватила юношу за рукав и запричитала:

— Когда исчезла яшма, меня едва не лишили жизни! Если отдашь ее, не жить ни тебе, ни мне! Я скорее умру, чем позволю тебе это сделать!

Она вцепилась в Баоюя и не отпускала его.

— Не знаю, умрешь ли ты, а яшму придется отдать! — рассердился Баоюй и оттолкнул Сижэнь. Но она снова вцепилась в него и в голос заплакала.

На шум выбежала девочка-служанка.

— Беги скорее к госпоже! — закричала Сижэнь. — Баоюй хочет отдать свою яшму монаху!

Девочка помчалась к госпоже Ван.

Баоюй еще больше рассердился и попробовал вырваться от Сижэнь, но та еще крепче в него вцепилась, до боли сжав пальцы.

Больше всех волновалась Цзыцзюань: забыв о своих обидах, она выбежала из комнаты и тоже стала удерживать юношу.

Девушки вцепились в Баоюя мертвой хваткой, и освободиться не было никакой возможности. Тогда Баоюй со вздохом произнес:

— Вы держите меня из-за куска какой-то яшмы, а ведь я могу уйти без нее! Что вы тогда будете делать?

Сижэнь и Цзыцзюань разразились горестными воплями. Тут, к счастью, прибежали госпожа Ван и Баочай.

— Баоюй! — закричала госпожа Ван. — Опомнись!

— В чем дело? — спросил Баоюй. — Я опять причиняю вам неприятности? Вечно эти служанки поднимают шум из-за пустяков! Монах требовал десять тысяч лянов серебра, и я решил отдать ему яшму, сказав, что она фальшивая. Видя, что мы не дорожим яшмой, он, возможно, сбавил бы цену.

— Так бы и сказал! — с облегчением промолвила госпожа Ван. — Зачем было пугать служанок?

— И все же, — сказала Баочай, — монах этот не простой! Не обрушатся ли на нас несчастья, если отдать ему яшму? А деньги можно найти, заложить, например, мои украшения!

— Так, пожалуй, и сделаем, — согласилась госпожа Ван.

Баоюй молчал. Тогда Баочай взяла у него яшму из рук и сказала:

— Тебе незачем больше встречаться с монахом, мы сами с госпожой отдадим ему деньги!

— Можно не возвращать ему яшму, — покорно произнес Баоюй, — но увидеться с ним еще раз мне просто необходимо!

Сижэнь все не отпускала Баоюя. Баочай подумала и сказала:

— Отпусти его, пусть идет, если хочет!

— Эх вы! — укоризненно покачал головой Баоюй. — Яшма вам дороже меня. Вот возьму и уйду с монахом! Что вы станете тогда делать с этим куском камня?

Сижэнь снова хотела вцепиться в Баоюя, но постеснялась госпожи Ван и Баочай. Воспользовавшись случаем, Баоюй выбежал из комнаты.

Сижэнь, подумав, что у Баоюя снова приступ безумия, велела девочке-служанке передать Бэймину, чтобы наказал слугам у всех трех ворот дворца хорошенько следить за вторым господином.

Девочка вышла, а госпожа Ван и Баочай стали расспрашивать Сижэнь, как все было.

Сижэнь рассказала.

Обеспокоенные госпожа Ван и Баочай велели служанке предупредить слуг, чтобы глаз не спускали с монаха и запомнили каждое его слово. Служанка вернулась и доложила:

— Второй господин и в самом деле не в себе. Он попросил монаха взять его с собой.

— Этого еще не хватало! — воскликнула госпожа Ван. — А что ответил монах?

— Сказал, что ему нужна яшма, а не Баоюй.

— И не требует денег? — удивилась Баочай.

— О деньгах разговора не было, — ответила служанка. — Затем монах и второй господин стали беседовать и смеяться, но никто из слуг их разговора не понял.

— Дураки! — рассердилась госпожа Ван. — Не могли понять всего, так хотя бы запомнили, о чем вообще шла речь. Позови слугу, который слышал их разговор!

Явился слуга, поднялся на террасу, приблизился к окну и почтительно справился о здоровье госпожи Ван.

— Неужели вы не могли хоть что-то запомнить из разговора? — напустилась на слугу госпожа Ван.

— Некоторые слова я помню, — отвечал слуга. — Речь шла о какой-то горе Дахуаншань, утесе Цингэн, стране Небесных грез, нитях, связывающих с суетным миром.

Госпожа Ван тоже не поняла. Зато Баочай испуганно округлила глаза и не могла вымолвить ни слова. Она хотела приказать слугам немедленно позвать Баоюя, но тут он явился сам и, хихикая, сказал:

— Все в порядке! Все в порядке!..

— Что означают твои безумные речи? — спросила госпожа Ван.

— Почему безумные? — удивился Баоюй. — Я давно знаю этого монаха. Он приходил со мной повидаться. Неужели вы думаете, что ему нужны были деньги? Он совершил доброе дело, все объяснил и ушел. Вот я и говорю: все в порядке!

Госпожа Ван не поверила и велела слуге все разузнать у привратников. Вскоре слуга вернулся и доложил:

— Монах и в самом деле ушел и сказал на прощанье: «Передайте госпоже, чтобы не беспокоилась — деньги мне не нужны. Пусть только разрешит второму господину почаще меня навещать. Все свершится, как предопределено судьбой — таков непреложный закон».

— Оказывается, это добрый монах! — воскликнула госпожа Ван. — Где же он живет?

— Привратник его спросил, а он говорит, что второй господин Баоюй знает, — ответил слуга.

— Ты знаешь, где живет монах? — спросила госпожа Ван, немало удивившись.

— Трудно сказать, — ответил Баоюй. — И далеко и близко.

— Что ты болтаешь! — вскричала Баочай. — Сейчас же прекрати! Ведь батюшка и матушка тебя любят, и батюшка велел тебе во что бы то ни стало добиться славы и высокого положения!

— А разве я говорю не о том же? — возразил Баоюй. — Неужели вам не ведома истина: «Если один сын уйдет в монахи, семь поколений его предков вознесутся на небеса»?

— Что за несчастная у нас судьба! — вздохнула госпожа Ван. — Сичунь твердит, что уйдет в монастырь, а теперь еще ты! Зачем мне после этого жить?!

И госпожа Ван громко заплакала.

— Я пошутил, — с улыбкой произнес Баоюй.

— И все остальное было шуткой? — спросила госпожа Ван, перестав плакать.

— Вернулся второй господин Цзя Лянь! — сообщила вбежавшая в комнату девочка-служанка. — На нем лица нет, и он просит вас, госпожа, выйти к нему!

Взволнованная госпожа Ван распорядилась:

— Позови его сюда! Баочай может остаться, Цзя Лянь давно ее знает!

После обмена приветствиями Цзя Лянь стал рассказывать:

— Только что пришло письмо от отца. Он тяжело болен и велит мне немедля приехать. А то не застану его живым.

Из глаз Цзя Ляня покатились слезы.

— Он не пишет, чем болен? — спросила госпожа Ван.

— Сначала простудился, а потом признали чахотку, — ответил Цзя Лянь. — Человек, передавший письмо, тоже советует поспешить с приездом, и я пришел доложить вам, госпожа, что немедленно отправляюсь в путь. Цзя Цян и Цзя Юнь хоть и глупы, но все же мужчины, и если случится что-нибудь, доложат госпоже. Домашние дела я привел в полный порядок. Цютун не пожелала у нас оставаться, и я велел отправить ее к матери. Думаю, так лучше, да и Пинъэр спокойнее. Вот только Цяоцзе остается без присмотра, но Пинъэр добра и не даст ее в обиду. Дочка у меня умная, но характером в мать, еще круче, так что прошу вас, госпожа, не оставлять ее своими поучениями!

Он вынул платок и смахнул набежавшие слезы.

— У твоей дочки есть родная бабушка, вот и оставь девочку на ее попечение, — возразила госпожа Ван.

— Вы убиваете меня, госпожа, своими словами! — воскликнул Цзя Лянь. — Я ведь от вас ничего не требую, только прошу меня пожалеть!

Цзя Лянь опустился перед госпожой Ван на колени.

— Встань! Ведь тут женщины! — промолвила госпожа Ван и спросила: — Если задержишься у отца, а в это время кто-нибудь посватается к твоей дочери? Ждать твоего возвращения или поступать так, как решит твоя мать?

— Не дожидайтесь меня! Решайте с матушкой по своему усмотрению!

— Перед отъездом напиши дяде Цзя Чжэну, пусть знает, что дома не осталось мужчин, — сказала госпожа Ван, — и попроси его поскорее возвращаться. Ведь неизвестно, когда ты приедешь!