Апокалипсис every day (СИ) - Оберон Ману - Страница 17

— Я не знаю… Это очень странная страна. То, что там, на Западе, и то, что здесь, это совсем другое. Здесь всё другое. Я словно попал на чужую планету.

— Но ты уехал сюда, чтобы сбежать от себя. Ты добился того, что ты хотел?

— Не знаю… Не знаю. Тот я, который уехал и тот я, который здесь, это совсем разные я. И я не знаю, кто из этих я есть я настоящий.

— И что ты чувствуешь сейчас?

Фридрих пожал плечами.

— Давно… В прошлой жизни… Там, в Фатерланде… В кабинете добрейшего психоаналитика Вольфдитриха я говорил, что чувствую себя людоедом, потому что тот запах, там, на месте вашей смерти, показался мне запахом вины. Моей вины. Вчера я ел мясо человека. Но я ничего не чувствую — сейчас. У меня только очень болит голова. Это потому, что я выпил слишком много водки. И эти видения. То ли это галлюцинации, то ли переселение душ… ты не знаешь, Хильда, я не стал верить в переселение душ? Говорят, у вас там, на том свете, знают многое из того, что не доступно нам. Ты следишь за мной, правда?

— Всё меняется, Ганс. Ты теперь Фридрих. Я не знаю этого человека.

— Хильда, когда я собирался ехать в Россию, я читал книги о тех, кто был в России. Я читал книги о России. Но то, что я встретил здесь, это совсем другое. Что это? Там, в вашем мире, знают ответ?

— Ты отделяешься от нас стеной, Ганс. Нет, ты не забыл нас. Но ты изменился.

Фридрих усмехнулся. Поднял голову. Затылок к стене, взгляд в потолок.

— Да, я изменился. Я помню, что я любил вас. Ты и по-прежнему здесь, в моём сердце. Но теперь ты там немного по-другому. Я даже сам не знаю, как. Я говорил правду, когда говорил, что готов умереть, чтобы встретиться с вами. И тогда, когда меня били по почкам и душили в пакете, я искренне был готов уйти к вам. И так же искренне радовался, что остался жив. Я не знаю, что со мной. Я не знаю, зачем я уехал сюда. Может быть, я считал, что эта страна по ту сторону добра и зла и я смогу встретить вас здесь, живыми? Не знаю…

— Если встретишь нашу дочь, не обижай её, Ганс.

Фридрих повернул голову.

— Я был прав? Вы здесь? Хильда!..

Но на кровати уже никого не было. Только лёгкая дымка, напоминающая клубы сигаретного дыма на сквозняке, медленно рассеивались в воздухе.

Оставив пиво, Фридрих рывком поднялся с кресла, подошёл к кровати и упал лицом вниз, на то место, где минуту назад сидела его жена. Целуя холодное покрывало, шептал:

— Прости, Хильда, я по-прежнему люблю тебя…

И не заметил, как провалился в сон.

28

Вечерняя дискотека в России, пожалуй что, ничем не отличается от той, которую показывают, в виде фона действия, в голливудских боевиках. Очевидно, правила поведения на такого рода мероприятиях были скопированы русскими прямо с экрана. Наивные люди.

Поэтому за трупом, обнаруженном в мужском туалете русской ночной дискотеки, пришлось проталкиваться сквозь плотные ряды принаряженной, в броне бижутерии и смазке дезодорантов, обильно потеющей от возвышенных чувств молодёжи: наконец-то и у них теперь всё по-настоящему, — то есть прямо как в кино!

Обычно Фридрих носилками не пользовался. Технологию погрузки трупов он позаимствовал у своих первых учителей на этом поприще. Лежащий на полу фургончика щит из досок с зацепом во всю ширину на дальнем крае — вытаскивался наружу и ставился наклонно, с опорой на борт. А уж по трапу, держа труп за руки, за ноги — и взойти можно, а если один трудишься, то и на верёвке втащить. Примитивно, грубо, из подручных материалов, но удобно. Очень по-русски. После погрузки щит втаскивался внутрь и ставился на ребро вдоль стенки.

Однако, требование иметь носилки никто не отменял. Поэтому Фридрих, как научили его русские, их не выбрасывал. Во-первых, пригодятся, если тащить далеко. А во-вторых, это пропуск. Мудрость второго замечания Фридрих оценил только сейчас, но по достоинству.

В самом деле. Протиснуться сквозь спрессованную в ожидании интересного зрелища толпу, не будучи группой или в форме милиции, было крайне трудно. А так — ничего!.. Фридрих уже оценил всё могущество этого русского слова. Как ему сказали в госпитале, это был современный вариант произнесения старинного заклинания «авось». Форма применения — беспредельная. Вот и теперь, расталкивая себе дорогу концами носилок, Фридрих бодро говорил в обернувшиеся к нему рассерженные лица: «Ничего! Ничего!» А когда один из обиженных обернулся и в ответ на «ничего» Фридриха зло рявкнул: «Чего — ничего?», что означало готовность к драке, Фридрих ответил, как его научили:

— Труп заждался!!

После чего пробраться к месту смерти было уже легче. Впрочем, этим заклинанием нужно пользоваться осторожно. Один раз. Последующие повторения слов могли вызвать ответ: «Твой, что ли?» — и обильное побиение камнями, а за отсутствием оных — всем, что под руку подвернётся. Что и произошло за спиной немца вскорости после его прохода. С жаждущим повторить получившийся приём раздвижения толпы.

Скучающе сдерживающий возбуждённую чужой смертью дискотечную молодёжь, милиционер только безучастно скользнул глазами по носилкам и автоматически посторонился, пропуская Фридриха. Безо всяких слов. Действительно — пропуск…

Внутри было тоже как в кино: труп на полу в картинной позе, скучающий милиционер, выдавливающий прыщ перед зеркалом. Окончив своё многотрудное дело, страж закона и справедливости обернулся и выразительно посмотрел на вошедшего.

— Один потащишь?

Эту ситуацию они в госпитале проигрывали.

— Спасибо, что приехал, — хладнокровно ответил Фридрих. И добавил:

— Зритель — носильщик.

— Тоже верно, — с уважением отметил милиционер и почесал нос.

Второй милиционер у входа опустил ногу, которой, как шлагбаумом, перегораживал вход, упёршись в косяк двери. Вошли двое. Бритые затылки, кожаные куртки, спортивные штаны. Господа рэкетиры. У полиции своя форма, у бандитов — своя. Демократия, однако.

— Ну? — сказал старший бритый затылок.

Милиционер у двери вышел наружу и закрыл за собой дверь. Второй, у зеркала, вздохнул и вынул из кармана пачку пакетиков с белым порошком.

— Ну-у-у… — протянул рэкетир с опаской и недоверием.

— Откуда столько? — перевёл его звуки второй, ещё не разучившийся говорить, пересчитывая количество и проверяя на язык качество порошка.

— Да, — махнул рукой милиционер, — мочканул торговца и себе вколол по самые помидоры. Вот на очке прохлаждается.

Помощник рэкетира распахнул указанную дверцу. На унитазе сидел второй труп. Рука перевязана, ниже локтя немного посинела. Из вены торчит не полностью опустошённый шприц.

— Жадность фраера сгубила, — вздохнул милиционер. Потом повернулся к Фридриху и поднял руку с жестом, который, с лёгкой руки Черчилля, стали называть «знаком победы».

— Два трупа, два!

Старший рэкетир повернулся и осмотрел Фридриха с головы до ног.

— Э-э-э? — протянул старший рэкетир и кивнул менту на человека с носилками.

— Да это ж немец! Труповоз мэрский! — удивился милиционер. Мент, по-простому.

— А-а-а? — с сомнением сказал рэкетир.

Милиционер оглядел невозмутимого Фридриха критическим взором и махнул рукой.

— А! Пускай клевещет!

Рэкетир хрюкнул, вынул из внутреннего кармана пачку долларов, сопя и причмокивая, отшелестел требуемую сумму, вручил милиционеру. Тот вздохнул и спрятал деньги в карман.

Младший рэкетир, рассовав пакетики с порошком по внутренним карманам куртки, с сомнением шмыгнул носом, произнёс рассудительно:

— Не по понятиям выходит. Нам вроде как всё, а братану — хер в зубы?

Старший рэкетир снова хрюкнул. Но уже задумчиво.

Милиционер, прямо как мент какой киношный, разинул рот и недоумённо уставился на Фридриха, как будто увидел его впервые. Меж тем младший рэкетир широким вальяжным шагом подошёл к трупу на унитазе, взял его за тонкую шею, хакнул и одним рывком выкинул на пол, рядом с уже лежащим. После чего широким жестом указал на оба трупа: