Путешествие внутрь страха - Амблер Эрик - Страница 16

— Сильно благодарю.

— Не за что. Мы ведь причалим вскоре после обеда?

— Да-да. Это правильно. Но я узнаю для вас точное время. Это оставьте мне.

— Договорились. А сейчас я, пожалуй, пойду спать. Спокойной ночи, мистер Куветли.

— Спокойной ночи, сэр. И спасибо за вашу услугу.

— Не стоит. Спокойной ночи.

Грэхем зашел в каюту, позвонил и сказал стюарду, чтобы утренний кофе принесли в девять тридцать. Потом разделся и лег на койку.

Несколько минут он лежал, с наслаждением ощущая, как постепенно расслабляются мышцы. Наконец-то можно выкинуть из головы Хаки, Копейкина, Баната и все прочее. Он вернулся к нормальной жизни; он мог поспать. В голове пронеслась фраза: «…и заснул, едва голова коснулась подушки». Так сейчас будет и с ним. Видит Бог, он порядком устал.

Грэхем перевернулся со спины на бок; сон пока не шел. Мозг продолжал работать, словно заевшая пластинка. Глупо он себя вел с этой проклятой Жозеттой. Глупо… Он обратился мыслями к будущему. Да, ему же еще предстоят целых три часа в обществе мистера Куветли. Но это завтра. Сейчас — спать.

Рука снова заныла. Вокруг раздавались всякие звуки. Грубиян Хозе был прав: корабль действительно чересчур трясся, каюты действительно располагались слишком близко к туалету. Над головой слышались шаги — по навесной палубе кто-то ходил кругами. Все ходил и ходил. И почему это людям все время надо где-нибудь ходить?

Грэхем лежал без сна уже полчаса, когда в соседнюю каюту возвратилась французская пара.

Минуту-другую они держались тихо — до Грэхема доносились только отдельные звуки и короткие ворчливые реплики. Потом женщина начала:

— Ну вот, первый вечер позади. А еще три! Я не выдержу.

— Пройдут и они. — Мужчина зевнул. — А что такое с итальянкой и ее сыном?

— Ты разве не слышал? Ее муж погиб в Эрзруме во время землетрясения. Мне сказал первый помощник; он очень приятный, но я надеялась, что здесь будет хоть один француз, с кем можно побеседовать.

— Тут многие знают французский. Маленький турок говорит совсем неплохо. И другие есть.

— Они не французы. Та женщина и испанец… Рассказывают, что они танцовщики, но мне что-то не верится.

— Она хорошенькая.

— Хорошенькая, не спорю. Только зря хвост не распускай — она увлеклась англичанином. А мне он не нравится. Не похож на англичанина.

— Ты думаешь, англичане — сплошь милорды в охотничьих костюмах и с моноклями. Ха! Я видал томми в пятнадцатом году. Они все маленькие, безобразные, разговаривают очень громко и быстро. Тот тип больше похож на офицеров — они худые, неторопливые и вечно смотрят так, словно вокруг дурно пахнет.

— Он не английский офицер. Ему нравятся немцы.

— Не преувеличивай. Такой почтенный старик — я бы и сам с ним сел.

— Брось! Не верю. Ты только говоришь так.

— Не веришь? Когда ты солдат, ты не обзываешь немцев «грязными тварями». Это для женщин, для гражданских.

— Ты с ума сошел. Они ведь правда твари. Животные. Как и те, в Испании, которые насиловали монахинь и убивали священников.

— Малышка, ты забываешь, что многие из гитлеровских «тварей» воевали в Испании против красных. Как-то не сходятся у тебя концы с концами.

— То были немцы-католики. Совсем не те, что нападали на Францию.

— Чушь. Разве я в семнадцатом не получил пулю в живот от баварского католика? Помолчи. Устал уже от твоей чепухи.

— Нет, это ты…

Они продолжали пререкаться; Грэхем больше не слушал. Прежде чем он решился громко кашлянуть, его уже сморил сон.

Просыпался ночью он всего один раз. Тряска прекратилась; Грэхем взглянул на часы — половина третьего. Должно быть, они остановились в Чанаке, чтобы сдать лоцмана. Через несколько минут двигатели заработали снова, и Грэхем опять уснул.

Семь часов спустя, когда стюард принес в каюту кофе, Грэхем узнал, что лоцманский катер доставил для него из Чанака телеграмму.

Адрес был написан по-турецки:

Грэхем прочел:

Телеграмму отправили из Бейоглу в семь часов прошлого вечера.

Глава V

Над Эгейским морем сиял ослепительный день. В ярко-синем небе плыли розовые облачка, дул сильный бриз. Аметистовая поверхность моря покрылась белыми полосами пены; «Сестри-Леванте» разрезал их, поднимая тучи брызг, которые ветер градом бросал на колодезную палубу. Стюард сообщил, что корабль проходит вблизи острова Макрониси; выйдя на палубу, Грэхем его увидел — тонкую, золотящуюся на солнце линию, растянувшуюся вдали, словно песчаная полоска при входе в лагуну.

На этом краю палубы стояли еще двое: Халлер и опиравшаяся на его руку сухонькая седая женщина — очевидно, жена. Они держались за поручни. Халлер снял шляпу и поднял голову, словно набираясь от ветра сил; налетавший бриз свободно трепал серебристые волосы. Грэхема супруги, видимо, не замечали.

Он поднялся на шлюпочную палубу. Здесь ветер был крепче. Мистеру Куветли и французской паре, которые смотрели на летевших за кораблем чаек, приходилось придерживать шляпы. Мистер Куветли сразу увидел Грэхема и помахал ему; тот подошел.

— Доброе утро, мадам, месье.

Французы сдержанно поздоровались. Мистер Куветли, напротив, весьма воодушевился.

— Прекрасное утро, правда? Хорошо поспали? Я так жду нашу сегодняшнюю экскурсию. Разрешите представить месье и мадам Матис. А это месье Грэхем.

Месье Матис пожал Грэхему руку. Это был мужчина лет пятидесяти с резкими чертами лица, узкой челюстью и вечно сдвинутыми бровями. Глаза, впрочем, глядели живо, а когда он улыбнулся, улыбка вышла приятной; хмурился он, по-видимому, из-за нелегкого труда все время удерживать главенство над женой. У той на лице читалась решимость во что бы то ни стало хранить самообладание. Грэхем ее по голосу такой и представлял.

— Месье Матис едет из Эскишехира, — объяснил мистер Куветли, говоривший по-французски гораздо лучше, чем по-английски. — Он работал там на французскую железнодорожную компанию.

— Климат в тех местах вреден для легких, — сказал Матис. — Вы знакомы с Эскишехиром, месье Грэхем?

— Был проездом всего несколько минут.

— Мне бы этого хватило за глаза, — вмешалась мадам Матис. — Мы там провели целых три года. И все три года было плохо, как в первый день.

— Турки — замечательный народ, — проговорил ее муж. — Терпеливые и выносливые. И все же здорово будет возвратиться во Францию. Вы из Лондона, месье?

— Нет, с севера Англии. Ездил в Турцию на несколько недель по делам.

— Нам после стольких лет, наверно, все покажется другим из-за войны. Рассказывают, города во Франции теперь куда темнее.

— В городах темным-темно что во Франции, что в Англии. Если нет срочного дела — по ночам сейчас лучше сидеть дома.

— Война, — задумчиво изрек Матис.

— Грязные немцы, — вставила его жена.

— Война — это ужасно, — вымолвил мистер Куветли, поглаживая небритый подбородок. — Тут уж никаких сомнений. Но союзники, конечно, победят.

— Немцы сильны, — заметил Матис. — Легко сказать: «союзники победят», но сперва надо еще сразиться. А известно ли, где придется сражаться и с кем? Есть Западный фронт, есть Восточный… И правды мы не знаем. Когда узнаем, война уже закончится.

— Не нам задавать такие вопросы, — одернула его жена.

Губы Матиса сложились в улыбку; в карих глазах стояла горечь прожитых лет.

— Ты права. Не нам задавать такие вопросы. Почему? Потому что ответить могут только банкиры и политики — те ребята, кто наверху, кто владеет паями в фабриках, выпускающих военную продукцию. Но они не ответят. Они отлично понимают, что, если французские и английские солдаты получат эти ответы, никто не станет биться с врагом.

— Ты спятил! — вспыхнула мадам Матис. — Конечно, французская армия будет биться и защитит нас от грязных немцев. — Она посмотрела на Грэхема. — Стыдно такое говорить — что Франция не станет сражаться. Мы не трусы.