Глубинный путь - Трублаини Николай Петрович - Страница 78

В нашу кабину заглянул Барабаш. Он был бледен, голос его звучал строго, глаза горели непривычными для этого флегматичного человека огоньками. Он просил вызвать санитарную машину, чтобы отправить раненых в госпиталь.

Я мог, конечно, передать его просьбу, но вряд ли к нам мог достаточно быстро подойти санитарный литостат. Я высказал свое мнение Барабашу.

Ярослав Макаренко прислушался к разговору.

— Что случилось? — спросил он у Барабаша.

— Одному из раненых надо сделать сложную операцию, — пояснил врач. — Иначе он не проживет и двух часов. Здесь это сделать невозможно.

— А если вызвать бронированный санитарный автомобиль?

— Если получится…

Макаренко переговорил с флагманом, и я получил распоряжение связаться с поверхностью и вызвать санитарный броневик. Мы договорились о месте встречи. Санитарный автомобиль шел вместе с танками средней тяжести, которые следовали за штурмовыми танками.

Через час мы снова были на поверхности. Я прервал работу на аппарате связи и поручил свои обязанности радисту. Воспользовавшись передышкой, я попросил разрешения подняться на верхнюю палубу. Получив разрешение, я оставил кабину и вышел на воздух.

К нам приближались танки. На ближайшем из них трепетал красный флаг. Это были наши. Мы стояли среди руин какого-то города. Все дома превратились в горы щебня и обломков. Сколько хватал глаз, не было видно ни одного целого дерева. Стальной ураган предыдущих недель сравнял все с землей, вырыл повсюду глубокие ямы.

Но самым страшным были многочисленные трупы, валявшиеся вокруг. Совсем недавно здесь проходили живые люди. Они попали под артиллерийский обстрел. Они были страшны, эти изуродованные мертвецы, эти оторванные головы, руки, перемешанные с землей куски мяса и одежды.

Рядом со мной стоял Барабаш. Лицо его покрывала смертельная бледность. Он, кажется, что-то шептал. Я разобрал только одно слово:

— Война…

И в этом слове чувствовалась огромная ненависть.

17. Последний бой

В течение месяца линия фронта отодвинулась на тысячу километров и превратилась в оборонительные островки, разбросанные на территории Западной Европы. Грохотали последние залпы небольших крепостей, которые падали одна за другой. Ничто не могло устоять перед подземными боевыми кораблями, которые решали судьбу войны, несмотря на авиацию, тяжелую артиллерию и атомные бомбы.

Было понятно, что конец войны уже близок.

Весь месяц я провел в передовой машине, которая все чаще и чаще появлялась на поверхности, чтобы подвергнуть обстрелу наземные цели. Литостатам все реже приходилось зарываться в землю — глубинные оборонительные линии разделяло значительное расстояние.

И вот боевые машины остановились перед последней линией. Она строилась и укреплялась на протяжении многих лет и носила имя легендарного воителя дофеодальных времен. Это была последняя надежда врага.

Наступление, как всегда, началось на рассвете. Литостаты стояли, готовые к атаке, глубоко зарывшись в землю. Враг построил здесь многочисленные укрепления. Железобетон толщиной в десятки метров, глубоко закопанные фугасы. Специальные электрические заграждения при соприкосновении с литостатами разряжались, зажигали термит и встречали машины невыносимым жаром.

Но подземные боевые корабли шли неудержимой лавиной. Они пробивались медленнее, оставляя позади поврежденные машины. Однако большая часть литостатов прорвала последнюю оборонительную линию и разрушила ее.

Когда флагманская машина выползла на поверхность и командир начал искать в перископ цели для обстрела, он увидел несколько белых флагов.

Флагман не выпустил ни единого снаряда. Еще слышались одиночные выстрелы отдельных машин, но и они медленно стихали. Между тем выползавших из земли литостатов становилось все больше.

Вдруг над головами загудели самолеты. Минута настороженности. Да, это вражеские бомбовозы. Они сбрасывают не белые флаги, а бомбы. Кабины литостатов быстро закрываются. Одни машины спешат закопаться, другие открывают зенитный огонь. Дежурный радист сообщает флагману о приближении советских самолетов.

Смолкает зенитная артиллерия, и под облаками слышны выстрелы маленьких пушек истребителей. Они быстро разгоняют врагов, нагруженных смертоносными бомбами.

На всю жизнь запомнился мне этот день.

Как сейчас вижу, как после воздушного боя несколько истребителей приземлились вблизи литостатов. Из большого трехмоторного флагманского самолета выбрался командир и подошел к флагманскому литостату. Навстречу ему шагнул командир первой бригады литостатов. Рядом Ярослав Макаренко, Юрий Барабаш, Тарас Чуть и еще несколько бойцов.

— Шелемеха! Здравствуйте! — кричит командир бригады, узнав летчика.

— Поздравляю, товарищи, с победой, — отвечает Станислав.

Он подходит ближе, подносит руку к шлему и говорит:

— Вызывайте вашу команду. Война закончена.

Через несколько минут летчик рассказал последние новости. Он узнал о них в штабе перед вылетом на операцию. Фронт на западе окончательно развалился. На востоке враг обратился с просьбой о перемирии. На западе сопротивление оказывают лишь отдельные небольшие части, включая несколько авиационных, но им перестали подвозить бензин.

Мы кричим «ура» и словно в ответ слышим выстрелы. За обломками каких-то стен и разбитыми броневиками укрылась горстка врагов. Это последний бастион, где они нашли убежище.

Один из литостатов стреляет по баррикаде прямой наводкой. Снаряды вздымают столбы песка и обломков, и над укреплением показывается белый флаг. Несколько человек выбегают с поднятыми вверх руками.

Все это происходит метров за двести от нас. Люди бегут к нам, но не все они подняли руки вверх. Двое или трое бегут, сжимая револьверы. Мы уверены, что враги собираются сдаться, и спокойно ждем их.

Литостат, обстрелявший баррикаду, переползает на другое место.

Вражеские солдаты останавливаются шагах в шестидесяти от нас. Мое внимание привлекает офицер. В руке у него револьвер. Он кого-то мне напоминает. Где-то я его уже видел. Внезапно он поднимает револьвер и стреляет в нашем направлении.

Лишь когда сухо треснул выстрел, я узнал Черепашкина. Он успел выстрелить еще раз. Станислав выхватил пистолет и положил врага с первого же выстрела.

Но было поздно. Я почувствовал, как кто-то склонился на мое плечо и сразу же упал на землю. Это был Ярослав Макаренко.

Барабаш первым бросился к Ярославу. Он расстегнул на нем кожаную куртку и разорвал рубашку. На мгновение все словно окаменели, наблюдая за врачом. А он, стоя на коленях, осматривал рану, щупал пульс, хотел приподнять Ярослава и вдруг, казалось, растерялся.

Инженер лежал неподвижно, с полуприкрытыми глазами. Губы его были крепко сжаты.

ЭПИЛОГ

Чистенький городок, расположенный в низине, у самого берега, со всех сторон обступили покрытые зеленым кустарником холмы, сбегающие уступами сады и парки. Нежная зелень радовала спокойными, приятными глазу, красками. Позолоченные весенним солнцем, вспененные волны южного моря с молодым задором набегали на каменные стены набережной, могучими всплесками шумели на песчаных пляжах. Воздух был напоен дыханием весны и соленого моря.

На широкой веранде санатория находились четверо: юноша-спортсмен в полосатой майке, рассматривавший море в бинокль, прекрасная светловолосая молодая женщина в голубом платье с белым бантом, напоминавшим облачко в синем небе, седой старик… Четвертым был я.

Молодая женщина взволнованно теребила пальцами ремешок своей сумочки, старик то снимал, то надевал очки, хмыкал и вопросительно поглядывал на своих спутников.

Нужно сказать, что мы, все четверо, приехали в этот городок только несколько часов назад. Целью нашего приезда был санаторий-лечебница доктора Барабаша. Собственно, санаторий назывался иначе, но официального названия никто не употреблял. Санаторий был известен благодаря тому, что главным врачом здесь работал Юрий Барабаш, прославленный своим особым комплексным методом лечения. Этот метод объединял и хирургическое вмешательство, и применение различных лекарств, и психотерапию, а главное — строго индивидуальный подход к больному.