Декстер мёртв - Линдсей Джеффри - Страница 7

– Дебора, это крайне несправедливо. Меня ведь заперли здесь без намека… – Я резко замолчал, потому что Дебора в очередной раз отвела телефон от уха, дожидаясь, пока я замолчу.

Когда я замолчал, она повесила трубку, подождала минуту или две, а потом подняла вновь.

– Согласно этим бумагам, я получаю полную опеку над детьми, – сказала Дебора и помахала документами. – Я оставлю их надзирателю. Подпиши, а.

Она собралась было уходить, как на меня накатила волна ужаса: моя последняя, моя единственная надежда уходит.

– Дебора, постой! – позвал я.

Она замерла в неловкой позе – полусидя, полустоя, – и мне в ту волнительную минуту показалось, что пробыла она так очень долго – точно ей не терпится поскорее уйти, но дурацкий долг заморозил ее на месте и не дает покинуть это бесчестное место.

Мы оба понимали, что она в любом случае уйдет. Но тут, к моему дурацкому облегчению, Дебора села обратно и вновь подняла трубку.

– Что? – спросила она самым что ни на есть мертвенным голосом.

И снова я тупо заморгал в ответ. «Что» было и так ясно как день – так ясно, что я оторопел, не зная, как выразиться, чтоб не обидеть ее своим очевидным ответом. Потом все-таки сказал:

– Мне нужна твоя помощь.

И просто лишь бы показать характер, Дебора снова ответила вопросом:

– Зачем?

– Выбраться отсюда, – сказал я. – Доказать мою неви…

– Невиновность? – Она фыркнула. – Бред собачий.

– Но я не виновен!

– Черта с два! – В ее голосе зазвенела злость – ну, хоть какая-то эмоция. – Это ты оставил Джекки одну, ты бросил Риту и дал ее убить… И это ты позволил педофилу-убийце сцапать Эстор!..

Я видел, как костяшки ее пальцев, сжимавших телефонную трубку, побелели. Дебора глубоко вздохнула, и ее лицо вновь приняло бесстрастно-холодное выражение.

– Так скажи же, в чем ты не виновен, Декстер? Никак этого не пойму.

– Но Дебз! – взвыл я. – Я никого не убивал.

– В этот раз! – огрызнулась она.

– Да, но, но… – запинаясь заговорил я. – Но я-то сижу не за них. В этот раз. И я не…

– В этот раз, – повторила она мягче. Но хотя голос Деборы смягчился, взгляд ее остался холодным и ясным. Она подалась к стеклу. – У скольких людей ты отнял жизни, Декстер? У скольких отнимешь еще, если выйдешь на волю?

Вопрос был по существу, но ответ на него определенно противоречил моему заявлению о невиновности; я рассудил, что лучше промолчать, и Дебора продолжила:

– Я как следует об этом поразмыслила. И поделать ничего не могу. Хоть ты и говоришь, что это папа все затеял – ну, что ты… – Она снова отвела взгляд. – Но я так больше не могу. Я думала, что смирюсь, закрою глаза и… – Она вновь взглянула на меня, и на ее лице не осталось и тени мягкости. – Но теперь заварилась вся эта каша, и я больше не знаю, кто ты такой. А может, никогда и не знала, и ты все наврал про папу… Он же копом был, отставным морпехом. Что бы он сказал, Декстер? Что бы сказал обо всем этом дерьме?…

Она испытующе на меня уставилась, ожидая ответа, и в голову мне пришло только:

– Semper fi[7]…

Дебора не сводила с меня взгляда еще какое-то время. Потом откинулась на стуле.

– По ночам я просыпаюсь от кошмаров и думаю о тех, кого ты убил. И о тех, кого убьешь, если отсюда выйдешь. Если я помогу тебе выйти, то все равно что сама их убью.

– Я думал, ты понимаешь… В смысле, все это и правда начал папа, и…

Выражение ее лица вновь вынудило меня замолчать.

– Я так больше не могу, – сказала Дебора. – Это неправильно. И противоречит всему, во что я… – Она говорила все громче и громче и вдруг взяла себя в руки, замолчала и продолжила уже спокойно, как ни в чем не бывало: – Тебе здесь самое место. Пока ты за решеткой, мир чуточку безопасней.

Спорить с ее логикой было сложно, но не попытаться было бы бессмысленно.

– Дебз, – начал я. – Ты ведь знаешь, что посадили меня за то, чего я не совершал. Ты ведь не дашь им повесить на меня это преступление. Ты ведь не такая.

– Хватит, – отрезала она. – Я тут не из гребаной «Невиновности»[8]. А если и была бы, то выбрала бы кого-нибудь, кто по-настоящему заслуживает справедливости.

– У меня никого больше нет, – пробормотал я, стараясь не заныть.

– Так точно, – ответила Дебора. – Всех остальных ты угробил.

– Это не…

– И меня у тебя тоже нет. Ты сам по себе.

– Ты это не всерьез…

– Еще как всерьез. Если помогу тебе выйти – значит, выпущу на свободу преступника и заодно прикончу собственную карьеру.

– Ах, ну да. – Меня столь сильно расстроили ее слова, что я ударился в сарказм. – Конечно, ведь под угрозой твоя карьера… Что моя жизнь по сравнению с ней?…

Дебора слышно скрипнула зубами, ее ноздри раздулись и побелели, – я с детства помнил, что такое лицо у нее ровно перед тем, как она взорвется.

– Раз уж так случилось, что я могу одновременно спасти свою карьеру, упрятать убийцу за решетку и помочь нашему участку…

– Никакому участку ты не помогаешь, – вспылил я в ответ. – Помогаешь ты одному только Андерсону и, помогая, бросаешь в беде собственного брата!

– Приемного брата. – Она выплюнула эти слова. – Не настоящего.

Они будто повисли между нами на долгие минуты. Ощущение было такое, точно в меня вонзили нож. Я поверить не мог, что она действительно так думала и так сказала. Должно быть, мне показалось. Она бы никогда… Ведь правда?…

Дебора же целую вечность смотрела на меня, сжимая зубы. На мгновение в глазах ее блеснуло иное, едва заметное выражение; нерешительная, мимолетная мысль, которую мне почти удалось поймать: о том, что она, Дебора, никогда бы такого не сказала, а теперь сама поверить не могла, что все-таки это сделала.

Но мысль исчезла, умчалась на всех парах; Дебора устроилась поудобнее и едва заметно кивнула, словно была рада, что наконец призналась в терзавших ее чувствах. А потом, желая уничтожить меня наверняка, она ядовито повторила:

– Приемный. Ты никогда по-настоящему не был мне братом.

Она смотрела на меня еще целую вечность, а может, и две, – потом поднялась, собрала свои бумаги и пошла прочь.

Глава 4

Не знаю, как долго я там сидел. Казалось, бесконечно. Но в какой-то миг я почувствовал у себя на плече руку Лазло, пытавшегося поднять меня на ноги. Я позволил отвести себя в камеру и надежно запереть, но по пути наверх ничего не видел и не слышал. В моей несчастной голове осталось место лишь для одной мысли, которая играла на повторе: «Ты никогда по-настоящему не был мне братом».

Дебора произнесла эти слова. По-настоящему произнесла и взглянула на меня, вполне ими удовлетворенная, а затем, оглушив один раз, повторила – на случай, если в первый раз я не расслышал. Но я расслышал. И теперь слова снова и снова звучали у меня в голове, не позволяя думать ни о чем другом.

Ты никогда по-настоящему не был мне братом.

Я многое знаю о себе. Знаю, к примеру, что никогда не изменюсь. Что всегда останусь Декстером-чудовищем – существом в человеческом обличье, которое по жизни всегда одной ногой стоит в беспроглядной тьме. Знаю, что не способен испытывать искренние человеческие чувства. Это данность, изменить которую нельзя. Я не чувствую. Я не способен.

Так что же это гложет меня изнутри и бьется о скользкие, нерушимые стены моего безупречного холодного безразличия? Что за тошнотворный страх, опустошающий, отравляющий, убивающий меня? Что же это? Определенно похоже на чувства.

Ты никогда по-настоящему не был мне братом.

В глубине души я отчасти осознавал, почему Дебора решила мне не помогать. Ведь карьера для нее – всё, а я, в конечном счете, именно тот, кем ей казался и кем, к ее ужасу, однажды стану вновь. Какой есть, таким и останусь – несомненно, неизменно и охотно. Даже логично, что Дебора считает именно так, однако я никогда не думал, что от слов она перейдет к делу; что ж, по крайней мере я понимал почему.