Воспитание чувств - Хейер Джорджетт - Страница 51

– Вздор! – заявил в ответ Шерри и покраснел.

– Вздор, значит? Говорят, тебя часто видят с этим малым Ревесби. Это он привел тебя на Парк-Плейс?

– Ну и что, даже если и он?

– Так я и думал, – заявил Проспер, кивая головой. Отпив глоток вина, он словно бы мимоходом обронил: – Есть у меня сильное подозрение, что у них там подлитые кости[47].

Шерри во все глаза уставился на дядю.

– Это ложь! – заявил виконт. – Вы-то что об этом знаете?

Проспер иронично ухмыльнулся.

– Если кто-нибудь в этом городе и способен с закрытыми глазами определить, когда с ним играют нечестно, так это я! – сказал он. – А ты, небось, считаешь себя стреляным воробьем, а, Шерри? Так вот, позволь сообщить тебе, что это не так! – Допив остатки вина из бокала, он с трудом вылез из кресла. – В общем, я сказал тебе все, что хотел, – проворчал он. – Знаешь, почему Ревесби так и не стал членом «Вотьерза»? Потому что они прокатили его на выборах.

Разговор этот вызвал у Шерри нешуточное раздражение. А поскольку не прошло и десяти минут после ухода дяди, как появилась Геро, то он, естественно, передал ей суть беседы и пустился в долгие рассуждения о несусветной глупости людей, полагающих, будто черная полоса может продолжаться до бесконечности, высказав жене некоторые свои соображения относительно того, как следует вести себя, когда кости не желают выпадать правильно. Геро впитывала каждое слово супруга, будто истину в последней инстанции; но упоминание о визите мистера Стоука, состоявшемся в начале недели, вселило в нее определенную тревогу. Едва услышав язвительное описание цели визита этого господина, леди Шерингем тут же решила вернуть модистке то, что она пошила. А именно: два бальных платья, одну накидку для оперы и восхитительный туалет для променада – с присборенными рукавами и высоким воротником-стойкой; последний наряд полагалось носить с испанским жакетом, имеющим отвороты из тончайшей оранжевой шерсти и украшенным эполетами, а также опушкой из белого тисненого бархата.

Однако Шерри, которому Геро предложила эту жертву, пришел в ужас и запретил ей не то что претворять подобные идеи в жизнь, но даже просто думать о них, а затем дал ей совет по поводу больших расходов на хозяйственные нужды – быть экономнее. В конце он заявил, мол, не сомневается в том, что Грумбридж втихаря пьет их лучшее шампанское.

Итак, Геро пришлось собраться с духом и серьезно поговорить с главной кухаркой. Охватившее девушку смятение было столь велико, что миссис Грумбридж смотрела на нее с нескрываемым презрением, а отвечала так и вовсе с высокомерным пренебрежением. Но тут она допустила ошибку, поскольку ее хозяйка обладала вспыльчивым характером. Разговор, получив непредсказуемое направление, закончился неожиданным выдворением Грумбриджей с Хаф-Мун-стрит.

Поскольку хозяин дома в тот вечер устраивал холостяцкую вечеринку с друзьями, то не было ничего удивительного в том, что Бутль, Джейсон и толстяк-паж смотрели на свою госпожу с унынием и разочарованием, к которым, правда, примешивалось уважение. Но, даже учитывая, что кузина Джейн не утруждала себя обучением своей подопечной жизненным премудростям, науку ведения домашнего хозяйства она преподала ей в полном объеме. Пажа отправили с запиской к миледи Килби; в послании под предлогом головной боли миледи Шерингем сообщала: она не сможет присутствовать у той на приеме нынче вечером.

Высокомерная горничная с верхних этажей была потрясена, узнав, что ей предстоит помогать хозяйке на кухне; Бутль вежливо поклонился в ответ на просьбу принять на себя обязанности дворецкого; сама же Геро вторглась на просторы подвальных помещений, где ее появление испугало служанку настолько, что та уронила тарелку на каменный пол, да и в остальном до самого вечера от нее было мало толку. Однако подобное происшествие осталось незамеченным, поскольку Джейсон, посоветовав ей перестать распускать нюни, предложил свои услуги Геро, взамен потребовав лишь «занавеску для защиты собственной ливреи». Стоило честно́й компании уразуметь, что этот эвфемизм означает «передник», искомый предмет одежды был ему немедленно предоставлен, и грум продемонстрировал умение виртуозно обращаться не только с лошадьми, но также с кастрюлями и сковородками.

И лишь когда ужин близился к концу, виконт соизволил заметить, что ему прислуживает камердинер. Поскольку гости были представлены исключительно лордом Ротемом, достопочтенным Ферди Фейкенхемом да мистером Рингвудом, его светлость без колебаний потребовал, чтобы ему сообщили причину столь вопиющего отклонения от заведенного порядка вещей, высказав предположение, что Грумбридж опять валяется в стельку пьяный на полу в кладовой. Бутль, с явным неодобрением отнесшийся к подобному бесцеремонному поведению, отделался уклончивым ответом; но Джейсон, ожидавший, когда ему передадут очередное блюдо, которое он должен внести в столовую, просунул в дверь голову и провозгласил: поскольку Грумбриджи смазали пятки салом, ужин приготовила хозяйка, причем в отпадном стиле.

Переварив столь потрясающую информацию, вся компания немедленно отправилась в кухню. Шерри достало благоразумия прихватить с собой графин с вином, а Ферди приостановился лишь для того, чтобы спрятать свои часы в одной из ваз на каминной полке в столовой.

Геро была восхитительна, не подозревая о выбившихся из прически кудряхах, раскрасневшихся щечках и пятне сажи на носу; она смущенно приветствовала гостей. Приятели выпили за ее здоровье, съели все абрикосовые тарталетки, которые она приготовила, распробовали содержимое всех кувшинчиков и банок на огромном кухонном столе с полками, а потом дружным хором выразили сожаление, что счастливая мысль наведаться в кухню не пришла никому из них в голову раньше. После этого они умыкнули Геро с собой наверх, оставив слуг мыть посуду.

Бутль и старшая горничная обменялись понимающими взглядами, служанка удалилась в посудомоечную, чтобы вволю предаться истерике, а Джейсон, вольготно рассевшийся за столом, потребовал от пажа накрошить ему пайку и каффан[48]. Сей смышленый паренек, который за последние пару месяцев изрядно обогатил свой и без того немалый словарный запас выражениями из обихода грума, немедленно выполнил его просьбу, отрезав ему ломоть хлеба с сыром.

На следующий день Бутль, чье чувство собственного достоинства не позволило бы ему стерпеть повторения событий предыдущего вечера, вызвался отыскать и доставить респектабельную чету на место Грумбриджей. Словно по мановению волшебной палочки, он представил какого-то своего кузена, который вместе с супругой немедленно принялся распоряжаться на кухне. Правда, счета́ за ведение домашнего хозяйства от этого радикальным образом не уменьшились, но, поскольку миссис Бредгейт готовила почки на решетке именно так, как любил Шерри, и всегда с улыбкой соглашалась со всем, что говорила Геро, а набеги самого Бредгейта на винный погреб были слишком осторожными, чтобы причинить существенный урон, то молодая чета смогла поздравить друг друга с тем, что способствовала переменам к лучшему.

Приватные дела Шерри тоже некоторым образом пошли в гору, ведь его друзья Ревесби и Брокенхерст посоветовали ему отказаться от некоторых своих привычек. И теперь, вместо того чтобы испытывать судьбу в «Вотьерзе», играя в кости и макао со ставками от десяти шиллингов до двухсот фунтов за очко, он сделался завсегдатаем укромного притона на Пэлл-Мэлл, коим заведовала очаровательная дама, отличавшаяся исключительным тактом и обхождением, и в заведении которой предпочитали «красное и черное»[49], а также рулетку. Шерри провел там несколько удачных вечеров и даже начал лелеять надежду, что вскоре вновь окажется на коне. Его дядя, услышав об очередных похождениях племянника, закатил глаза и сказал, что умывает руки.

Впрочем, помимо Проспера Верельста и мистера Стоука, излишества Шерри за игорным столом не вызывали восторга и у кое-кого еще. Ферди Фейкенхем, ужиная однажды в «Лиммерзе» со своим братом и мистером Рингвудом, даже заявил, что с этим надо что-то делать, с надеждой добавив: все наладится, если Джил поговорит с Шерри. Но мистер Рингвуд решительно отклонил столь заманчивое предложение, заметив, что отнюдь не он приходится Шерри кузеном.