Атомная крепость - Цацулин Иван Константинович - Страница 54

– Только и всего? – цедит Дрейнер и на минуту задумывается. – Ильза Грубер… помню.

– Ее должны были казнить еще в сорок седьмом году, – говорит Швальбе. – Тысячи людей послала она на уничтожение в печи Освенцима. Вы же знаете, какие опыты производила она над заключенными в Дахау, Саксенгаузене… там были и американцы… Абажур ее лампы – из человеческой кожи… Я знал того парня, он был поляк, экселенц.

Дрейнер с досадой заметил:

– Вы стали болтливы, Швальбе. Я буду в саду.

Дрейнер так и не понял того, что занимало сейчас бывшего штурмбанфюрера СС и офицера гестапо Швальбе: уж не думает ли он, что пора ему браться за старое? В тюрьме наград не дождаться…

Едва Швальбе покинул комнату, как в ней появились Прайс, Келли и Гаррис.

– Садитесь, господа, – пригласил Келли.

– Итак, сегодня Функ… – сказал Гаррис.

– В самое время, – поддержал Келли. – Мы восстановили его заводы… Функ – это подводные лодки, танки, самолеты.

– Помогите Функу, Джо, навести порядки на его заводах, – сказал Прайс.

– Мне говорили, что здесь верховодит всем какой-то коммунист, – подал голос Гаррис.

– Какой-то! – зло произнес Келли. – Курт Рихтер не «какой-то», а один из лидеров запрещенной компартии. Народ прислушивается к нему.

– Тем хуже для него. – Прайс сжал кулаки. – Я не узнаю тебя, Джо. Скажи, почему этот Рихтер до сих пор не убран?

– Это не так просто. Но я сегодня же займусь им…

Развить его мысль генералу не удалось – в комнату вошел Карл Функ. Прайс поднялся с кресла и стал рядом с Келли.

– Я счастлив, – напыщенно произнес он, – что именно на мою долю выпала честь привезти вам сообщение о досрочном освобождении. Вы свободны, господин Функ, и можете покинуть стены тюрьмы хоть сейчас.

– Наконец-то! – вырвалось у Функа, и он бросился пожимать руки гостям. – Я так страдал…

– Надеюсь, мы, как и прежде, будем плодотворно сотрудничать, – ободрил его Прайс.

– Да, да, конечно…

Со стороны улицы послышался нарастающий шум.

– Грин! – крикнул Келли и, когда майор появился, приказал: – Выясните, что там?

– Демонстрация рабочих завода Функа, – ответил Грин – Требуют изменения условий труда… Повышения заработной платы… Возражают против перевооружения…

– Та-ак… – зловеще протянул Прайс.

Он подошел к окну и стал смотреть на улицу.

– Вот он, Рихтер, – указал Келли.

– Бывший токарь на моем заводе, – злобно бросил Функ. Никто не заметил, как в комнате появился Дрейнер. Он тоже подошел к окну.

– Рихтер! Опять Рихтер! – вскричал он. – Эй, Швальбе!

Швальбе буквально ворвался в помещение:

– Слушаю, экселенц!

Все смотрели теперь не только на то, что делалось вне стен здания, но и на сцену, разыгравшуюся перед их глазами здесь, в аппартаментах Функа.

– Я помню приказ, который тебе дал фюрер, – резко сказал Дрейнер. – Уничтожить Рихтера. Я сам передавал тебе этот приказ. Почему же ты до сих пор не выполнил его?

Швальбе растерялся…

– Но, экселенц… – начал он заикаясь. – Я гонялся за ним несколько лет. Мне удалось арестовать его.

– Почему же он жив? Ты не выполнил приказа фюрера!

– Рихтера бросили в концлагерь…

– Таким мы рубили головы, – сказал Дрейнер.

– Участь Рихтера была хуже: я передал его в руки Ильзы Грубер… Он должен был погибнуть мучительной смертью во время опытов. Но ему повезло – он был еще жив, когда концлагерь заняли русские.

– Курта Рихтера уничтожить, – продолжал Дрейнер, не сводя глаз с Швальбе. – Приказ есть приказ. Ты слышишь?

– Да, экселенц.

Функ быстро подошел к Дрейнеру и пожал ему руку. Келли сделал вид, что он ничего не слышал:

– Грин, – обратился он к майору, – с сегодняшнего дня вы возвращаетесь в отдел разведки. Возьмите с собой и вашего помощника, – кивнул он в сторону Швальбе.

Когда Грин и Швальбе удалились, Келли объявил бывшему адъютанту Гитлера о досрочном его освобождении.

Итак, человек, по приказу Прайса-младшего разработавший какой-то секретный военный проект, был на свободе. Никто не спорил о его достоинствах и недостатках, для Прайса и его спутников он являлся непререкаемым авторитетом. Лайт отсутствовал и не имел возможности дать Прайсу очередную справку о бывшем адъютанте Гитлера, генерале Дрейнере. А Лайт мог бы сказать о нем следующее.

Имя генерала Герхарда фон Дрейнера принадлежало к одной из старинных графских фамилий. В 1918 году Дрейнер служил в германской нефтяной фирме и попал в Польшу и Румынию. Там он завязал дружбу с американскими бизнесменами. В 30-х годах он приехал в США. Доверие к нему за океаном было велико – он стал секретным экспертом американской армии и, таким образом, превратился в двойного агента: германскому генштабу поставлял данные о секретных военных мероприятиях США; американской разведке передавал секретные сведения о вооружении и обучении гитлеровской армии. На родину Дрейнер вернулся накануне войны, в 1938 году, и поступил в генштаб.

Дрейнер резко возражал против войны на Западе, а когда война все-таки началась, ушел из генштаба.

После гитлеровского нападения на Советский Союз Дрейнер командовал отборной 116-й танковой дивизией «Гончая». Армия Холлидта, в которую входила дивизия, была разбита частями 3-го Украинского фронта. Головорезы «Гончей» не раз с позором бежали с поля боя. Как объяснял Дрейнер однажды в рапорте Холлидту, солдаты и офицеры 116-й дивизии «двинулись в том направлении, куда их вел инстинкт». Больше всего подверженным «инстинкту» оказался командир дивизии Дрейнер – он бросил своих солдат, вооружение, штабные документы и бежал в тыл. Холлидт приказал ему сдать командование дивизией другому и представить в главную квартиру объяснения, возникло дело «о самовольном оставлении командиром 116-й моторизованной дивизии графом фон Дрейнером занимаемых им позиций». В своих рапортах Холлидту и командиру 30-го корпуса Фреттер-Пико генерал Дрейнер писал: «Все в целом можно приравнять к такому случаю, когда солдата сначала лишили ног, чтобы он не мог больше двигаться, а затем рук, чтобы он не мог больше драться, и, наконец, заткнули ему рот, чтобы он не мог призывать и приказывать. Эта жалкая беспомощность перед катастрофой приводит каждого, над кем бы такая катастрофа ни разразилась, все равно офицер он или солдат, в состояние шока».

Кое-как уйдя от расплаты за трусость, Дрейнер отсутствие храбрости как в себе, так и у своих подчиненных возместил затем свирепостью: убивать стариков и детей, мирных безоружных людей оказалось занятием и нетрудным и выгодным. О Дрейнере заговорили, и одно время он очутился в приемной Гитлера в качестве его военного адъютанта и советника. Однако на новом месте дела генерала пошли неважно: вешать и расстреливать он тут никого не мог, удивить фюрера никакими, самыми неожиданными проектами массового уничтожения людей он был не в состоянии – у Гитлера фантазия была богаче; в военных же его советах особой нужды не ощущалось: другие генералы до него и за него разработали планы ведения войны с Россией и «уничтожения азиатских орд». В соответствующий момент Дрейнеру удалось ретироваться, и он снова появился в 116-й дивизии. Однако «шок», полученный им на фронте ранее, не прошел – полководца из него не получилось.

Но вот кончилась война, открылись ворота тюрем и концлагерей, народы заговорили о наказании военных преступников, и Дрейнера посадили на целых двадцать лет за каменные стены каземата: ему вспомнили виселицы и расстрелы заложников. Это могло быть концом карьеры и жизни. Но не успел еще Дрейнер испугаться и хотя бы в помыслах отрешиться от мирских дел, как в его камере появились из-за океана представители тех, кто сотрудничал с ним на протяжении многих лет. Двери камеры распахнулись. Но теперь Дрейнер не скулил и не спешил бежать из тюрьмы, он снова «работал» совместно со своими старыми друзьями. И основное задание, над которым ему пришлось потрудиться, Дрейнеру было передано от имени Прайса-младшего. Дрейнер забыл об «инстинкте», когда-то приведшем его под суд. Свойственные прусскому юнкеру надменность и чванство, а также сознание, что Прайсы в нем нуждаются, пробудили в бывшем адъютанте Гитлера высокомерие и наглость, качества, как известно, присущие в первую очередь именно трусам. Вот и теперь, услышав о том, что он «досрочно»-освобождается из заключения, Дрейнер брезгливо скривил губы и произнес: