Роковой поцелуй - Хейер Джорджетт - Страница 32

– О да, очень давно! Уже целый месяц тому! – заверил его Перегрин, вскакивая с места и подходя к столу.

– Это и впрямь очень давно, – совершенно серьезно согласился граф.

– Именно так, – сказал Перегрин, – так что можете не опасаться, что я влюбился только вчера. Я полностью уверен в своих чувствах. Месяц – вполне достаточный срок для этого.

– Или день, или даже час, – задумчиво пробормотал граф.

– Говоря по правде, – начал Перегрин и покраснел, – я был уверен в этом уже в тот самый миг, как впервые увидел мисс Фэйрфорд, но выжидал, потому что знал: вы скажете что-нибудь рез… – Он, оборвав себя на полуслове, смешался. – Я имею в виду…

– Что-нибудь резкое, – любезно закончил вместо него граф. – И, пожалуй, вы были правы.

– Словом, я опасался, что вы не станете меня слушать, – защищаясь, возразил Перегрин. – Но теперь-то вы должны понять: разговор совершенно серьезный. Однако я еще не достиг совершеннолетия, и сэр Джеффри полагает, что без вашего согласия пока ни о чем большем не может быть и речи.

– Очень мудро с его стороны, – заметил граф.

– Сэр Джеффри без колебаний согласится объявить о помолвке, если вы не станете возражать, – принялся уговаривать своего опекуна Перегрин. – Леди Фэйрфорд тоже обеими руками «за». С этой стороны никаких возражений не последует.

Граф метнул на него презрительный, однако отнюдь не лишенный дружелюбия взгляд.

– Я бы очень удивился, будь это не так, – заметил он.

– Следовательно, вы даете мне разрешение сделать предложение мисс Фэйрфорд? – спросил Перегрин. – В конце концов, это ведь не имеет для вас никакого значения!

Граф ответил не сразу. Несколько мгновений он загадочно рассматривал своего подопечного, после чего открыл табакерку и неторопливо взял понюшку табаку.

Перегрин принялся бесцельно бродить по комнате, но вскоре не выдержал и взорвался:

– Чтоб меня черти взяли, да почему вы должны возражать?

– А я и не подозревал, что, оказывается, возражаю, – парировал Уорт. – Собственно, не сомневаюсь, что, если по прошествии шести месяцев вы не измените своего мнения, я охотно дам вам свое согласие.

– Шесть месяцев! – с досадой воскликнул Перегрин.

– А вы собирались жениться на мисс Фэйрфорд тотчас же? – осведомился Уорт.

– Нет, но мы… Я надеялся, по крайней мере, обручиться немедленно.

– Конечно. Почему бы и нет? – отозвался граф.

Перегрин просветлел и воспрянул духом.

– Что ж, это уже кое-что, но я не понимаю, почему мы должны ждать столько времени, чтобы пожениться. Скажем, если бы мы обручились, то уже через три месяца…

– По истечении шести месяцев, – прервал его Уорт, – мы поговорим о браке. Сегодня я не в настроении.

Перегрин выглядел нимало не удовлетворенным, но, поскольку ожидал худшего, то смирился и лишь спросил, возможно ли сделать официальное объявление относительно обручения.

– Это не имеет особого значения, – сказал граф, который, похоже, начал стремительно терять интерес к данному делу. – Поступайте, как сочтете нужным: ваша будущая теща, несомненно, проинформирует об этом событии всех своих знакомых, так что оно может быть настолько официальным, насколько вы сами того пожелаете.

– Леди Фэйрфорд, – строго заявил Перегрин, – женщина безупречной репутации, она не снизойдет до подобного.

– Если она не снизойдет до того, чтобы заполучить для своей дочери супруга с годовым доходом в двенадцать тысяч фунтов, тогда это действительно уникальная женщина, – язвительно парировал граф.

Глава 9

Объявление о помолвке было опубликовано в колонке светской хроники «Морнинг пост», результатом чего стало неожиданное появление адмирала Тавернера на Брук-стрит с экземпляром газеты под мышкой. На лице его было написано сильнейшее раздражение. Он не стал тратить время на пустые любезности, и даже присутствие миссис Скаттергуд не помешало ему выразить обуревавшие его чувства. Он потребовал, чтобы ему сообщили, о чем они думают, позволяя Перегрину безвозвратно разрушить собственное будущее.

– Мисс Гарриет Фэйрфорд! – вскричал он. – Кто такая эта мисс Гарриет Фэйрфорд? Я не поверил своим глазам, когда прочитал объявление. «Держу пари, – сказал я (со мной был Бернард), – держу пари, все это не более чем надувательство! Парень готов пожертвовать собой ради первой же увиденной им смазливой мордашки». Но вы молчите; вы ничего не говорите! Значит, это правда?

Мисс Тавернер предложила ему присесть.

– Да, сэр, истинная правда.

Адмирал пробормотал себе под нос нечто нечленораздельное, но крайне смахивающее на богохульство и, скомкав газету, отшвырнул ее в угол комнаты.

– Какой теперь смысл говорить об этом? – сказал он. – В жизни не видал более скверного дела! Будь я проклят, мальчишке едва исполнилось девятнадцать! В этом возрасте ему еще рано думать о женитьбе. Клянусь честью, я удивляюсь Уорту! Или это делается без его ведома?

Мисс Тавернер была вынуждена развеять блеск призрачной надежды, затеплившейся в глазах дяди, и подтвердить, что объявление относительно обручения сделано с полного согласия графа.

Адмирал, похоже, не мог поверить своим ушам. Он крякнул, вновь выругался и заявил, что решительно ничего не понимает.

– Уорт затеял какую-то дьявольскую игру! – провозгласил адмирал. – Хотел бы я знать, в чем она заключается! Жениться в столь юном возрасте, когда ему нет еще и двадцати! Надо срочно конопатить пазы шпунтового пояса, а горячей-то смолы и нету![69]

Миссис Скаттергуд, которая никогда не питала особой симпатии к адмиралу, закрыла свою шкатулку с вязальными принадлежностями и с недвусмысленной укоризной заявила:

– Я решительно отказываюсь понимать, что вы имеете в виду, сэр. В какую такую игру может играть мой кузен? Уверяю вас, нет ничего плохого в том, что склонный к необузданности молодой человек обручится со столь респектабельной особой, как мисс Фэйрфорд. Это позволит ему остепениться, и я, например, ничуть не сомневаюсь – она станет ему прекрасной женой.

Адмирал, опомнившись, взял себя в руки.

– Имею в виду! Чтоб меня черти взяли, я ничего не имею в виду! Я совсем забыл, что вы состоите в родстве с этим хлыщом. Но Перри, с его-то состоянием, вешающий себе на шею дочь захудалого баронета! Скверное дело!

Адмирал был явно чем-то сильно расстроен, и мисс Тавернер, с легкостью угадавшая причину подобного поведения, оставалось только сожалеть о том, что он так откровенно выдал себя, – как говорится, с головой. Но возможности узнать, что еще он собирается сказать, ей так и не представилось – в этот самый момент ливрейный лакей, распахнув дверь, объявил о приходе нового посетителя, так что разговор оборвался.

Визитером оказался не кто иной, как герцог Кларенс, который вошел в гостиную с широкой улыбкой на своей добродушной физиономии и рассыпался в грубоватых комплиментах обеим дамам.

Мисс Тавернер изрядно расстроилась оттого, что он явился как раз тогда, когда рядом с ней сидел ее дядя, но манеры адмирала в присутствии особы королевской крови изменились самым разительным образом. С побагровевшим лицом и налитыми кровью глазами он хоть и не являл собой приятного на вид собеседника, однако, по крайней мере, в присутствии герцога не сказал ничего, что могло бы привести в ужас его племянницу. Впрочем, его любезность, на ее вкус, оказалась слишком уж подобострастной, но герцог, похоже, не увидел в том ничего необычного, и она решила: его сиятельство настолько привык к лести, что не считает ее чрезмерной. Герцог провел с девушкой всего около получаса, но его расположение к мисс Тавернер, которое он и не думал скрывать, не осталось незамеченным адмиралом. Не успел герцог откланяться, как тот заявил:

– А ты не говорила мне, что пребываешь на столь короткой ноге с Кларенсом, дорогая племянница. Высоко нацелилась, клянусь честью! Но я дам тебе дурной совет, если поддержу в намерении поощрять те знаки внимания, что он тебе оказывает. Да-да, и не красней, пожалуйста, потому что ты не станешь отрицать – он явно желает сделать тебя объектом своих ухаживаний. Однако на этом румбе тебе не поймать попутный ветер. Морганатические браки – не для тебя. Ничего не может быть хуже! Подумай о миссис Фитцгерберт, отправленной в ссылку в Голдерз-Грин! Подумай об этой бедняжке Сассекс, обвенчавшейся в Риме, – а ведь она была куда более высокого рождения, нежели ты. И где она теперь, с двумя детьми, нищенским содержанием, всеми забытая?