Современный французский детективный роман - Буало Пьер - Страница 120

— Нет.

— С какого времени вы его трогали?

— Наверно, несколько месяцев… Я уже целую вечность не наводила порядок в этом ящике.

— Но ведь вчера-то вы мне его показывали.

— Ох, совсем забыла…

— А раз я брал его в руки, значит, там остались мои отпечатки поверх других?

— И это все, что вам удалось установить?

Она смотрела на него так, словно ее огорчало, что Мегрэ такой неловкий, такой недотепа.

— Вы очень красочно рассказали мне про отчуждение вашего мужа, об отсутствии у него контакта с жизнью. А вот вчера еще он занимался у себя в кабинете чрезвычайно важными делами с людьми, которые в облаках не витают.

— А как, по-вашему, почему он избрал специальностью Морское право? Ведь он ни разу в жизни не был на корабле, никогда не знал моряков… Все у него только на бумаге, все в теории, ясно?.. И это еще раз подтверждает то, о чем я вам говорила и что вы никак не хотите принять во внимание…

Она вскочила и принялась расхаживать по комнате, словно это помогало ей собраться с мыслями.

— И даже его конек, пресловутая статья шестьдесят четвертая… Разве это не доказывает, что он просто боится — боится самого себя и старается себя успокоить? Он знает, что вы здесь и допрашиваете меня, — в нашем доме все известно, кто «уда и зачем пошел… Знаете, о чем ему думается? О том, что Нервы у меня не выдержат и я потеряю голову. Тогда подозрение падет не на него, а на меня… А попади я в тюрьму — он свободен.

— Минутку. Мне что-то непонятно. О какой еще другой свободе идет речь?

— О полной его свободе.

— А на что ему это после смерти мадемуазель Ваг?

— Найдутся другие мадемуазели.

— Значит, вы думаете, что муж воспользовался бы вашим отсутствием и завел бы любовниц?

— Почему бы нет? Это тоже возможность увериться в себе.

— И потом по очереди убивать их?

— Необязательно убивать всех.

— Но ведь как будто он не способен поддерживать отношения с людьми?

— Да. С людьми нормальными — с людьми нашего круга.

— Людей, не принадлежащих к вашему кругу, вы не считаете нормальными?

— Вы же прекрасно понимаете, что я хотела сказать… Ненормально, что он водится с…

— Почему?

В дверь постучали, она отворилась, и вошел Фердинанд в белой куртке.

— Мосье Мегрэ, вас спрашивает кто-то из ваших сотрудников.

— Где он?

— Здесь, в коридоре… Он сказал, что это очень срочно, и я решился провести его сюда.

В полутьме коридора комиссар увидел Люка.

— Одну минуту, мадам Парандон, вы разрешите?

Он притворил за собою дверь. Фердинанд ушел. Жена адвоката осталась у себя в комнате одна.

— Что такое, Люка?

— Утром она два раза проходила через гостиную.

— Это точно?

— Совершенно точно… Отсюда вам не видать, а из гостиной хорошо видно. В доме на Цирковой улице у окна почти целый день сидит один калека…

— Очень старый?

— Да нет, просто пожилой — лет пятидесяти… Когда-то попал в аварию и потерял ноги… Теперь торчит у окна целый день и от нечего делать наблюдает за всеми, кто тут ходит взад-вперед… А еще его интересует, как моют машины, особенно «роллс-ройсы»… Судя по тому, что он мне рассказывал, — а я задавал ему всякие дополнительные вопросы, — его показаниям верить можно… Фамилия его Монтанье… А дочь у него акушерка.

— В котором часу он видел мадам Парандон в первый раз?

— Чуть позднее половины десятого.

— Она шла в направлении кабинетов?

— Да. Он разбирается в планировке квартиры даже лучше нас… Да и об отношениях адвоката с секретаршей знает.

— Как она была одета?

— В голубом, в домашнем.

— А во второй раз?

— Минут через пять после этого она прошла по гостиной обратно… И его поразило, что она даже не заметила, что в глубине комнаты горничная вытирала пыль.

— Значит, она не видела горничную?

— Нет.

— А ты допросил Лизу?

— А как же, еще утром.

— И она об этом тебе ничего не сказала?

— Говорит, что никого не видела.

— Спасибо, дружище!

— Что делать дальше?

— Ждите меня оба здесь. Никто не подтвердил показания этого Монтанье?

— Одна только служанка из квартиры на пятом этаже сказала, что заметила в окне гостиной кого-то в голубом; это было в то же время…

Мегрэ снова постучался в будуар и вошел, в ту же минуту мадам Парандон показалась на пороге спальни.

Он не спеша выколотил пепел из трубки и снова набил.

— Будьте любезны, мадам, вызвать сюда горничную.

— Вам что-нибудь понадобилось?

— Да.

— Пожалуйста.

Она нажала кнопку. Несколько мгновений прошли в молчании, и у комиссара при взгляде на женщину, которую он так изводил, невольно сжималось сердце.

Мысленно он повторял текст статьи шестьдесят четвертой, о которой столько говорилось здесь за последние три дня: «Нет ни преступления, ни проступка, если во время совершения деяния обвиняемый был в состоянии безумия или если он был принужден к тому силой, которой не мог противиться».

Неужели человек, которого мадам Парандон так ярко описывала, мог в какой-то момент действовать в состоянии невменяемости?

Читала ли она труды по психиатрии? Или же…

Вошла перепуганная Лиза.

— Вы звали, мадам?

— Вот господин комиссар хочет поговорить с вами.

— Закройте дверь, Лиза… Не бойтесь. Утром, когда вас допрашивали мои инспектора, вы волновались и, конечно, не оценили всю важность заданных вам вопросов…

Бедная девушка смотрела то на комиссара, то на свою хозяйку. Та сидела, закинув ногу на ногу, слегка откинувшись на спинку кресла, с видом полного безразличия, будто все это ничуть ее не касается.

— Вполне возможно, что вам придется давать свидетельские показания в суде и придется приносить присягу. Вам зададут те же вопросы, и, если окажется, что вы солгали, вам грозит тюрьма.

— Не пойму я, о чем это вы говорите.

— Мы установили, где был каждый человек в этой квартире между четвертью десятого и десятью часами… Чуть позднее половины десятого, скажем, в девять часов тридцать пять минут, вы вытирали пыль в гостиной. Так?

Она снова взглянула на мадам Парандон, которая отвела от нее глаза, потом тихо ответила:

— Так. В котором часу вы вошли в гостиную?

— Около половины десятого… Может, чуть позже…

— И вы не видели, как мадам Парандон прошла через гостиную.

— Не видела.

— Но ведь вскоре после вашего прихода туда, когда вы убирали в глубине комнаты, вы не могли не видеть, как она прошла в обратном направлении, то есть из кабинетов к себе.

— Как быть, мадам?

— Это ваше дело, голубушка. Отвечайте на вопрос…

Лиза теребила платок, по щекам у нее катились слезы.

— А кто вам сказал? — простодушно спросила она у Мегрэ.

— Мадам велела вам отвечать на вопросы.

— А по тому, что скажу, могут обвинить мадам?

— Ваши слова только подтвердят свидетельские показания другого человека. Он живет на Цирковой улице, его окна как раз напротив гостиной, и из своей комнаты он видел вас обеих.

— Ну, тогда и врать не стоит… Все так и было… Уж вы простите меня, мадам.

Она хотела броситься к хозяйке, может быть, даже упасть к ее коленям, но та сухо сказала:

— Если вы больше не нужны комиссару, можете идти.

Лиза пошла к дверям и на пороге громко зарыдала.

— Что же все это доказывает? — спросила мадам Парандон, снова встав перед Мегрэ, держа руки в карманах голубого пеньюара, а сигарета тряслась в губах.

— Что вы солгали, по крайней мере один раз…

— Я хозяйка в своем доме и не обязана отчитываться перед кем бы то ни было в своих действиях.

— В случае убийства — обязаны. И я уведомил вас об этом еще тогда, когда задал вам вопрос о…

— Значит, вы меня арестуете?

— Вам придется поехать со мной на набережную Орфевр.

— У вас есть ордер?

— Только чистый бланк. Мне достаточно вписать туда ваши имя и фамилию.

— И что дальше?

— Дальше уже от меня не зависит.