Россия на пороге нового мира. Холодный восточный ветер – 2 - Фурсов Андрей Ильич - Страница 3

В-третьих, две войны – четкие иллюстрации того, что в одном случае (Российская империя) мы имели больное общество, в другом (СССР) – здоровое. Как только в 1915–1916 гг. был выбит старый офицерский корпус, рухнула армия, а вместе с ней – самодержавие, государство. Заменить офицеров как персонификаторов модального типа личности (а его нужно-то 7–8% населения) оказалось некем. В 1941 г. был выбит довоенный офицерский корпус, рухнула армия, потеряв миллионы пленными. Но уже через несколько месяцев другой, вновь созданный офицерский корпус, другая армия нанесли поражение вермахту под Москвой, затем последовали Сталинград, Курск и красное знамя над Рейхстагом. Произошло это потому, что в 1930-е годы был создан тот самый модальный тип личности, советский человек, который и вышел победителем в войне, расписавшись на рейхстаге.

Тему принципиальных различий можно продолжать долго, но едва ли стоит это делать в данной работе. Здесь имеет смысл сказать о другом – о важном уроке Первой мировой. Ту войну проиграло олигархизированное, коррумпированное самодержавие, превратившее Россию в финансово-зависимый сырьевой придаток Запада, придаток с заметно ограниченным суверенитетом. В острой ситуации тогдашнего «главного начальника» – царя – свергла великокняжеско-генеральско-буржуазная олигархия (при содействии британцев), т. е. представители 200–300 семей, правивших (как им казалось) Россией. Объективно олигархия сыграла роль пятой колонны и История – прежде всего руками имперски настроенной части большевиков и военных Генштаба – вышибла ее из страны. Объясняя причины успеха СССР во Второй мировой войне, Черчилль заметил, что, в отличие, например, от той же Франции, в СССР в канун войны была ликвидирована «пятая колонна». Да и с агентурой, добавлю я, как влияния, так и нелегальной не церемонились, действуя «по законам военного времени и правилам поведения в прифронтовой полосе».

История мировых войн показывает: у семейно-олигархических систем нет шансов победить. Да, они сдают «главных начальников» или свергают их, рассчитывая откупиться их головами и продлить свой «пикник на обочине» Истории. Напрасные надежды: они слетают вслед за «главным начальником». Первая мировая в России продемонстрировала это со всей ясностью, а ведь люди не меняются, их лишь квартирный (или бизнес- или какой иной) вопрос портит. Этот урок Первой мировой, по контрасту с победным уроком Великой Отечественной – «добрым молодцам урок», если, конечно, они не идиоты (в греческом смысле этого слова: человек живет так, будто окружающего мира не существует). Этот урок, как и священную память о наших павших на обеих войнах, мы должны помнить, воздавая должное нашим героям Первой мировой и не позволяя никому принижать значение героев Великой Отечественной и Победы – нашей Победы – в ней.

То, что подобного рода принижение имеет место быть, что оно будет развиваться и в канун круглых дат (например, 70-летия Победы) станет особенно сильным, сомневаться не приходится.

Мораль из всего сказанного выше: в психоисторической войне в целом и в информационной в частности, особенно в такой сфере как история, не следует ждать, пока противник нанесет удар, нужно бить первыми. Нам нужны свои работы по истории событий, юбилеи которых приближаются, но и вообще по истории России и – обязательно – по истории Запада, с которым и в пользу которого сравнивают Россию. При этом в ходе сравнения у России выпячивается негатив, а то ей и просто приписывается нечто в реальности не существовавшее, а у Запада ретушируются темные пятна. Вообще, нужно сказать, что умение табуировать неприятные для Запада темы и неприглядные преступные страницы его истории – характерная черта западной культуры, в том числе и научной. Нельзя не согласиться с английским историком Д. Ливеном, который в работе «Империя: Российская империя и ее соперники» (английское издание – 2000 г.) заметил, что в современной сравнительной истории и политологии господствует превращенная в догму «странная версия англо-американского самопоздравления-самовосхваления (self-congratulation), написанная в немецкой манере».

Запад, прежде всего его англосаксонское ядро, превратили себя, свое уникальное историческое «я» в универсальное мерило, на соответствие которому оценивается все остальное. Англосаксы вольны, подобно «Королю» и «Герцогу» из «Приключений Гекльберри Финна» выделывать любые кунштюки. Наша задача и обязанность – не ловиться на них и гнуть свою линию, прежде всего в психосфере. А потому мы должны писать не только свою историю, но и историю Запада (и Востока, конечно) без ретуши. Нам необходима систематическая, наступательная и стратегически выверенная работа в сфере «боев за историю» (Л. Февр), за прошлое – прежде всего свое, но и за чужое тоже. Это необходимое условие победы в битве за будущее. В свою очередь, написание истории Запада, России, мира в целом как условие-императив русской победы в психоисторической войне требует теоретической интерпретации истории Запада, России, мира как систем. Применительно к последним столетиям это означает творческую разработку проблем капитализма и реального коммунизма (т. е. советского строя). В то же время анализ и теория капитализма как системы – это, прежде всего, анализ наднационального (глобального управления), субъектом которого является системообразующий элемент капиталистической системы – организованная в закрытые структуры мирового согласования и управления («ложи», «клубы», «комиссии» и т. п.) верхушка мирового капиталистического класса. Эта верхушка, преимущественно англосаксонская, стремится превратить в функции капитала все принципиально некапиталистическое и подавить все непохожее на протестантизм. В этом плане Россия – втройне враг этих структур: православный опыт, коммунистический опыт, великая держава, двести лет стоявшая на пути создания «мирового правительства».

2

История уже давно стала полем сражения не только научных теорий, но информационных схем, идейных конструкций и концептуальных вирусов (мемов), полем психоисторической войны во всех ее ипостасях – информационной, концептуальной и метафизической. Психоинформационные удары по идентичности, по исторической памяти уже давно вошли в арсенал различных сил современного мира и активно применяются против нынешней России, как когда-то применялись против СССР, а еще раньше – против Российской империи. Нам пытались и пытаются навязать чужое, чуждое нам видение своей истории, а саму нашу историю представить как неполноценную, недотягивающую до неких универсальных стандартов цивилизационной полноценности, за которые Запад (и его пятая колонна) выдает самого себя, любимого. Что удивительно, многие до сих пор покупаются на эту самозваную универсальность (или универсальное самозванство) Запада и начинают смотреть на свою (в данном случае нашу, русскую) историю чужими глазами. Как писал М. Волошин, «Мы все же грезим русский сон / Под чуждыми нам именами». Ну а тот, кто смотрит на свою страну и на свою историю чужими глазами, рано или поздно начинает смотреть на них в чужих интересах. Пушкин был прав, отмечая, что русская история требует своей формулы, то есть своей собственной теории, а не чужого, преимущественно англосаксонского концептуального платья, которое напяливается на русскую историю. Концептуализация своей истории в соответствии с ее природой и мерой – это, таким образом, задача не только научная, но и психоисторической войны.

Противодействие навязываемым извне теориям, интерпретациям и оценкам русской истории – одно из направлений психоисторической войны, наши действия в которой ни в коем случае не должно носить оборонительный характер – мы должны писать историю не только своей страны, но и Запада такого, каков он есть в реальности – капиталистический хищник, за демократическим фасадом которого скрываются реальные хозяева, объединенные в ложи, клубы и иные структуры.

Не менее важное направление – противодействие попыткам геоисторического (классового, системного, цивилизационного и т. п.) противника уничтожить или подменить нашу историческую память, исказить идентичность и привить комплекс исторической, культурно-психологической неполноценности, как это сделали после 1945 г. с немцами, спекулируя на «неизбывной вине немецкого народа» перед всеми – главным образом перед евреями, «забыв», что наибольшие потери, в том числе сознательно уничтожавшегося мирного населения, понесли русские.