Королевские милости - Лю Кен - Страница 23

Утром у него осталось только пятнадцать узников, что возмутило его до глубины души: «О чем они думают? На островах негде спрятаться. Их поймают, казнят, а заодно и семьи; в лучшем случае отправят на каторжные работы. Я хорошо с ними обращался, не приковывал по ночам – и вот как они мне отплатили за доброту? Теперь я покойник!»

Два года назад Куни получил повышение и стал главой департамента принудительных работ. Обычно узников сопровождал кто-то из его подчиненных, однако он решил взяться за это дело сам, потому что знал: они не успеют прийти вовремя. Куни не сомневался, что сумеет убедить командующего в Пэне не наказывать узников. Кроме того, он никогда не бывал в Пэне и всегда хотел посмотреть на Безупречный город.

«Вот и делай после этого людям добро, – ругал себя Куни. – Ну, и каково ли мне сейчас? Весело ли?»

В этот момент ему больше всего на свете хотелось оказаться дома, с Джиа, выпить чашку травяного чая, который она заваривала по собственному рецепту, и поскучать вместе с ней в полнейшей безопасности.

– Вы не знали? – удивился солдат по имени Хупэ. – Вчера узники целый день только об этом и шептались – планировали побег. Я подумал, что вы сознательно их отпускаете, потому что верите в пророчество. Они хотят присоединиться к повстанцам, которые объявили войну императору и поклялись освободить узников, приговоренных к каторжным работам.

Куни помнил, что узники действительно шептались, и, как и все в Дзуди, слышал о восстании, но его слишком занимала красота гор, по которым они путешествовали, поэтому нужных выводов не сделал.

Сконфуженный Куни попросил Хупэ рассказать о повстанцах и, выслушав, воскликнул:

– Свиток в рыбе! В рыбе, которую они незадолго до этого купили. Я перестал вестись на подобные сказки, когда мне исполнилось пять. И им поверили?

– Не нужно плохо говорить о богах, – холодно сказал религиозный Хупэ.

– Отличная шутка, – пробормотал Куни.

Чтобы немного успокоиться, он вытащил пучок жевательных растений из висевшего на поясе мешочка и положил в рот, под язык. Джиа умела делать смеси, которые позволяли Куни подниматься над землей и видеть повсюду окруженных радугами крубенов и диранов – они с Джиа получали от этого удовольствие, – но умела создавать и другие, которые помогали успокоиться и принять правильное решение в те моменты, когда Куни был взволнован. Сейчас ему как раз и требовалась именно такая ясность.

Какой смысл приводить в Пэн пятнадцать узников, если квота составляет пятьдесят? Его ждало свидание с палачом, и, как бы ни пытался вывернуться, теперь уже ничто не поможет. Как и Джиа. Его жизнь в качестве слуги императора подошла к концу, обратной дороги к безопасному существованию больше не существовало, и что бы он ни выбрал, впереди ждала смерть.

«Но одно интереснее другого, а я дал себе обещание».

Возможно, это восстание как раз тот шанс, на который он рассчитывал всю жизнь?

«Император, король, генерал, герцог – это всего лишь ярлыки. Если подняться по их генеалогическому древу достаточно высоко, там окажется простолюдин, решивший рискнуть».

Он взобрался на валун и посмотрел на солдат и оставшихся узников: все они были объяты ужасом.

– Я благодарен вам за то, что остались со мной, однако идти дальше нет никакого смысла. По законам Ксаны каждого из нас сурово накажут. Вы можете уйти, и если есть желание – к повстанцам.

– Вы сами не намерены к ним присоединиться? – оживился Хупэ. – А как же пророчество?

– Сейчас я не могу думать о пророчествах. Мне нужно спрятаться в горах и решить, как спасти собственную семью.

– Вы собираетесь стать разбойником?

– Вот как я на это смотрю: если ты пытаешься следовать закону, а судья все равно называет тебя преступником, значит, можешь жить в соответствии с этим статусом.

Куни не удивился, хотя и почувствовал удовлетворение, когда все согласились остаться с ним.

«Лучшие соратники те, которые полагают, что последовали за тобой по собственной воле».

Куни Гару решил увести свой отряд подальше в горы Эр-Мэ, чтобы уменьшить риск встречи с имперскими патрулями. Тропа, извивавшаяся вдоль склона, не была крутой, выдался приятный осенний день, и они шагали достаточно быстро.

Между бывшими солдатами и бывшими узниками так и не возникло дружеских отношений: они не доверяли друг к другу, а будущее их пугало.

Куни стер пот со лба и остановился на повороте тропы, что дало ему возможность оглядеть зеленеющую внизу долину и бесконечные плоские пространства долины Порин. Он бросил в рот новую порцию жевательной травы, и энергично заработал челюстями. Ее мятный вкус освежал рот, и Куни вдруг почувствовал, что ему следует произнести речь, поэтому заговорил:

– Взгляните на этот вид! Я вел не слишком праведную жизнь. – Те, кто хорошо его знал, рассмеялись. – Мне так и не удалось собрать достаточно денег, чтобы снять здесь хижину и вместе с женой отправиться в месячный отпуск в горы Эр-Мэ. Мой тесть достаточно богат, чтобы это сделать, но у него никогда не хватало времени. Здесь так красиво, но никто из нас не имел возможности насладиться великолепными видами.

Отряд любовался разноцветной осенней листвой, тут и там мелькавшими ярко-красными обезьяньими ягодами и поздно цветущими одуванчиками, а кое-кто наполнял грудь чистым горным воздухом, вдыхал аромат только что опавшей листвы и купавшейся в золотых солнечных лучах земли. Все это разительно отличалось от улиц Дзуди, где царил запах медных монет и сточных вод.

– Как видите, не так уж и плохо быть разбойником, – добавил Куни.

Все рассмеялись и пошли дальше, но шагать стало легче.

Внезапно Хупэ, возглавлявший процессию, застыл на месте.

– Змея!

И действительно, посреди дороги появился большой белый питон, толстый, как бедра взрослого мужчины, и настолько длинный, что его хвост еще оставался в лесу, а тело полностью перекрывало дорогу. Весь отряд Куни поспешил отойти подальше, однако голова змеи быстро качнулась в сторону и тело обвилось вокруг долговязого парня по имени Ото Крин.

Позднее Куни не мог объяснить, почему поступил именно так. Он не любил змей и никогда не принадлежал к той категории людей, которые импульсивно бросаются в опасную схватку.

Кровь закипела в его жилах, он выплюнул жвачку, без размышлений вытащил меч, висевший на боку Хупэ, прыгнул к гигантскому питону и одним точным взмахом отсек змее голову. Тело питона еще некоторое время продолжало судорожно дергаться – и даже сбило Куни с ног, – но Ото Крин уцелел.

– С вами все в порядке, капитан Гару?

Куни потряс головой. Все вокруг окутывала пелена тумана.

«Что… что на меня нашло?»

Взгляд Куни упал на головку одуванчика, выросшего на обочине дороги. Неожиданно подул ветер, белые пушинки оторвались, и семена взлетели в воздух точно рой мух.

Куни попытался вернуть меч Хупэ, но тот лишь покачал головой.

– Пусть останется у вас, капитан. Я не знал, что вы так хорошо владеете мечом!

Они продолжали взбираться все выше и выше, но уже начали перешептываться между собой, словно ветер, ласкавший листву осиновой рощи.

Куни остановился и огляделся по сторонам. Шепот тут же стих.

Увидев в глазах своих спутников уважение, благоговение и даже немного страха, он спросил:

– Что здесь происходит?

Люди переглядывались до тех пор, пока Хупэ не выступил вперед.

– Прошлой ночью мне приснился сон. – Его голос был лишен всякого выражения, словно солдат все еще находился в мире иллюзий. – Я шел по пустыне с черным как уголь песком и тут заметил на земле, немного впереди, что-то белое. Когда подошел ближе, разглядел тело большой белой змеи, но стоило мне оказаться рядом, змея исчезла, а на ее месте стояла старуха и плакала. «Бабушка, почему ты плачешь?» – спросил я у нее. «Мой сын убит». – «А кто твой сын?» – «Белый император, а убил его Красный император».

Хупэ замолчал и посмотрел на Куни Гару, повернули в его сторону головы и все остальные: белый цвет был символом Ксаны, красный – Кокру.