Покоритесь воле Ночи - Кук Глен Чарльз - Страница 82

– Мы с Бернардином с удовольствием поохотимся на них.

Старик содрогнулся. Сочию Свечка любил почти как родную дочь, но чем больше он слышал о теперешних ее приключениях, тем больше беспокоился.

Девушка обладала темной и жестокой душой. Врагам ее мужа было чего страшиться.

Зима в Коннеке выдалась суровой. Даже старики признавали, что таких холодов раньше не бывало. Вода в Дешаре местами замерзла. В Вискесменте горожанам регулярно приходилось сбивать лед со своих драгоценных мостов.

Морозы остановили все военные действия. Даже самые закаленные воины графа Реймона Гарита вернулись домой, когда у них начали отмерзать пальцы на руках и ногах.

Хуже всех пришлось арнгендцам, донимавшим жителей Каурена, хотя на востоке зима свирепствовала не так сильно. Еще осенью захватчики опустошили окрестные поля и деревни, лишив зимнего прокорма не только своих врагов, но и самих себя. Еду, топливо и сено для лошадей приходилось завозить издалека. Укрыться от стужи было почти негде – разве что в нескольких за́мках, и так набитых битком. А греться за пределами крепких стен стало смертельно опасно. Сытые и тепло одетые навайцы и кауренцы, завидев предательский дым костра, сразу нападали. Они пытались отбить за́мки, если видели, что смогут обойтись малой кровью.

Несмотря на все это, король Регард не отводил войска и сам остался в Коннеке, что послужило поводом для шуток и у его врагов, и у друзей.

С приходом весны ожидалось вторжение новой армии. Арнгендцы верили, что, как только потеплеет, им улыбнется удача. Тогда-то Каурен заплатит сторицей.

Наконец-то в Антье вернулся и граф Реймон, в надежде укрыться в тепле от суровых морозов. Они с Сочией бесстыдно выражали друг другу свои чувства на глазах у всех.

На маленькую пирушку вместе с дюжиной других гостей позвали и брата Свечку. Что именно празднуется, никто ему не сказал. Старик решил, что, видимо, Сочия понесла. Он не совсем понял, почему его позвали, – остальные-то гости были сплошь приближенными графа Реймона.

Совершенному подумалось, что радоваться особенно нечему.

Разве в такой мир можно впускать ребенка?

После одного его замечания Сочия ткнула монаха в бок и объявила:

– Совершенный, вы – совершенный пессимист. Мир с грохотом катится в тартарары, вам бы следовало джигу плясать. С каждым мрачным днем мы все отчетливее понимаем, что мейсаляне правы: мир – игрушка ворога. Каждую ночь вашим словам является новое подтверждение.

– Вполне возможно, дитя мое. Но страдания ближних не доставляют мне радости.

Бернардин Амбершель расхохотался, словно это была самая потешная шутка за последние несколько лет.

– Времена настали как перед концом света, – сказал граф Реймон. – И ученейший из совершенных явился к нам, чтобы засвидетельствовать это и наставить нас.

Издевается? Трудно сказать.

– Все это мне совсем не нравится, – не удержался брат Свечка.

– Просто вы старый ворчливый барсук и всегда ждете только самого худшего, – парировала Сочия.

– И самое худшее скоро посыплется нам на головы, словно птичий помет.

– На этот раз ваши безрадостные опасения, видимо, вполне обоснованны, – согласился Реймон.

– Только на этот раз?

– Точно.

Собравшиеся, казалось, развеселились, хотя совершенный видел, что секрет известен лишь Бернардину, Сочии и графу.

– Может, вам стоит пересказывать мне по-настоящему дурные новости.

– Вы гораздо лучше выглядите, чем когда я выручил вас из лап епископа. – Грузный Амбершель чуть поерзал в кресле.

– Это вряд ли.

– Брат Свечка, у нас есть план, – сообщил граф Реймон, запустив пальцы в редеющую шевелюру. – Я хочу, чтобы вас схватили люди, которые так хотят вернуть вас в Каурен.

Старик лишился дара речи. Что?

– Опасность не так велика, как вы думаете. Они знают, как дорожит вами герцог. А еще вы под моей защитой. Это гораздо более весомый аргумент. Они понимают, что невежливое обращение с вами грозит им жестокой расправой.

Брат Свечка нахмурился. Что-то здесь затевается. Гнева Реймона Гарита боятся вовсе не так сильно, как он надеется. Каждый день его враги безо всякого страха разжигают этот гнев.

– Что же я такого натворил, чтобы заслужить подобные мытарства? В мои-то годы? Даже жертвы господнего недоверия, описанные в дэвских и чалдарянских преданиях, не подвергались таким испытаниям.

– Знаю. Ужасно, что приходится взваливать этот груз на старика, но ни один посланец, ни один святой отец не сможет как надо передать то, что передать необходимо. Никто другой не сумеет так искусно затеряться в толпе. Добравшись до Каурена, вы исчезнете. А потом передадите все, о чем я вас попрошу.

Брат Свечка действительно чувствовал себя гораздо лучше, чем когда его подобрал Бернардин. Он набрал несколько фунтов, больше не волочил ноги и даже иногда являлся на местные вечерние собрания и разрешал споры.

То, что происходило в Антье с мейсальской верой, напоминало ситуацию в Шивенале: ищущие свет все больше требовали подчинения и все меньше признавали обсуждения и дебаты. Как и сам повелитель Антье, учение сделалось воинствующим. Хотя, в отличие от бротской церкви, мейсаляне все еще не желали истреблять инакомыслящих.

По плану Реймона брат Свечка должен был бросить вызов одному фиральдийскому совершенному, известному своей нетерпимостью и большим самомнением. Бернардин Амбершель считал, что этот человек, брат Эрмелио, получив отпор, тайком расскажет о брате Свечке тем, кто так жаждет вернуть его в Каурен.

– Не все может получиться, – признал Реймон, – но брат Эрмелио – глупец. Мы и раньше им пользовались.

– Самый верный способ вывести его из себя – поставить под сомнение его звание совершенного, – добавил Бернардин. – Судя по всему, он себе его сам присвоил.

– Думаю, Эрмелио работает на Конгрегацию, – сказал Реймон. – Но он полезен, а потому я никак не могу заставить себя перерезать ему глотку.

Бернардин придумал, как свести брата Свечку и брата Эрмелио. После одного только вечернего собрания, хотя брат Свечка и старался держать язык за зубами, совершенного охватило отчаяние от «мудрых» высказываний мейсалян из Антье: их было много, все воинственны, да еще и тупы, как черенки от метел. Фиральдийские ищущие свет вообще вызывали у него все большее отчаяние.

Монах признавал, что их меньше, чем коннекских единоверцев, да и обстоятельства вынуждают их быть более замкнутыми – здесь им грозят более суровые преследования.

Шагая обратно в за́мок под охраной невидимых Бернардиновых телохранителей, брат Свечка вдруг подумал: а ведь брат Эрмелио, вполне возможно, просто-напросто мошенник. Он больше напоминал балаганного шута, чем поборника веры. А ведь и граф Реймон тоже мухлюет.

Эта внезапная догадка так потрясла его, что он почувствовал себя глупее всех здешних мейсалян, вместе взятых.

Разыскать удалось только Сочию. Она еще не ложилась.

– Что случилось? – спросила графиня.

– Брат Эрмелио на самом деле никакой не брат Эрмелио. И служит он не Конгрегации, а главнокомандующему. Вероятно, новому. Мы же его видели, когда сидели в плену в Кастрересоне. Он изменил внешность, но не голос. Я только возле самого за́мка вспомнил, где его слышал. Как там его звали – Богна или Болонья. А вот он меня наверняка узнал сразу же.

– Вы уверены?

– Вполне.

– Раз ему удалось так хорошо устроиться среди мейсалян, значит у нас не осталось секретов.

– Думаю, так и есть. Готов поспорить, он использовал Реймона и Бернардина – они думали, что манипулируют жалким святошей, но это была лишь маска.

– Нужно что-то делать. Неизвестно, сколько бед он уже натворил. А этот пройдоха понял, что вы его узнали?

– На самой встрече я его не узнал. Дискутировал с ним о реинкарнации, о колесе жизни. Сначала он напыжился, а потом разозлился.

– Нужно разбудить Реймона. Похоже, дело важное.