Assassin's Creed. Тайный крестовый поход - Боуден Оливер - Страница 3

– Ты ведь пришел рассказать мне о своей вылазке?

Аль Муалим зажег масляную лампу, висящую на цепи, затем уселся в кресло. По полу забегали тени.

Умар молча кивнул. Аль-Муалим заметил у него на рукаве кровь.

– Информация наших шпионов подтвердилась?

– Да, Наставник. Я сумел пробраться в их лагерь. Как нам и говорили, этот пестрый шатер оказался уловкой. Шатер Салаха ад-Дина стоял поблизости и почти ничем не выделялся среди остальных шатров.

– Прекрасно, прекрасно, – улыбнулся Аль-Муалим. – А как ты сумел узнать, в каком именно он шатре?

– Как и сообщали наши шпионы, вокруг шатра был рассыпан мел вперемешку с золой – их звук тут же возвестил бы о пришельце.

– Но ты, надеюсь, пробрался бесшумно.

– Да, Наставник. Я сумел проникнуть в шатер султана и, как мне велели, оставить перо.

– А письмо?

– Приколол кинжалом к его койке.

– Что было потом?

– Я выбрался из его шатра…

– И?

Умар замолк. Аль-Муалим тоже молчал в ожидании ответа.

– Султан проснулся и поднял тревогу. Я едва остался в живых.

– А это откуда? – спросил Аль-Муалим, указывая на засохшее пятно крови.

– Наставник, чтобы выбраться оттуда, мне пришлось… перерезать глотку одному…

– Караульному? – с надеждой спросил Аль-Муалим.

Умар печально покачал головой:

– На нем были тюрбан и камзол знатного человека.

Услышав это, Аль-Муалим закрыл усталые глаза и тихо спросил:

– Другого выбора не было?

– Наставник, я действовал второпях.

– Во всем остальном твоя вылазка удалась?

– Да, Наставник.

– Тогда посмотрим, как дальше будут развиваться события.

А дальше последовали спешный отъезд Салаха ад-Дина и визит Шихаба. Стоя у себя в башне, Аль-Муалим все же надеялся, что его замысел удался и ассасины одержали победу. Их послание требовало от султана прекратить войну и предупреждало: в следующий раз кинжал будет воткнут не в койку, а ему между ног. Само появление этого письма показывало, насколько в действительности уязвим Салах ад-Дин. Что толку от его многочисленной армии, если один-единственный ассасин сумел миновать караульных и проникнуть в шатер, где спал великий правитель?

Возможно, свое мужское достоинство Салах ад-Дин ценил выше, чем затяжную и дорогостоящую войну против врагов, чьи интересы крайне редко входили в противоречие с его собственными. И потому султан уехал.

– Его величество Салах ад-Дин принимает ваше предложение о мире, – выкрикнул посланник.

Аль-Муалим удивленно переглянулся с Умаром, стоявшим рядом. Фахим же, стоявший чуть поодаль, лишь поджал губы.

– Можно ли считать эти слова гарантией того, что в дальнейшем со стороны султана не последует никаких враждебных выпадов в отношении нашего братства и что он не станет вмешиваться в наши дела? – спросил Аль-Муалим.

– Да… в той мере, в какой это не противоречит интересам его величества.

– Тогда и я принимаю предложение его величества, – сказал довольный Аль-Муалим. – Выводите ваших людей из Масиафа. Возможно, перед уходом вы даже соблаговолите поставить новый частокол взамен сожженного.

При этих словах Шихаб сердито посмотрел в сторону башни. Даже с высоты Аль-Муалиму был виден гнев, мелькнувший в глазах дяди султана. Нагнувшись, Шихаб стал что-то говорить посланнику. Тот слушал, кивая, а потом снова поднес ко рту сложенные ладони и прокричал:

– Во время передачи вашего послания был убит один из самых опытных и надежных военачальников Салаха ад-Дина. Во искупление этого злодейства его величество требует голову виновного.

Улыбка Аль-Муалима погасла. Умар замер в напряжении.

В воцарившейся тишине слышалось лишь фырканье лошадей и щебет птиц. Все ждали ответа Аль-Муалима.

– Можете передать султану, что я отвергаю это требование.

Шихаб пожал плечами. Он снова нагнулся и что-то сказал посланнику, который прокричал:

– Его превосходительство желает довести до вашего сведения: если вы не согласитесь удовлетворить требование султана, наша армия останется в Масиафе. Наше терпение превосходит запасы вашего продовольствия. Неужели вы так легко готовы отказаться от мирного соглашения? Неужели вы позволите обречь своих соратников и мирных жителей на голодную смерть? И все это – ради головы одного ассасина? Его превосходительство искренне надеется, что здравый смысл возобладает.

– Я пойду, – прошептал Умар. – Я допустил ошибку, мне за нее и расплачиваться.

Аль-Муалим пропустил его слова мимо ушей.

– Мои люди – не жертвенные бараны! – крикнул он посланнику.

– Его превосходительство сожалеет о вашем решении и просит быть свидетелем в деле, требующем завершения. У себя в лагере мы обнаружили вашего шпиона, который сейчас будет казнен.

Аль-Муалим затаил дыхание. Отдернув занавеску паланкина, сарацины выволокли оттуда шпиона ассасинов. Следом двое нубийцев вытащили плаху, поставив ее рядом с конем Шихаба.

Шпиона звали Ахмад. Он был сильно избит. Его голова – вся в ссадинах, синяках и кровоподтеках – свешивалась на грудь. Нубийцы подтащили Ахмада к плахе. Палач-турок поудобнее взял обеими руками эфес кривой сабли, усыпанный драгоценными камнями. Двое нубийцев держали приговоренного за руки – его негромкий стон слышали ошеломленные ассасины, собравшиеся на башне.

– Пусть убийца нашего военачальника спустится вниз. Тогда мы пощадим вашего шпиона и мирное соглашение останется в силе, – крикнул посланник. – Если убийца не объявится, мы казним шпиона, а потом возобновим осаду и обречем вас на голод.

Неожиданно для всех Шихаб возвысил голос и крикнул:

– Его смерть будет на твоей совести, Умар ибн Ла-Ахад!

Ассасины снова затаили дыхание. Ахмад назвал врагам имя Умара. Разумеется, под пытками. Но все же он проговорился.

Аль-Муалим понурил плечи.

– Отпусти меня, – прошептал Умар. – Наставник, умоляю.

А внизу палач уже расставил ноги, встав поудобнее. Потом занес саблю над головой Ахмада – тот вяло сопротивлялся, однако нубийцы крепко его держали. Шея шпиона была открыта для рокового удара. В наступившей тишине слышались лишь слабые стоны Ахмада.

– Ассасин Умар, это твой последний шанс, – крикнул Шихаб.

Лезвие сабли сверкнуло на солнце.

– Наставник, – взмолился Умар, – позволь мне спуститься.

Аль-Муалим кивнул.

– Постойте! – крикнул Умар. Он ступил на деревянный настил открытой бойницы. – Я – Умар ибн Ла-Ахад. Это меня надлежит казнить.

Сарацины взволнованно зашептались. Шихаб улыбнулся и кивнул. Он подал знак палачу. Тот опустил саблю.

– Что ж, – сказал он Умару, – занимай свое место у плахи.

Умар повернулся к Аль-Муалиму, заглянув в его воспаленные глаза:

– Наставник, я прошу выполнить мою последнюю просьбу. Позаботься об Альтаире. Возьми его к себе в ученики.

– Конечно, Умар, – ответил Аль-Муалим. – Можешь быть спокоен.

В полной тишине Умар торопливо спустился вниз, затем сбежал по холму, миновал барбакан и остановился у главных ворот. Караульный открыл ему узкую, низенькую дверцу. Чтобы пройти сквозь нее, Умар был вынужден пригнуться.

– Отец! – раздался топот маленьких ног.

Умар остановился.

– Отец!

В голосе сына было столько отчаяния, что Умар зажмурился, не давая пролиться слезам. Не оборачиваясь, он торопливо пролез через дверцу, которая тут же закрылась за ним.

Нубийцы оттащили Ахмада от плахи. Умар хотел подбодрить его взглядом, но предатель не решился посмотреть собрату в глаза. Его доволокли до ворот, где вновь открылась дверца. Умар хотел подойти к плахе сам, однако все нубийцы схватили его, подтащили к месту казни и положили на место Ахмада. Над ассасином возвышался палач, а за его плечами – бескрайнее небо.

– Отец! – донеслось из цитадели, и в ту же секунду сверкающее лезвие кривой сабли упало вниз.

Через два дня, под покровом темноты, Ахмад покинул крепость. Наутро, обнаружив его исчезновение, многие были обескуражены. Пару лет назад жена Ахмада умерла от лихорадки, и теперь его сынишка оставался круглым сиротой. Кто-то утверждал, что Ахмад не выдержал позора и был вынужден уйти.