Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали - Кагарлицкий Борис Юльевич - Страница 49

Контроль со стороны частного капитала был гораздо жестче, но одновременно оказался гораздо более приемлем идеологически и психологически. Переход средств массовой информации к олигархам создавал условия для восстановления политической цензуры при сохранении формальных демократических свобод.

Трагической была история «Независимой газеты». В 1993 г. она была символом сопротивления цензуре и борьбы за свободу печати. Газета выдержала прямую конфронтацию с властью, но не экономический кризис. В мае 1995 г. она перестала выходить. В редакции произошел раскол. Часть журналистов объединилась вокруг заместителя главного редактора Александра Гагуа, который на общем собрании был провозглашен новым руководителем. Основатель газеты Виталий Третьяков, казалось, смирился с произошедшим. Но решение Гагуа получить деньги на возобновление издания у бизнесменов, поддержавших Конгресс русских общин, спровоцировало новый кризис, на сей раз уже политический. 12 сентября 1995 г. помещение редакции было захвачено сотрудниками частной охранной фирмы, нанятой Борисом Березовским, который как раз в это время создавал свою медиаимперию. Третьяков был восстановлен на своем посту. Газета стала выходить вновь, но уже на деньги Березовского.

Надо отдать должное Виталию Третьякову, который сумел даже после произошедшего сохранить репутацию издания. И все же это была уже не та «Независимая», к которой привыкла московская интеллигенция. Влияние Березовского, малозаметное в повседневной жизни газеты, вдруг резко возрастало каждый раз, когда в стране возникал политический кризис, затрагивавший интересы магната. Так было после прихода к власти правительства Примакова в 1998 г. — против него Березовский начал настоящую войну, и «НГ» не могла остаться в стороне. Так было и осенью 1999 г., когда газете пришлось защищать Березовского от обвинений в связях с террористами. Так было и во время второй чеченской войны, когда изданию Третьякова фактически пришлось стать рупором российского Генерального штаба.

Захват Березовским «Независимой газеты» был только одним из серии скандальных захватов известных изданий «политизированным капиталом». Аналогичный конфликт произошел в газете «Известия». Без особого сопротивления подчинилась воле внешних инвесторов «Комсомольская правда». А «Новая газета» сохраняла видимость самостоятельности, маневрируя между спонсорами. Ценой этой свободы было огромное число заказных материалов, оплаченных различными бизнес-группами или политическими командами.

Итак, в 1995—1996 гг. на сцену выходит «политизированный капитал». Его цель, как отмечает Засурский, состояла не столько в получении прибыли от продажи газет и рекламы, сколько в том, чтобы увеличить свое влияние в государстве. «Антирыночное» и, на первый взгляд, нерациональное поведение российских бизнесменов объяснялось достаточно просто: политическое влияние давало доступ к распределению ресурсов в таком масштабе, по сравнению с которым весьма скромные возможные прибыли российских СМИ казались несущественными. Приватизация в 1994—1996 гг. была в самом разгаре. После 1996 г. мотив получения собственности трансформировался в стремление ее удержать[131]. Пресса снова становится, как и в советское время, инструментом пропаганды, но не правительственной, а частной. Причем средства массовой информации делятся на две группы, в зависимости от решаемых ими задач. Одни ведут пропагандистские кампании, ориентированные на массы. Другие пытаются воздействовать на политические элиты. Это, по выражению Засурского, «газеты влияния».

Возникают мощные медиахолдинги. Некоторые из них оформляются открыто, как группа Медиа-МОСТ Владимира Гусинского, другие предпочитают на первых порах этого не делать, как ОНЭКСИМ-банк Владимира Потанина или группа, подконтрольная Борису Березовскому. Последнюю журналисты вообще назвали «теневым холдингом». Но именно он занял решающие позиции на телевидении, установив контроль над крупнейшим телеканалом ОРТ, не говоря уже о многочисленных газетах. У Березовского, пишет Засурский, все «проходило по модели “русской приватизации”, отработанной новыми русскими финансистами на промышленных предприятиях с так называемыми “красными директорами”. Смысл этой стратегии состоит в том, чтобы покупать работников, а не предприятие. Вероятно, именно этой цели (помимо бегства от налогов) служила система двойных заработных плат на телеканале, размер которых у важнейших сотрудников определялся лично Березовским или его ближайшим ставленником Бадри Патаркацишвили»[132]. Такая политика позволила Березовскому, имея сравнительно небольшие пакеты акций, порой вообще не оформляя своих отношений с партнерами, устанавливать почти тотальный контроль на предприятиях своего холдинга. Впрочем, журналистская элита в накладе не осталась. Контролируя крупнейшие предприятия информационно-пропагандистского комплекса, она не только обслуживала олигархию и власть, но и предъявляла свои условия. Так в 1999 г. журналист Сергей Доренко, по данным газеты «Московский комсомолец», запросил с Бориса Березовского 1,5 млн долларов США (или 125 тыс. долларов в месяц) и получил эти деньги! А Татьяна Кошкарева, формальный руководитель информационной службы телеканала ОРТ, шефствовавшая над Доренко, вынуждена была довольствоваться «всего» 20 тыс. долларов в месяц. В связи с этим газета иронически заметила, что при таком разрыве в оплате «вряд ли Доренко ожидает режим “наибольшего благоприятствования”»[133].

Сколь бы ни был значителен политический интерес олигархов, журналистская и управленческая элита ведущих газет, радиостанций и телеканалов имела свой собственный. К тому же наряду с медиахолдингами политизированного капитала складывались и коммерческие (один из них сложился вокруг газеты «Московский комсомолец», другой вокруг англоязычной «The Moscow Times»). Политизированные холдинги вовсе не отказывались от зарабатывания денег, тогда как коммерческие были отнюдь не в стороне от политики. Более того, политика в конечном счете оказывалась наилучшим источником денег.

Совместно пропагандируя ценности либерального капитализма, средства массовой информации и стоящие за ними олигархи, как отмечает Засурский, одновременно конкурировали на «рынке влияния». Временами эти конфликты принимали характер настоящих информационных войн, причем для самих их участников эти войны оборачивались золотым дождем.

Фактически к середине 1990-х гг. в России сложился информационно-пропагандистский комплекс с собственными интересами и пользовавшийся серьезным влиянием на положение дел в стране. Наряду с аграрным, топливно-энергетическим и военно-промышленным, информационно-пропагандистский комплекс лоббировал свои интересы через парламент и правительство. Используя средства массовой информации в своих целях, олигархи одновременно вынуждены были способствовать их развитию, как правило, за счет других отраслей экономики.

Если в большинстве отраслей производство падало, то здесь, несмотря на огромные трудности, оно росло. Увеличивалась заработная плата, занятость, происходило стремительное технологическое обновление (открывались новые издания, радиостанции, телеканалы, расширялась зона вещания, запускались спутники). Увеличивавшийся и богатевший новый средний класс стал потреблять возрастающее количество медиапродукции, сделав ее вновь коммерчески выгодной. К 1995— 1996 гг. структурная перестройка отрасли в целом закончена. Если в 1992—1993 гг. «советская» модель прессы потерпела крах (а вместе с ней и надежда на появление по-настоящему свободной журналистики), то в 1995—1996 гг. складывается новая модель. Реклама коммерческая и политическая становятся одним целым. И ту и другую делали одни и те же люди, используя одни и те же средства. Более того, нередко коммерческая реклама несла в себе идеологическую функцию, а в политических сообщениях скрывалась заказанная кем-то коммерческая информация. Это очень хорошо выразил один из героев романа Виктора Пелевина «Generation П»: «Мы ведь с тобой идеологические работники, если ты еще не понял. Пропагандисты и агитаторы. Я, кстати, и раньше в идеологии работал. На уровне ЦК ВЛКСМ. Все друзья теперь банкиры, один я... Так я тебе скажу, что мне и перестраиваться не надо было. Раньше было: «Единица — ничто, коллектив — все», а теперь «Имидж — ничто, жажда — все». Агитпроп бессмертен. Меняются только слова»[134].