Левая политика, № 23 2015. Россия, Украина, Новороссия - Кагарлицкий Борис Юльевич - Страница 28

Уже в 1920 году румынский писатель и адвокат Николае Коча восклицает: «Имеем ли мы право требовать от бессарабцев, чтобы они любили румын и не предпочитали им русских? Что сделали мы в течение двух лет румынского управления, чтобы привлечь к себе симпатии бессарабцев? Они имели свободную страну Русская революция дала им все права и все свободы. Что им дали взамен? Жандармов! Агентов сигуранцы! Всех бандитов из Старой Румынии!».

За последующие двадцать лет ситуация не изменилась. Из Бессарабии в Старое королевство вывозятся всё более или менее доходные промышленные предприятия, самим бессарабским предприятиям было запрещено увеличивать численность своих рабочих. Между Старым королевством и Бессарабией была учреждена таможня — так называемый тарифный барьер. Запрещалось всем местным коммерсантам заниматься какой-либо внешней торговлей без посредничества бухарестских компаний. После 1930 года в Бессарабии закрывается треть школ и около 40 процентов больниц. Согласно данным Лиги наций, этот регион опережает все области тогдашней Европы по смертности. Более 400 тысяч человек покидают Бессарабию.

Но многие из тех, что остаются, выбирают путь активного сопротивления. Румынскую Бессарабию уже в 1919 году сотрясают масштабные восстания — Бендерское и Хотинское. В 1923 году Эрнест Хемингуэй пишет: «Теперь Румыния вынуждена содержать самую большую в Европе постоянную армию, чтобы подавлять восстания своих “новоиспечённых” румын, которые желают только одного — перестать быть румынами».

В 1924 году юг Бессарабии охвачен масштабной «крестьянской герильей», вошедшей в историю как Татарбунарское восстание. Жестоко подавленное, в том числе с применением химического оружия, оно привлекло к себе внимание очень знаковых персон того времени. В защиту сотен арестованных и пленённых восставших выступают Альберт Эйнштейн, Теодор Драйзер, Бернард Шоу, Эптон Синклер, Анри Барбюс, Луи Арагон, Михаил Садовяну, Томас Манн, Роман Роллан. Но ещё накануне восстания, предчувствуя назревание конфликта, 29 парламентариев-бессарабцев обращаются с посланием к королю Румынии Фердинанду I: «Сир, к несчастью, уже 6 лет Бессарабией управляют таким образом, каким невозможно сегодня управлять даже чёрными колониями в Африке… Под режимом чрезвычайного положения, без каких-либо гарантий гражданских прав и свобод, Бессарабия фатально стала жертвой подавления и угнетения, которые не только делают возможными повседневные принуждения, избиения и издевательства, но оставляют безнаказанными даже убийства, совершённые официальными властями… Только благодаря чрезвычайному режиму, который превратил эту страну в ад…, был порождён “бессарабский вопрос”, который может стать фатальным для нашего национального будущего». Но они не были услышаны. И «бессарабский вопрос», в конце концов, в июне 1940 года был решён иначе. И стоит ли удивляться, что танковые колонны Красной Армии добрались до Кишинёва со значительным опозданием — жители края в буквальном смысле перегораживали дороги баррикадами из празднично накрытых столов, уставленных графинами с вином и угощением!

Трудно до конца понять, почему именно румынская администрация избрала по отношению к бессарабской Молдове кнут в качестве единственного инструмента правления. Почему жители Бессарабии оказались чужими среди своих?

Существует множество ответов на сей счёт. Самый простой на поверхности. И его дал в 1918 году премьер-министр Румынии, маршал, глава «Народной партии» Александр Авереску. «Хотим Бессарабию без бессарабцев», — открыто заявил он, и в этом не было ничего постыдного для тогдашних румынских реалий. Румыния этого времени — этнократи-ческое государство, его идеология — румынизм, то есть подчинение, ассимиляция, изгнание всех нерумынских элементов — венгров, немцев, евреев, русинов-руснаков, украинцев, болгар, гагаузов, цыган. Межвоенная Румыния — это страна утрированных националистических экспериментов. Справедливости ради следует отметить, что в эти годы таких экспериментов не чурались многие страны Центральной и Восточной Европы. Но Румыния в этом смысле стала региональным лидером, ревниво копирующим законодательные и практические опыты самых «продвинутых» в этом смысле стран, каковыми были сначала фашистская Италия, а потом Германия.

Бессарабия — с одной стороны, издревле полиэтничная, а с другой стороны, достаточно единая и самобытная в своём разнообразии, — являлась настоящим вызовом всем базовым культуртрегерским ценностям тогдашней Румынии. Начиная с бессарабских молдаван, сам факт наличия которых воспринимался как дерзкая провокация, как угроза тому румынскому национальному единству, которого с таким трудом удалось добиться к западу от Прута к началу XX века. Бессарабские молдаване, сохранившие свою идентичность и наименование языка с XIV века, не очень понимали, почему им следует теперь зваться новым, придуманным, книжным наименованием «румыны», как это стало официально принято после объединения Валахии и Молдавии в 1859 году. Они неохотно воспринимали зачищенный за полвека от всех славянизмов язык, в котором многие привычные слова были заменены на итальянские и французские. Не говоря уже о том, что они были совершенно равнодушны к идеям политического румынизма, не отделяли и не противопоставляли себя всем остальным национальностям Бессарабии, которые составляли почти половину всего населения края. И молдаване в полной мере разделили печальную участь всех бессарабцев.

Возвращение Румынии в Бессарабию в 1941 году, в качестве инициативного военного союзника Германии, расставило последние акценты в этой драме. Более 300 000 евреев были уничтожены в этой новой, воссоединённой Румынии маршала Иона Антонеску. И уничтожены они были на территории современной Молдавии.

А потому попытка представить время 22-летнего пребывания Бессарабии в составе Румынии в качестве «золотого века» общерумынского единства так и не увенчалась успехом. Слишком много было «плёток», «нагаек», «штыков» и очень мало «пряников». И, несмотря на то, что в конце сороковых годов жители уже Советской Молдавии испытали все ужасы голода и массовых депортаций, румынская порка оставила глубокий шрам в коллективной памяти. Не говоря уже о том, что самой Молдавии посчастливилось очень быстро вновь обрести статус престижной «балканской витрины».

Запад вновь пришёл с Востока. Уже к 1980 году уровень промышленного производства Молдавской ССР превысил уровень 1940 года в 51 раз. Темпы промышленного роста в Молдавии опережали все общесоюзные показатели. В 1983 году за три месяца в Молдавии производилось национального дохода больше, чем за весь 1960 год, а продукции промышленности за 6 дней больше, чем за весь 1940 год. Из деградирующей румынской провинции Молдавия превращается в образцово-показательную республику, эксклюзивно наделённую некоторыми весьма знаковыми атрибутами специфически-советского потребительского «шика». Мебель, ковры, дефицитные книги, вино, хорошая и разнообразная еда — всё это было общедоступным и минимальным стандартом молдавского обывательского счастья.

Тихая гавань «советской империи», в которой, в отличие от России, балтийских республик или соседней Украины, толком не было ни настоящих диссидентов, ни убеждённых националистов. Главный и единственный бунтарь-интеллектуал писатель Ион Друцэ, ставший объектом травли со стороны местного партийного руководства, вынужден был эмигрировать из Кишинёва в Москву, где приобрёл заслуженную мировую славу. Аграрно-технологический, научный, образовательный, да и бытовой уровень жителей Молдавии служил в это время предметом зависти не только для жителей Средней полосы России, но и соседней социалистической Румынии. До сих пор на памяти молдаван автобусы с румынскими туристами, скупавшими во время своих «шквальных шопингов» электроприборы, бытовую технику и почему-то газовые баллоны.

В то же время фрондирующие пируэты Николае Чаушеску, особенно его национал-коммунистические теоретические изыски в сочетании с прозрачными претензиями на Бессарабию заставили советских идеологов-охранителей ограничить молдаван в правах на «интернационализм». Советский интернационализм для молдаван было дозволено проявлять исключительно в восточном направлении. Любопытство и интерес к Румынии и всему румынскому — от фильмов до художественной литературы, от эстрады до румынской латиницы — оказались под строгой опекой органов госбезопасности. Популярный в то время румынско-французский фильм «Даки» можно было посмотреть разве что в ближайшей Одессе или Черновцах, но отнюдь не в Кишинёве. Зато советский молдавский фильм «Табор уходит в небо», оказался не только самым кассовым за всю историю советского проката, но и самым кассовым в Румынии. В Румынии этого времени особой популярностью пользовалась и молдавская эстрадная музыка, и молдавские писатели.