Удел сироты - Бюттнер Роберт - Страница 13

Сержант лишь сглотнул и чуть склонил голову влево.

– Сэр, мне очень жаль, что я ударил его. Но если я признаю себя виновным и скажу, что находился под воздействием алкоголя, будет правильно?

Брэйс скривил губу.

– Какая разница? Если вы не способны отвечать прямо, пусть за вас ответит кто-то другой!

Тишина.

Брэйс вздохнул.

– В интересах справедливости, список присяжных заседателей для судебного разбирательства будет выбран не из подразделения обвиняемого, а из подразделения военнослужащего получившего оскорбление.

Другими словами, присяжные будут выбраны из единственного другого подразделения, достижимого на расстоянии в несколько миллионов километров – из Третьей дивизии Организации Объединенных Наций, тех кто преследовал нас на борту «Эскалибура». Они были опытными солдатами, вроде Орда, собранными по всему миру, а не военными сиротами вроде нас. Они уважали нас за то, что мы выжили. Солдаты Третьего тоже в какой-то мере негодовали, потому что политиканы послали ветеранов Третьей за мной и остатками дивизии, собранной из парней, у которых еще молоко на губах не обсохло.

Начальник военно-юридического управления смазано прошептал что-то, зачитывая с экрана, потом развернул экран так, чтобы Брэйс смог прочесть, что там высвечивалось.

– Предварительно дело. Обвиняемый унтерофицер[20]. По существу он может сделать выбор перед тем как будет утвержден список присяжных заседателей: будут ли они ровней вам по званию – из унтер-офицеров или из обличенных полномочиями офицеров.

Брамби повернулся ко мне, ладони влажные, подбородок вздернут.

В свое время я изучил военную систему правосудия с практической стороны, причем весьма неприятным способом. Ни майоры, ни полковники никогда не стремяться с особым рвением выполнять свой долг. Дерьмо, вроде искового заявления для присяжных, всегда падает на плечи младших офицеров. А младшие офицеры – ребята неопытные, мягкие и полные симпатий к провинившемуся. Унтер-офицеры – сержанты – приверженцы уставов. Каждый из них знает, что в исковом заявлении. Сержанты методично устремляются к уставам в поисках нужных слов для обвинения.

Я почти уже с облегчением сказал «Офицеры», когда уголком глаза заметил движение. Орд мне подмигнул. Я отлично знал его; знал, что просто так он не станет мигать, тем более при начальстве. Я внимательно посмотрел на него. Он мигнул снова. Змея, а не человек.

Орд хотел, чтобы Брамби судила группа присяжных из седых сержантов, а не вспыльчивых молодых младших лейтенантов. Разумное решение.

Я заколебался. Орг был на нашей стороне. А может нет?

Брэйс начал барабанить пальцами по синтетической поверхности стола. Жертва заворочалась в кресле. Пластыри на лице делали его похожим скорее на глубоководную рыбу, чем на крысу. Но больше всего в этот миг он походил на маленького кальмара.

– Вы согласны? – обратился ко мне Брэйс.

Неожиданно мне все стало ясно.

– Обвиняемый выбирает присяжных из унтер-офицеров.

У Брамби челюсть отвисла.

Начальник военно-юридического управления закрыл нижнюю часть лица ладонью, чтобы не видно было его улыбки.

Брэйсм от удивления поднял брови, потом кивнул. Он встал и выключил экраны.

– Очень хорошо. Дело будет представлено в суд. Предварительное слушание закончено.

Через минуту я и Брамби уже шли в сторону Страны пехоты.

– Присяжные из унтеров, сэр? – спросил он. Брови сдвинуты, веки ходят ходуном, словно дворники на переднем стекле во время ливня. – Надеюсь, вы знаете, что делаете.

Я повернулся, чтобы спросить у Орда правильно ли я понял его подмигивания, когда выбирал судьбу Брамби.

Но Орд исчез.

Глава десятая.

Судебный процесс над Брамби начался через неделю, в переоборудованной операционной, которая использовалась для вскрытия слизней погибших в бою. Здесь воняло формальдегидом. Я удивлялся, что Брэйс выбрал именно это место. Или он хотел сразу показать, что Брамби – мертвый кусок мяса. Нет, у Брэйса не хватило бы чувства юмора.

Космическая полиция – ВП[21] в версии Космических сил – несла охрану люка, как я подозревал, на тот случай, если осужденный попробует убежать в вакуум. А может для того, чтобы подавить хулиганскую вспышку солдат, которых представлял Брамби и я.

Восемь присяжных сидели по правую руку от нас. Каждый в форме сержанта класса А или ее аналоге. Однако тут не было никого в форме вооруженных сил Объединенных наций. Все носили три шеврона наверху и три внизу. Через службу записи файлов я узнал, что все они не только старшие ВСС[22], но и тупые, как кирпичи. Свидетельский стул слева от судьи по административным правонарушениям[23] занимал полковник из Третьей дивизии, который не был юристом, но который ранее председательствовал в военном суде. Морской начальник военно-юридического управления – прокурор расположился за дюралюминиевым складным столом лицом к председательствующему офицеру. Брамби, его заранее назначенный адвокат и я сели за стол слева.

Защитник Брамби был армейским начальником военно-юридического управления, старше чем я, но в звании капитана. Он не слишком-то радовался тому, что я выбрал присяжных из унтер-офицеров, и тому, что его назначили защитников во время сто процентов провального дела.

Представление улик не оспаривалось, так как все было снято на голокамеру наблюдения. Снова и снова в замедленном режиме и на нормальной скорости слегка просвечивающий Брамби бил в зубы слегка колеблющемуся изображению Крысюка. Единственная проблема была в том, что провокационные комментарии Крысюка тонули в музыке квартета.

Появилась Мими Озейва и подтвердила, то что сказал Крысюк. Она явилась в накрахмаленном и негнущемся голубом комбинезоне. На одиннадцать тысяч людей, находившихся на корабле приходилось всего двадцать пилот посадочных модулей, двадцать вторых пилотов, и несколько запасных астронавтов. Поэтому, как думало большинство солдат на борту, пилоты были скорее техниками, нежели воинами.

Начальник военно-юридического управления, постукивая ручкой по верхнему краю своей записной книжки, поинтересовался у нее:

– Майор Озейва, вы утверждаете что сомнительные замечания, направленные в адрес действительного сержанта Брамби, спровоцировали его?

– Да, – кивнула Озейва. Она так ни разу и не встретилась взглядом с Брэйсом. Пигалица говорила, что Озейва и Брэйс были когда-то близки. Это раздражало меня. Я подозреваю, что сама идея о том, что Брэйс может наслаждаться жизнью, претила мне.

Конечно, ни о какой ревности по отношению к Озейве и речи не шло. Она была высокомерна и невозмутима в то же время упакованна по высшему разряду.

– Если бы с подобными словами обратились бы к вам, как вы отреагировали? Вы бы его ударили?

По моему, совершенно не юридическому мнению, не имело значения, даст ли миниатюрная женщина-техник по зубам кальмару Брэйса или нет. Работа Озейвы требовала, чтобы она хорошенько владела собственными эмоциями, чтобы ее ледяное спокойствие ей не изменяло. Правда, я должен был признать, что работа Брамби требовала того же самого. По крайней мере, не стоило ему бить морды во время завтрака.

– Возражайте! – прошептал я, наклонившись к защитнику Брамби. – Она ведь может сказать, что не ударила бы его!

Но адвокат только прошептал что-то неразборчивое.

Возможно, Озейва за свою жизнь никогда не била кулаком ничего, кроме кнопки катапультирования. Однако прежде чем ответить она задумалась, заерзала на стуле.

– Нет.

Начальник военно-юридического управления кивнул и уголки его рта расплылись в широкой усмешке.

Озейва улыбнулась ему так, словно он только что пригласил ее на выпускной бал.

– Я бы разбила тарелку о его голову.