Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Том 3. Восхождения. Змеиные очи

Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников"

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Том 3. Восхождения. Змеиные очи - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 40

Изменить размер шрифта:

«Дышу дыханьем ранних рос…»

Дышу дыханьем ранних рос,

Зарёю ландышей невинных:

Вдыхаю влажный запах длинных

Русалочьих волос, –

Отчётливо и тонко

Я вижу каждый волосок;

Я слышу звонкий голосок

Погибшего ребёнка.

Она стонала над водой,

Когда её любовник бросил.

Её любовник молодой

На шею камень ей повесил.

Заслышав шорох в камышах

Его ладьи и скрип от весел,

Она низверглась вся в слезах,

А он еще был буйно весел.

И вот она передо мной,

Всё та же, но совсем другая.

Над озарённой глубиной

Качается нагая.

Рукою ветку захватив,

Водою заревою плещет.

Забыла тёмные пути

В сияньи утреннем, и блещет.

И я дышу дыханьем рос,

Благоуханием невинным,

И влажным запахом пустынным

Русалкиных волос.

«Вы не умеете целовать мою землю…»

Вы не умеете целовать мою землю,

Не умеете слушать Мать Землю сырую,

Так, как я ей внемлю,

Так, как я её целую.

О, приникну, приникну всем телом

К святому материнскому телу,

В озареньи святом и белом

К последнему склонюсь пределу, –

Откуда вышли цветы и травы,

Откуда вышли и вы, сёстры и братья.

Только мои лобзанья чисты и правы,

Только мои святы объятья.

Нюренбергский палач

Кто знает, сколько скуки

В искусстве палача!

Не брать бы вовсе в руки

Тяжёлого меча.

И я учился в школе

В стенах монастыря,

От мудрости и боли

Томительно горя.

Но путь науки строгой

Я в юности отверг,

И вольною дорогой

Пришёл я в Нюренберг.

На площади казнили:

У чьих-то смуглых плеч

В багряно-мглистой пыли

Сверкнул широкий меч.

Меня прельстила алость

Казнящего меча

И томная усталость

Седого палача.

Пришел к нему, учился

Владеть его мечом,

И в дочь его влюбился,

И стал я палачом.

Народною боязнью

Лишённый вольных встреч,

Один пред каждой казнью

Точу мой тёмный меч.

Один взойду на помост

Росистым утром я,

Пока спокоен дома

Строгий судия.

Свяжу верёвкой руки

У жертвы палача.

О, сколько тусклой скуки

В сверкании меча!

Удар меча обрушу,

И хрустнут позвонки,

И кто-то бросит душу

В размах моей руки.

И хлынет ток багряный,

И, тяжкий труп влача,

Возникнет кто-то рдяный

И тёмный у меча.

Не опуская взора,

Пойду неспешно прочь

От скучного позора

В мою дневную ночь.

Сурово хмуря брови,

В окошко постучу,

И дома жажда крови

Приникнет к палачу.

Мой сын покорно ляжет

На узкую скамью.

Опять верёвка свяжет

Тоску мою.

Стенания и слезы, –

Палач – везде палач.

О, скучный плеск берёзы!

О, скучный детский плач!

Кто знает, сколько скуки

В искусстве палача!

Не брать бы вовсе в руки

Тяжёлого меча!

Лунная колыбельная

Я не знаю много песен, знаю песенку одну.

Я спою её младенцу, отходящему ко сну.

Колыбельку я рукою осторожною качну.

Песенку спою младенцу, отходящему ко сну.

Тихий ангел встрепенётся, улыбнётся, погрозится шалуну,

И шалун ему ответит: «Ты не бойся, ты не дуйся, я засну».

Ангел сядет к изголовью, улыбаясь шалуну.

Сказки тихие расскажет отходящему ко сну.

Он про звёздочки расскажет, он расскажет про луну,

Про цветы в раю высоком, про небесную весну.

Промолчит про тех, кто плачет, кто томится в полону,

Кто закован, зачарован, кто влюбился в тишину.

Кто томится, не ложится, долго смотрит на луну,

Тихо сидя у окошка, долго смотрит в вышину, –

Тот поникнет, и не крикнет, и не пикнет, и поникнет в глубину,

И на речке с лёгким плеском круг за кругом пробежит волна в волну.

Я не знаю много песен, знаю песенку одну,

Я спою её младенцу, отходящему ко сну,

Я на ротик роз раскрытых росы тихие стряхну,

Глазки-светики-цветочки песней тихою сомкну.

«Всё было беспокойно и стройно, как всегда…»

Всё было беспокойно и стройно, как всегда,

И чванилися горы, и плакала вода,

И булькал смех девичий в воздушный океан,

И басом объяснялся с мамашей грубиян,

Пищали сто песчинок под дамским башмаком,

И тысячи пылинок врывались в каждый дом.

Трава шептала сонно зелёные слова.

Лягушка уверяла, что надо квакать ква.

Кукушка повторяла, что где-то есть ку-ку,

И этим нагоняла на барышень тоску,

И, пачкающий лапки играющих детей,

Побрызгал дождь на шапки гуляющих людей,

И красили уж небо в берлинскую лазурь,

Чтоб дети не боялись ни дождика, ни бурь,

И я, как прежде, думал, что я – большой поэт,

Что миру будет явлен мой незакатный свет.