Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Том 5. Война. Земля родная. Алый мак. Фимиамы

Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников"

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Том 5. Война. Земля родная. Алый мак. Фимиамы - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 16

Изменить размер шрифта:

«Ночью морозной и тёмной…»

Ночью морозной и тёмной

Старец бездомный

В поле бредёт, замирая.

Холод его усыпляет,

Снежный сугроб наметает

Вьюга седая.

Вьюга метёт,

Вьюга поёт:

«Вихри снежные вью,

Песни в поле пою.

Люблю я широкий и вольный простор,

Степей без конца и без краю.

В селеньях людских и в ущелиях гор

Я бешено рвусь и рыдаю».

Он изнемог. Надвигается мгла,

Ветер отвеял от сердца печали,

Снежные хлопья его приласкали.

Вьюга его обняла.

В бешеном разгуле вьюга в поле пляшет,

И фатою снежной на скитальца машет:

«Нет и нет пути.

И куда идти!

Я ли не нарядна?

Засыпай скорей.

На груди моей

Отдохнуть отрадно».

«Прекрасно всё вокруг, – он грезит, замерзая:

Широк простор сияющих небес;

В дремоте сладкой ветви наклоняя,

Задумался зелёный лес.

Обвиты цепкой повиликой

Его седые пни;

Расцвёл шиповник дикий

В его тени,

И ландыш белый

Цветёт».

Померкли грёзы. Труп оледенелый

Лежит, а вьюга вихри вьёт,

И песни злобные поёт.

«Морозен ясный день, а солнце встало рано…»

Морозен ясный день, а солнце встало рано.

Зима, смирись, – близки весенние деньки.

Сквозь тонкую вуаль февральского тумана

На солнце яркое смотрю из-под руки.

Возносится оно победно и багряно, –

Невольно сузились пытливые зрачки.

На диске солнечном, как быстрый дым кальяна,

Дрожат свинцовые проворные кружки,

А книзу мечутся кинжалы золотые.

Я опустил глаза, – как призраки цветные,

Запрыгали везде лиловые цветки.

Вы, солнца красного горячие отброски,

Мрак разгоняете, а всё его отростки

Живучи и цепки.

«Обман и глупый, и смешной!..»

Обман и глупый, и смешной!

Со всех сторон оклеен ящик

Позолоченною тесьмой,

И говорит, склонясь, приказчик:

«Изображенье там лежит

Того, кто вам всего дороже».

Вы ящик вскроете, – и что же?

Там только зеркальце блестит.

Вручает нам ларец красивый

Судьба в начале наших дней,

И мы с улыбкой горделивой

Храним залог любви своей.

Когда ж откроет размышленье

Ларец в полуночной тиши,

В холодном зеркале души

Своё мы встретим отраженье.

«Золотого счастья кубок…»

Золотого счастья кубок

Отдали от алых губок,

Погляди скорей вокруг, –

От тоски кому не больно ль?

Малой капли не довольно ль

Для смягченья долгих мук?

Если взор твой будет жаден,

Скажет совесть, что украден

Твой безоблачный Эдем

У того, кто пред тобою

Шёл дорогой трудовою

И безрадостен, и нем.

«Росла, росла волна прилива…»

Росла, росла волна прилива,

To бурно мчалась, то ползла

Туда, где, высясь горделиво,

Дремала вечная скала.

Волна несла в чужую сушу,

Забыв родимый океан,

Свою изменчивую душу,

Свой обольстительный обман.

«К светлым стёклам фонаря…»

К светлым стёклам фонаря,

Яркой радостью горя,

Стаи бабочек,

Стаи ласточек

Летят, –

На огненные зовы

Слетаются голодные совы,

И бедных малюток сторожат.

Впереди – погибель

На сверкающем сгибе

Лёгкого фонаря,

Светлого, как заря,

Как заря на стекле,

Сзади – жадные зевы,

Голодные гневы,

Разверстые во мгле.

«Ребёнок блажит в колыбели…»

Ребёнок блажит в колыбели.

Капризного нечем унять.

Не хочет он песенок слушать,

Не хочет он с мамой играть.

Блажное, усталое сердце

Чуждается так же людей,

И, ранено бледною скорбью,

Всё ноет о доле своей.

«Пусть, кто хочет, веселится…»

Пусть, кто хочет, веселится

В установленные дни,

И смеётся, и дивится

На потешные огни.

Безотчетному веселью

Я души не отдаю, –

И вернусь я рано в келью

Бедную мою.

«Уже не прозрачна…»

Уже не прозрачна

Лазурь её девственных глаз.

В них что-то мерцает мрачно,

Что-то таится от нас.

Как-то мне странно,

Когда затрепещет, нахмурится бровь

Над взором, в котором мерцанье туманно,

Меж тем как уста улыбаются вновь.

Улыбаются, только тревожно

Бьётся жилка на этой щеке,

Словно боится, что неосторожно

Она прикоснётся к чьей-то руке.

Страх затаился под тёмные ресницы,

Незаконным желаньем взволнованна грудь.

Лукавые, синие смеются зарницы,

А молниям стыдно и страшно сверкнуть.