Дом у озера - Мортон Кейт - Страница 8

Теперь, когда зрение не мешало, мир наполнился звуками: плеск воды у свай мостков внизу, шум уток, которые с хлюпаньем и брызгами садились на гладь озера, негромкое потрескивание досок под жарким солнцем. Сэди вслушалась и различила за всеми этими звуками густой обволакивающий гул, словно кто-то одновременно завел сотни моторчиков. Гул прочно ассоциировался с летом, и только потом до нее дошло: насекомые, адова прорва насекомых.

Сэди села, моргая от яркого света. Поначалу все вокруг выглядело слепяще-белым, но вскоре вновь стало обычным. Сердцевидные листья кувшинок поблескивали на поверхности воды словно глазурованные плитки; цветы, похожие на красивые раскрытые ладони, тянулись к небу. В воздухе роились сотни крошечных крылатых созданий. Сэди встала и хотела уже подозвать собак, когда ее внимание привлекло кое-что на противоположном берегу озера.

Посреди залитой солнцем поляны стоял дом. Кирпичное здание с двумя одинаковыми фронтонами и портиком над парадным входом. Над черепичной крышей возвышалось множество труб, витражные окна всех трех этажей заговорщически щурились на солнце. Кирпичную стену дома густо оплело какое-то вьющееся растение, и маленькие птички деловито сновали туда-сюда среди кружева зеленых побегов и усиков, создавая эффект постоянного движения.

Сэди тихонько присвистнула.

– Интересно, что в этой глуши делает такая величественная пожилая дама? – вырвалось у нее.

Собственный голос показался Сэди чужим и непрошеным, юмор – натянутым; она словно вторглась в природное великолепие сада. Тем не менее дом необъяснимо манил к себе, и Сэди пошла к нему, пустившись в обход озера. Утки и другие дикие птицы не обращали на нее внимания, их безразличие вкупе с летней жарой и душной влажностью от застоявшегося водоема усиливали чувство отрезанности от мира.

На другой стороне озера обнаружилась заросшая боярышником дорожка, которая вела прямо к парадному входу. Сэди ковырнула поверхность дорожки носком кроссовки. Камень. Когда-то, наверное, розовато-коричневый, как весь местный камень, судя по строениям в деревне, но теперь почерневший от времени и недостатка заботы.

Про дом, похоже, забыли так же давно, как и про сад. С крыши кое-где попадала черепица и теперь валялась, расколотая, под ногами; одно из окон верхнего этажа было разбито. Уцелевшее стекло покрывал густой слой птичьего помета, который белыми сталактитами свисал с подоконника и стекал на глянцевые листья.

Маленькая птичка, словно предъявляя права на впечатляющие залежи, выпорхнула из-за разбитого стекла, нырнула почти вертикально вниз и спикировала мимо Сэди, едва не задев ее ухо. Девушка пошатнулась, но устояла на ногах. Этих птичек Сэди заметила еще у озера, они летали повсюду, шныряли в темных закоулках беспорядочного переплетения лоз и стеблей, перекликались взволнованным чириканьем. Впрочем, там были не только птицы, листва изобиловала насекомыми – бабочками, пчелами и другими, названий которых Сэди не знала, – от чего дом выглядел необычайно оживленным, что не соответствовало его плачевному состоянию.

Напрашивалось предположение, что дом пустует, однако по долгу службы Сэди не раз доводилось выезжать к пожилым людям, и она знала, что заброшенный вид жилища снаружи часто предваряет печальную историю жизни внутри. На облупившейся деревянной двери криво висел потускневший медный молоток в форме лисьей головы, и Сэди потянулась было к нему, чтобы постучать, но потом опустила руку. Что она скажет, если ей откроют? Еще не хватало, чтобы ее обвинили в нарушении границы чужих владений!.. Впрочем, в доме наверняка никого нет. Сэди не смогла бы объяснить, почему она в этом уверена, просто дом производил такое впечатление.

Над входной дверью виднелось панно из декоративного стекла: четыре фигуры в длинных одеяниях, каждая изображена на фоне, представляющем одно из времен года. Насколько могла судить Сэди, сюжет картины не был связан с религией, но воспринимался как таковой. Художник явно работал с искренней серьезностью, возможно, благоговением, от чего при взгляде на картину возникали мысли о церковных витражах. Сэди подтащила к дверям огромный грязный вазон и осторожно залезла на край.

Сквозь довольно большой кусок прозрачного стекла она увидела переднюю с большим овальным столом посредине. На столе стоял грушевидный фарфоровый кувшин с нарисованными на боку цветами и – Сэди прищурилась, чтобы разглядеть, – тусклым золотым узором, обвивающим ручку. В кувшине торчали тоненькие, хрупкие веточки какого-то растения, похоже, ивы, внизу валялись сухие листья. Из гипсовой розетки на потолке свисала люстра – хрустальная или стеклянная, в общем, что-то изысканно красивое, а в дальнем конце комнаты вверх уходила широкая изогнутая лестница с потертым красным ковром. На левой стене возле закрытой двери висело круглое зеркало.

Сэди спрыгнула с вазона. Вдоль фасада дома тянулся затейливо разбитый сад, и Сэди едва отыскала тропинку среди колючих, цепляющихся за футболку кустов. Пахло резко, но довольно приятно: влажной землей, прелыми листьями, цветами, которые распускались под теплыми солнечными лучами, а вокруг них уже хлопотали большие толстые шмели, собирая пыльцу из мелких бело-розовых соцветий. «Ежевика», – подумала Сэди и удивилась: откуда такие познания?

На деревянной оконной раме были вырезаны неровные буквы, позеленевшие от плесени: «Э» и, похоже, еще одна «Э». Сэди провела пальцем по глубоким царапинам, лениво прикидывая, чьих рук это дело. Из густых зарослей под подоконником торчал изогнутый кусок железа. Она раздвинула ветви и обнаружила ржавые обломки садовой скамейки. Сэди оглянулась через плечо на дебри, из которых только что выбралась. А ведь когда-то здесь можно было спокойно сидеть и любоваться ухоженным садом! Теперь такое даже представить трудно.

Опять возникло странное, почти жутковатое чувство, и пришлось его отогнать. Она имеет дело с фактами, а не с ощущениями, и после недавних событий хорошо бы напоминать себе об этом почаще. Сэди прижала сложенные домиком ладони к стеклу и заглянула в окно.

В комнате было темно, но когда глаза привыкли, удалось различить во мраке кое-какие предметы: рояль в углу возле двери, диван посреди комнаты и пару кресел лицом к нему, камин у дальней стены. Знакомая ситуация, когда словно поднимаешь крышку и заглядываешь в чужую жизнь. Сэди считала подобные минуты изюминкой своей работы, и неважно, что зрелище часто открывалось не самое приятное: ей всегда нравилось наблюдать, как живут другие люди. Сэди машинально стала делать мысленные заметки, как делала на месте преступления, куда ее вызывали по долгу службы.

Вдоль стен, оклеенных полинялыми серо-лиловыми обоями с цветочным рисунком, прогибались под тяжестью тысячи книг стеллажи. Над камином нес стражу большой, написанный маслом портрет женщины с точеным носом и сдержанной улыбкой. На примыкающей стене Сэди увидела двустворчатые застекленные двери с тяжелыми камковыми шторами по бокам. Похоже, когда-то двери вели в боковой садик, и погожим, вроде сегодняшнего, утром солнце врывалось в комнату, оставляя на ковре яркие теплые квадраты. Увы, цепкий плющ плотно заплел стекло, пропуская внутрь лишь крохи света. Сбоку от дверей стоял узкий деревянный стол, а на нем – фотография в красивой рамке. Сам снимок Сэди не разглядела из-за темноты, но даже если бы было светлее, обзор загораживала старомодная чашка с блюдцем.

Сэди поджала губы и задумалась. Судя по некоторым признакам – открытой крышке рояля, небрежно сдвинутым диванным подушкам, чашке на столе, – в комнате кто-то был, но ненадолго вышел и вот-вот должен вернуться; однако в то же время мир за стеклом пребывал в каком-то мрачном состоянии устоявшегося покоя. Комната, казалось, застыла вместе со всем содержимым, словно даже воздух, самый беспокойный из элементов, остался снаружи, и теперь внутри нечем дышать. Была еще одна деталь, подтверждающая, что комната давно пустует. Сначала Сэди решила, что у нее просто устали глаза, но потом поняла, что смазанный вид объясняется толстым слоем пыли.