Колодец с живой водой - Мартин Чарльз - Страница 69

– Что же произошло дальше? – спросил я. При этом мой голос невольно дрогнул, и Лина удивленно посмотрела на меня.

– Произошли сразу две вещи. Во-первых, какая-то американская компания захотела купить отцовское предприятие по дешевке, а когда он отказался продать, сделала все, чтобы он разорился. Как именно действовали американцы, до сих пор точно неизвестно. Я предполагаю, что они начали скупать кофе у конкурентов и перепродавать по бросовым ценам. В результате рынок оказался перенасыщен дешевым кофе, так что мы уже не могли продать ни зернышка. Проклятые гринго не могли заполучить нас, поэтому они решили нас уничтожить, и им это удалось! Отличный урожай гнил на складах, но мы не могли выручить за него ни одного сентаво. Другие в таких условиях свернули бы производство, а рабочих вышвырнули бы на улицу, но отец всегда считал, что он несет ответственность за тех, кто на него работал. Он занимал деньги, где только мог, брал кредиты под залог земли только для того, чтобы продолжать кормить своих людей. К сожалению, это не могло продолжаться долго, и рабочим пришлось спуститься в долину, чтобы найти новую работу. Отец… он лишился всего, но продолжал работать на плантации, собирая кофе как простой поденщик, и буквально стер пальцы до костей, пытаясь спасти хоть что-то. Ну а потом пришел ураган «Карлос»…

Лина замолчала и молчала довольно долго. Ее лицо сделалось мягким и задумчивым. Наконец она продолжила:

– Мы все сидели дома, надеясь переждать непогоду, но папи сказал, что должен отнести еду тем немногим рабочим, которые еще оставались на плантации. Он знал, что они промокли насквозь, что они голодают и что им страшно. Мами пошла с ним. Я помню, что долго смотрела им вслед. Отец нес на спине большой тюк с провизией. Это означало, что всю следующую неделю ему самому придется жить впроголодь, но это его не волновало. И маму тоже. Они уходили, держась за руки, и выглядели… совершенно счастливыми. – Лина кивнула: – Да, счастливыми. Вскоре они исчезли за пеленой дождя, а спустя еще какое-то время мы услышали грохот, словно в небе над нашими головами пролетели одновременно сотни вертолетов. Это был сель. Он пронесся по горе, и наш мир в мгновение ока переменился. Мама и папа так и не вернулись; мы не нашли даже их тел и никаких следов, которые указывали бы, где и как они погибли. Плантации больше не существовало. Я, мой муж и Пауло пытались спасти то, что осталось, но втроем мы мало что могли сделать, а помочь нам было некому – тысячи жителей долины погибли, из каждой сотни рабочих в живых осталось человек десять, не больше. Кроме того, заниматься посадками нам было попросту некогда. Я уже говорила, что мой муж Габриель был врачом; он считал своим первейшим долгом помогать раненым и больным, а я не могла оставить его одного. На протяжении недель мы работали не покладая рук, ухаживая за теми, кто не мог сам о себе позаботиться, а если вдруг выпадало свободное время, мы сколачивали гробы – много гробов. Сколько мы их сделали, я не знаю – после двух сотен Пауло просто перестал считать, уж больно грустной была эта арифметика. О производстве кофе не было и речи – нам было недосуг думать об этом, ведь у нас были дела поважнее. Мы изо всех сил старались выжить сами и по мере сил помогали выжить другим – тем, кто в любой день мог отправиться вслед за жертвами «Карлоса». Смерть… – Лина всплеснула руками, словно хотела обхватить всю долину. – Смерть была повсюду! Трупный запах стоял над долиной несколько недель. В какой-то момент мы были просто вынуждены сложить трупы людей и погибших животных в кучу и сжечь, иначе было не миновать эпидемии… – Она покачала головой в шлеме. – Ты спросишь, зачем мы так старались?.. Все очень просто. Эти люди были для нас не просто наемными рабочими. За годы они стали членами нашей семьи, которая ни в коем случае не должна была прекратить свое существование, иначе получилось бы, что мой отец погиб зря. Мы с Габриелем оплатили две сотни похорон и помогли заново отстроить Валья-Крусес, чтобы те, кто остался в живых, имели крышу над головой, имели дом. Ну и, кроме того, мы выплатили тем, кто потерял родственников, все, что полагалось по договору страхования жизни, который наши рабочие заключали, когда нанимались на плантацию. Я уверена, что папа поступил бы именно так, хотя этого, конечно, было недостаточно. Как, какими деньгами можно оценить человеческую жизнь?..

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Последовала еще одна долгая пауза, потом Лина добавила:

– Именно в этот период я забеременела. Когда стало известно, что у нас будет дочь, Габриель сказал, что хотел бы назвать ее Изабеллой, потому что это означает «верная Богу». Я помню, как он стоял недалеко отсюда на склоне и, глядя на оставленный селем страшный след в милю шириной и тридцать миль длиной, говорил, что в этом аду кто-то просто обязан остаться верным Богу, потому что иначе «все теряет смысл». На самом деле это Габриель был полностью предан Богу, потому что, несмотря ни на что, продолжал исполнять свой долг перед людьми. Он работал по двадцать четыре часа в сутки, порой вовсе обходясь без сна, если кому-то требовалась его помощь. Думаю, что эта бешеная работа и подорвала его силы. Габриель подхватил вирус, который поразил сердечные оболочки. Его организм уже не мог сопротивляться болезни, и через полгода мы его похоронили… – Тут она слегка пожала плечами. – Это была всего лишь еще одна смерть в море других смертей, но я чувствовала себя так, словно это мое сердце остановилось. Я продолжала жить только ради Изабеллы, которая росла в моем чреве. И только ради дочери я в очередной раз попыталась восстановить то, что осталось от отцовского предприятия. Я пошла в банк и взяла еще один кредит – фактически под честное слово или, точнее, под папино доброе имя, потому что, кроме клочка земли, у нас не осталось ничего, что можно было бы заложить. Эти деньги я потратила на финансирование того, что когда-то было ядром, основой отцовской компании «Синко Падрес». Я имею в виду плантацию… Я старалась относиться к работникам так же, как относился бы к ним папа, но мне, к сожалению, не хватало его деловой хватки. Когда я подписывала договор с банком, то была в таком отчаянии, что не прочла примечание, сделанное мелким шрифтом внизу страницы. Это меня и сгубило. Банк вскоре перешел к новому владельцу, который… – Тут Лина подняла палец, предваряя цитату «…счел необходимым потребовать досрочного погашения кредита». Когда мне позвонили из банка, чтобы сообщить эту новость, мне пришлось трижды их переспрашивать. Я и представить себе не могла, что кто-то потребует досрочной выплаты кредита в полном объеме, но оказалось, что все в рамках закона… – Она вздохнула. – Последовал арест собственности за неуплату долга, затем все права перешли к новому владельцу. Все было проделано очень быстро, и уже через три недели мы спустились в долину, в очередной раз потеряв все, и на сей раз – в буквальном смысле. Даже не представляю, что бы со мной было, если бы не Пауло… Он – исключительный человек и был очень добр ко мне… и к Изабелле.

Больше всего на свете мне хотелось провалиться сквозь землю, но я только кивнул.

– Потерять отцовский участок на горе́ было очень тяжело, – продолжала Лина, – но с тех пор прошло десять лет, и теперь мне иногда кажется, что все это было не со мной.

– Почему ты осталась? Почему не переехала? – спросил я. – На новом месте можно было бы начать новую жизнь, и…

Она усмехнулась:

– Я не могла. Я люблю этих людей, и без них мне было бы еще более одиноко. Правда, после того, как я лишилась отцовской плантации, моя любовь к ним изменилась. Она не стала меньше, нет, просто теперь я люблю их иначе… – Она показала на небольшое возвышение на зеленеющем горном плато, которое когда-то принадлежало ее отцу. – Там находится колодец, который выкопал мой отец. Я тогда была совсем маленькой, меньше, чем Изабелла. Папа спускался вниз на глубину почти трехсот футов, где он работал при свете маленькой керосиновой лампы. Через каждые несколько минут он отправлял на поверхность ведро с землей, и это ведро висело у него над головой все время, пока вытягивали. Только представь, до какой степени нужно было доверять человеку, который держал в руках веревку, ведь если бы ведро сорвалось… Впрочем, я сейчас не об этом. Отец проводил на дне по многу часов, раз за разом наполняя ведро землей, и каждый раз, когда оно оказывалось наверху, я должна была отнести его в сад и высыпать. Когда я возвращалась к колодцу, Пауло уже доставал для меня новое ведро, и так снова и снова. К обеду я обычно очень уставала, к тому же мне было попросту скучно таскать пятигаллонное ведро. Мне хотелось играть с подругами или заниматься чем-нибудь более интересным, но как раз тогда, когда я готова была удрать, отец писал мне на клочке бумаги несколько слов, а Пауло с очередным ведром поднимал эту записку.