Колодец с живой водой - Мартин Чарльз - Страница 46

К столу тем временем подошла беременная девушка лет пятнадцати и стала что-то негромко рассказывать. Паулина внимательно слушала, держа ее за обе руки, потом сама сказала несколько слов и вручила девушке флакончик детского аспирина. Юная мать отошла, а ее место занял высокий старик, который принялся что-то объяснять, то и дело показывая на выставленное вперед бедро. Лина снова слушала, изредка кивая и внимательно глядя старику в глаза. Изабелла сидела слева от матери и вручала каждому пациенту карамельку или леденец. Несколько мальчишек помладше пытались выпросить у нее сладости, а когда ничего не вышло, стали дразнить, но девочка не обращала на них ни малейшего внимания.

– А где они берут воду? – спросил я.

Не оборачиваясь, Паулина махнула рукой в направлении довольно мутного ручья, протекавшего по краю площадки.

– Знаешь, по правде говоря, никто из нас точно не знает, кому принадлежит эта земля. Достоверно известно только, что кто-то приобрел право сажать здесь кофе, но кто именно – для всех нас загадка. Кто бы это ни был, он нанял бригадира-десятника, который представляет его интересы и надзирает за сбором кофе. За горой есть пастбище, которое тоже принадлежит неизвестно кому. Там пасется неведомо чей скот – коровы и свиньи, а в результате в воду попадает всякая дрянь, в том числе довольно опасные паразиты. Люди, которые живут в этих бараках, вынуждены спускаться в долину, чтобы набрать относительно чистой воды, а потом подниматься обратно. После целого дня тяжелой работы у многих не хватает на это сил, поэтому… поэтому они пьют то, что под рукой.

– А колодец они выкопать не пытались?

Лина ткнула пальцем куда-то влево:

– Колодец вон за тем пригорком… точнее, он там когда-то был. Два человека копали его почти год, потому что водоносный слой залегает здесь очень глубоко: им понадобилось срастить четыре веревки, чтобы до него добраться. Колодец получился около трехсот футов глубиной: это очень много для колодца, который копают вручную.

– А вода? Вода в нем была хорошей?

– Да. До некоторых пор.

– Что же случилось потом? Вода ушла?

– Во всем виноват «Карлос», который вызвал сель.

– Но колодец, наверное, можно снова расчистить? Самое трудное ведь уже сделано…

– Как бы не так. – Лина усмехнулась: – Колодец глубок, и на дне очень темно. Никому не хочется спускаться туда в одиночку. Это все равно что самому лезть в преисподнюю. – Она покачала головой: – Здешние жители верят, что дьявол возьмет душу каждого, кто рискнет раскопать колодец, который Бог однажды уже уничтожил.

– Но ведь ты в это не веришь, правда?

– Я верю, что между колодцем и этой горой есть связь.

Я поглядел на окружавшие меня со всех сторон грязь и убожество.

– Но ведь, если восстановить колодец, у этих людей была бы, по крайней мере, чистая вода.

– Да. Безусловно. – Лина даже не посмотрела на меня, и я покачал головой:

– Бред какой-то!

Она усмехнулась:

– Добро пожаловать в Никарагуа.

Третьей пациенткой оказалась женщина лет пятидесяти. Болезненно худая, она лишилась почти всех зубов, но я сразу понял, что до того, как солнце сожгло ее кожу и высушило тело, она была замечательно красива. Ее волосы, когда-то черные, поседели, а когда она улыбалась, из-под сморщенной верхней губы виднелись два уцелевших резца.

Увидев женщину, Лина поднялась ей навстречу, они обнялись и что-то сказали друг другу, и Лина поманила меня пальцем.

– Познакомься, Чарли, это моя подруга Анна. Она прожила здесь двадцать семь лет.

Я протянул руку, и мы обменялись рукопожатием. Ладонь у Анны была тонкой и странно нежной, с небольшими бугорками мозолей.

– Вот что надо сделать, – проговорила Лина, подталкивая Анну вперед и вручая мне изогнутые пассатижи-утконосы. – У моей подруги болит зуб. Ты должен его удалить, а я пока пойду в дом, осмотрю ту беременную девочку, которая только что к нам подходила. Мне нужно точно знать, как у нее дела…

И, повернувшись, она как ни в чем не бывало зашагала прочь.

– Эй!.. Постой! – окликнул я, но Лина только рассмеялась:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Не волнуйся, Анна сама покажет, какой зуб рвать. Их у нее немного осталось.

С этими словами Лина исчезла за одной из многочисленных дверей, и я повернулся к Анне, которая смотрела на меня, сложив руки на груди. Глаза у нее были ярко-голубыми и удивительно ясными.

– Ну, – вздохнул я, покоряясь судьбе, – показывай, который зуб…

Анна взяла мою руку с пассатижами и осторожно направила к третьему коренному зубу в верхней челюсти, потом приоткрыла рот и замерла в ожидании. Изабелла подошла ближе и смотрела на меня, посасывая леденец. Паулина ушла, и вся очередь, состоявшая из усталых, больных людей, терпеливо ждала, пока я удалю женщине больной зуб и займусь ими.

Еще раз вздохнув, я левой рукой заставил Анну пошире открыть рот, а правой наложил пассатижи на проблемный зуб.

– Это он?

Она не ответила, и я снова спросил:

– Sí?

На этот раз Анна кивнула, и я покрепче ухватил пассатижами то, что осталось от больного зуба. Запах, шедший у нее изо рта, был таким сильным, что от него стошнило бы и енота, но я задержал дыхание и подавил стиснувший горло спазм.

Убедившись, что пассатижи держат крепко, я осторожно потянул, стараясь не сделать Анне больно. К счастью, гнилой зуб едва держался и довольно легко выскочил из своей лунки. Сплюнув на землю кровь и гной, Анна снова взяла мена за правую руку, осторожно вынула из губок пассатижей почерневший коренник и опустила в карман. Еще раз сплюнув, она улыбнулась и, похлопав меня по плечу, отошла.

За следующий час я удалил еще девять зубов, стараясь на обращать внимания на восхищенный взгляд Изабеллы.

Когда очередь поредела, к столу, прихрамывая, подошел малыш лет восьми. Большой палец на его правой ноге покраснел и распух, а обмыв его водой, я обнаружил на коже темное отверстие размером с карандашный грифель. Знаками попросив его сесть, я стал ощупывать палец вокруг предполагаемой раны. Мальчишке было очень больно, но он крепился, да и подошедшая к нам Лина утешала его как могла. Пока маленький герой изо всех сил стискивал зубы, я убедился, что он наколол палец щепкой или колючкой. Ее кончик даже немного выступал из ранки, но схватить его, не сделав мальчугану еще больнее, я не мог. В конце концов я решился и сильно сжал больной палец, словно выдавливая чирей. Сначала ничего не произошло, и я ненадолго убрал руки, а мальчишка, который все это время так сильно сжимал челюсти, что почти не дышал, перевел дух. Я дал ему немного прийти в себя и повторил попытку. Когда я надавил большими пальцами на кожу как можно ближе к ранке, малыш негромко вскрикнул и заскрипел зубами, но я не останавливался. Через секунду мне в лицо брызнула сукровица, а торчавший из ранки кончик щепки стал чуточку длиннее. Я показал на него и велел Лине спросить, можно ли мне продолжать. Из глаз мальчугана текли слезы, но он показал сначала на свою ногу, потом коснулся моего плеча и кивнул. Это был знак согласия, и я снова сжал распухший палец. На этот раз из раны обильно потек желтовато-зеленый гной, а щепка вышла еще немного. Я ухватил ее пассатижами и, вытащив целиком, показал парню. Это оказалась никакая не щепка, а толстый, изогнутый шип какого-то растения длиной почти в три четверти дюйма, и лицо мальчишки вытянулось от изумления, однако через несколько секунд он уже улыбался во весь рот.

Я и сам радовался не меньше. Вместе с Линой мы быстро промыли палец водой, наложили мазь с антибиотиком, забинтовали и наконец отпустили маленького пациента, строго-настрого запретив ходить босиком как минимум в течение недели. Парень с готовностью кивнул и запрыгал к бараку. Извлеченный из пальца шип он держал перед собой – наверное, хотел показать матери. Уже у дверей барака мальчик остановился и, балансируя, как цапля, на одной ноге, обернулся и звонко крикнул:

– Gracias, doctor!!!

От этих слов у меня неожиданно закружилась голова. Когда же я наконец справился с собой, мне вдруг стало ясно, что искренняя благодарность мальчишки мне очень, очень приятна. Я даже переспросил, повернувшись к Лине: