Шестеро против Скотленд-Ярда (сборник) - Кристи Агата - Страница 2

Но суть дела все же не в том театре. Как я уже упомянула, она могла выйти замуж за кого угодно, но выбрала Фрэнка. Не помню даже, откуда он взялся. По-моему, играл в оркестре из какого-то захолустья, затрапезного и грязного, название которого действительно стерлось в памяти. Я все еще работала в кабаре, но лишь смогла вырваться из безымянных статисток. Помню только, как она впервые привела его ко мне в гримерную и сказала: «Это Фрэнк Спрингер. Мы собираемся пожениться». Мне казалось, что Луиза сейчас же лукаво подмигнет мне, но она не сделала ничего подобного.

Я его невзлюбила сразу же, а ведь тогда ее деньги еще не успели ударить ему в голову. Он выглядел вульгарным недомерком с такой толстой задницей, что оставалось удивляться, как он ухитрялся удерживать равновесие. Но зато – речистый малый, язык его был подвешен как надо, стоит отдать ему должное. Мало кто умел так увлечь разговором совершенно незнакомых людей. Впрочем, послушав его первые полчаса, вы думали, что он умен и образован, зато все остальное время превращалось в сплошное разочарование.

А Луиза даже с годами не научилась видеть его недостатки. Казалось невероятным, что она не понимала сути его натуры. Меня же он раздражал тогда, и я по-прежнему прихожу в бешенство, стоит подумать о нем. Всем остальным обитателям нашего благословенного мира Фрэнк Спрингер представлялся раздутым, напыщенным, фальшивым мыльным пузырем. У этого типа развился такой, как сейчас модно говорить, комплекс неполноценности, что он всю жизнь потратил на борьбу с ним, стремясь хотя бы в собственных глазах выглядеть важной персоной, и чем яснее он понимал свои слабости, безнадежную бездарность и полную никчемность, тем более раздражающе глупыми становились его лживые истории.

Я оказалась сыта им по горло в первый же вечер и, когда мы остались с Луизой одни, принялась жестоко высмеивать его. Но именно тогда впервые увидела ее, мягко говоря, странную реакцию.

Нет, она не обозлилась на меня. Но на ее лице появилось выражение отчуждения и упрямства. Я не в состоянии описать его более точно, не буду даже пытаться. Но мне так и не удалось понять этого. Он стал единственным человеком, в разговорах о котором мы никогда не были до конца откровенны. А ведь она была всегда откровенна с подругой, давно и хорошо ей знакомой, с кем вместе работала не первый год.

– Ты же не всерьез собралась за него замуж, Утенок? – спросила я, не выдержав. Мне потребовалось некоторое время, чтобы выйти из удивленного оцепенения.

– А разве он тебе не понравился?

Она всего лишь задала мне вопрос, но в нем звучала немая мольба. У Луизы всегда была эта удивительная способность произносить обычные слова, которые невольно заставляли тебя почувствовать, насколько они важны для подруги.

– В некотором смысле понравился, – осторожно ответила я, не желая задеть ее чувств. – Но ты же не выйдешь за него замуж? Он хотя бы богат?

– У него ни гроша за душой, – заявила она вполне довольным и совершенно небрежным тоном.

Я была тогда очень молодой и еще не накопила необходимого жизненного опыта, а потому выложила ей все, что думала по этому поводу.

Она накричала на меня, а утром, когда я захотела с Луизой увидеться, велела прислуге сказать, что хозяйки нет дома. Так мы впервые с ней поссорились. В следующий раз мы встретились только через продолжительное время. Это случилось как раз после ее сногсшибательного успеха в Оксфорде, где она блистала в шоу «Когда папа приносит домой цветы вместе с молоком». Мы выпили вместе, и Луиза сообщила мне о своем замужестве.

Я выразила сожаление о том, что наговорила в прошлый раз о Фрэнке: в конце концов, если мужчина женится на твоей подруге, он уже становится значимой фигурой. Луиза снова заметно потеплела ко мне, и я почувствовала, что все сложилось не так плохо, как ожидалось. У меня не было тогда работы. Я пришла на ее второе представление, а потом встретилась с ним в ее гримерной.

Фрэнк был омерзителен.

Даже намного позже, когда он состарился, а я уже знала его как облупленного, мне никогда не доводилось испытывать к нему такого отвращения, как при первой встрече после их свадьбы. Фрэнк считал ее успех свой заслугой, отзывался о ней так, словно он сумел создать талантливую актрису из ничего, хвастливо демонстрировал перстень с крупным бриллиантом и продолжал раздуваться от самомнения, пока не довел всех присутствовавших до тошноты. А ведь в комнате собралась целая толпа из ее старых и нескольких новых друзей, большинство из которых были весьма интеллигентными людьми. Они проявляли доброту к нему только ради Луизы, но он принимал все за чистую монету, за подлинное отношение к себе самому, и хотя вечеринка получилась достаточно веселой, я впервые увидела Луизу в том положении, из которого она не смогла потом выбраться.

Трудно описать, но это было вежливое сострадание со стороны окружающих. Словно у Луизы вырос горб или она лишилась ноги, а каждый из собравшихся слишком любил ее и потому делал вид, будто ничего не замечает.

Лорн сидел, забившись в угол. Болезнь к тому времени совершенно подкосила его, но мы ни о чем не догадывались. Фрэнк вел себя с ним грубо, имея наглость критиковать за исполнение им на рояле песен собственного сочинения. Но Лорн не отвечал на дерзости. Он просто сидел, чуть заметно дрожал и попивал шампанское из бокала, который кто-то сунул ему в руку.

Лорн выглядел таким несчастным, что я подошла и села рядом. А позже Луиза заявила, что ее пригласили ужинать в дом какой-то местной знаменитости, куда Фрэнк, конечно же, пригласил себя сам, пообещав, что жена непременно будет там петь, а он аккомпанировать.

Мы с Лорном тихо удалились и отправились в ресторан Сэма Исаака – не знаю, существует ли он до сих пор, где заказали рыбу и крепкое темное пиво. Причем мне пришлось потрудиться, чтобы заставить Лорна поесть. Он сидел напротив и продолжал дрожать. Поначалу никто из нас не упоминал о Луизе. Я знала: Лорн считался влюбленным в нее, но кто тогда не был таким? Любой встреченный Луизой мужчина почти сразу чувствовал на себе ее чары, и мне казалось, что Лорн едва ли знает мою подругу лучше, чем все остальные.

Он сидел и играл вилкой на тарелке с едой, то и дело перекладывая ее и глядя так, словно не понимал, что перед ним.

– Как он тебе показался? – спросила я, исчерпав все остальные темы для разговора, который так и не клеился.

Он отложил вилку и пристально посмотрел на меня. Теперь, когда мне уже приходилось видеть неизбежную смерть в глазах человека, я стала понимать, что шокировало меня выражение его лица и восклицание:

– О боже, Полли! Да смилостивится над ней Господь!

– Лучше поешь как следует! – чуть не рявкнула я на него, поскольку он напугал и смутил меня своей реакций. – Помяни мое слово, дружище, не за горами то время, когда вполне респектабельная женщина сможет так же легко разводиться, как и выходить замуж. Она устанет он него, соберет вещички и сбежит.

Он бросил на меня очень серьезный взгляд.

– Ты и в самом деле так думаешь? Если да, то ты еще более безнадежная маленькая дурочка, чем я полагал прежде.

– А разве ты сам думаешь иначе? – спросила я.

Мы с ним никогда не были способны обижаться друг на друга.

– Да, иначе. – Он сказал это так тихо и грустно, что я изумленно уставилась на него.

Я до сих пор часто вижу перед собой бледное лицо, крупный нос с высокой переносицей, придававший его чертам траурный вид, и сумасшедший блеск в глазах.

– Я думаю иначе, Полли, – повторил он. – Она его любит. Луиза полюбила эту маленькую мразь и будет любить до тех пор, пока либо у нее самой не разобьется сердце, либо кто-то не ухватит эту дрянь за короткую шейку и не начнет так крутить, чтобы у него отвалилась голова.

Он произносил эту фразу, повышая голос, и под конец несколько человек даже обернулись в нашу сторону, хотя в зале ресторана было мало посетителей. Я ощутила себя неуютно.

– Тише ты! – шикнула я на него. – Не смей даже думать о таких ужасных вещах! К тому же Фрэнк явно не из тех, с кем легко расправиться. И в любом случае ни ты, ни я не способны на это.