Сеятели смерти. Задание — Токио - Гамильтон Дональд - Страница 12

В генеалогических опусах не было никаких указаний на то, что кто-то из клана Макрю когда-либо эмигрировал в Америку, где стал родоначальником новой ветви, фигурирующей под несколько измененной фамилией. "Впрочем, подобное отрицательное суждение очень трудно было сделать даже в принципе, а не то что за время пребывания в читальне. Тем не менее я надолго задержал доброго библиотекаря после окончания его рабочего дня.

Вернувшись в отель, я сразу окунулся в его атмосферу умиротворенного великолепия и едва не забыл, что каких-то несколько часов назад сражался за свою жизнь или, принимая во внимание шприц, свободу. Потом я заметил Вадю: она сидела в одиночестве в коктейль-холле, что-то попивая из стакана, — и отель сразу же показался мне менее мирным. Она сидела, изящно скрестив ноги, щедро демонстрируя окружающим нейлоновые чулки. Мне подумалось, что это приглашение, но я его мысленно отверг и направился к лестнице. Сзади меня окликнул вежливый мужской голос:

— Ваш ключ, сэр!

Я вернулся и взял у портье ключ от номера. Я рассеянно взглянул на тяжелый жетон на кольце, который служил напоминанием о том, что ключ необходимо сдавать перед уходом из отеля. В последний раз, когда я его видел — если, конечно, это был тот самый ключ, а в этом я был уверен, — он лежал на комоде у нас в номере рядом с сигаретами Уинни. Портье многозначительно прокашлялся.

— Мадам оставила вам записку, сэр, — сказал он. — Она просила передать, когда вы вернетесь.

Он протянул мне запечатанный конверт с гербом отеля. На нем была нацарапана моя фамилия — смешными каракулями. Определение почерка, разумеется, составляет часть профессиональной подготовки стоящего секретного агента, и я хорошо изучил почерк Уинни, прежде чем покинул Вашингтон.

— Мадам ушла? — спросил я встревоженно.

Я же не разрешил ей выходить. Она была опытным оперативным работником, а не легкомысленным ребенком. Уж если Уинни сказала, что останется в номере, она бы никуда не ушла, если, конечно, ее не вынудили к тому обстоятельства.

Портье ответил:

— Мадам выехала из отеля!

Судя по выражению его лица, в душе у него шла борьба между официальной учтивостью и простым человеческим любопытством. Во взаимоотношениях молодоженов всегда есть нечто такое, что возбуждает интерес даже у многое повидавших на своем веку гостиничных служащих.

— Что значит — выехала? — повысил я голос. — Вы хотите сказать, она взяла багаж и… — я осекся, точно мне в голову вдруг пришла удивительная догадка, не слишком далекая от реальности. — Она ушла одна?

— Нет, за ней заезжали дама и господин, сэр.

— Как они выглядели?

Портье замялся.

— Дама была… мм… азиатка.

Да в этом деле пруд пруди Фу Маньчу — в мужском и женском обличье! Либо же кто-то изо всех сил старается создать у меня такое впечатление. Но я еще не клюнул на это — пока нет, как не поверил в версию о московских неурядицах Бэзила, что бы там ни говорили об этом мои британские коллеги. Когда-то Бэзил работал в одной связке с Вадей, и как не стоит считать, будто коммунистов всего мира объединяет классовая солидарность, нельзя так же искренне верить, будто они все ненавидят друг друга только потому, что трубят об этом во всеуслышанье.

Я пробормотал слова благодарности портье и бросился вверх по лестнице, изображая взволнованного мужа. В данных обстоятельствах этот выход со сцены не требовал от меня исключительного актерского таланта. Я даже не оглянулся на симпатичную толстушку, попивающую мартини в холле с выражением полнейшего равнодушия на лице. Если она сидела и ждала меня, что казалось маловероятным, то могла подождать еще немного.

Глава седьмая

В номере я, конечно, никаких следов не обнаружил. То есть следов борьбы. Никаких улик — или, если они и были, я их не заметил, ибо не шибко силен в следственнорозыскных действиях. Я не нашел душераздирающей мольбы о помощи, начертанной губной помадой на зеркале в ванной. Да ее и не могло быть. Мы же имели дело не с дилетантами.

На этом-то и основывалась наша хитрость. По плану единственным дилетантом, участвующим в операции, была сама Уинни. Я слишком поздно понял, что напрасно просил ее оставаться в отеле безвылазно: здесь она была не в большей безопасности, чем где бы то ни было, учитывая ее роль в операции. Она же была всего лишь невинной юной женушкой, и ей был дан приказ таковой и оставаться, что бы ни случилось со мной или с ней, до той самой минуты, пока она не окажется в непосредственной близости от джентльмена по фамилии Макроу и не прикончит его — или ее не убьют. Последнюю возможность мы не обсуждали с должным вниманием, ибо предполагалось, что больше всего в данной ситуации рискую именно я. С другой стороны, мне было позволено нанести ответный удар. А у Уинни такой возможности не было.

Если из вестибюля ей позвонили какие-то незнакомые люди, назвавшиеся моими старинными друзьями, она должна была пригласить их в номер. Когда они постучали в дверь, ей следовало, ничего не подозревая, открыть дверь, как и поступила бы невинная молодая жена секретного агента. Если ее схватили, она должна была сразу забыть все приемы самозащиты, которым научилась в нашей спецшколе. И если после пары оплеух, отвешенных ей для начала, ее бы заставили сесть и написать записку под дулом пистолета, она должна была сесть и написать, убедительно обливаясь слезами и трясясь от ужаса.

Я не стал тщательно осматривать номер. Меня даже не интересовало, успели ли они поставить пару невидимых «ушей», пока находились здесь. Хотя вряд ли они упустили такой шанс. Я просто сел на кровать и вскрыл конверт. Обнаруженная внутри записка привела меня в восторг. Не вдаваясь в подробности, автор записки намекал на массу поразительных тайн и связей.

«Дорогой Мэт!

Я только что узнала нечто ужасное, что причиняет мне невыразимую боль. Я уверена, ты понимаешь, о чем идет речь. Я была маленькой дурочкой. Пожалуйста, не пытайся искать меня.

Уинни».

Прочитав записку, я нахмурился и задумался. Записка и впрямь была умело составлена. Она говорила многое всякому, кому могла попасть в руки, — от меня до гостиничной горничной, которая потом нашла бы ее в мусорном ведре.

Для меня это было, конечно, предупреждением. Мне сообщили, что, если я попытаюсь искать Уинни, ей будет очень больно. Возможно, я должен был дождаться, когда со мной выйдут на связь, а до тех пор играть роль безутешного мужа, чьей молоденькой жене открылся ка-кой-то ужасный секрет и которая его бросила. Мне вменялось не рыпаться, не предавать это происшествие огласке и не обращаться ни к администрации отеля, ни к властям. В записке содержался намек, что если я все же поступлю именно так, как мне предлагается, то Уинифред не тронут и рано или поздно отпустят — возможно, в обмен на мое согласие сотрудничать.

Я мрачно разглядывал записку. «Я уверена, ты понимаешь, о чем идет речь», — говорилось в ней. Очевидно, это означало, что я знаю, с кем имею дело, хотя в действительности это было не так. Я знал только то, что сегодня утром в этом отеле поселилась Вадя — примерно в то самое время, как Бэзил готовился к встрече со мной на Уилмот-сквер, но у меня не было уверенности, что они работают вместе. Возможно, это были совершенно не связанные между собой действия, вызванные моим звонком Уоллингу. Первое, что мне надо было сделать, — определить, возможно, методом исключения, кто же похитил Уинни. Конечно, меня предупредили, чтобы я не предпринимал попыток найти ее, но это предупреждение можно было проигнорировать. Как обеспокоенный муж, который к тому же является опытным секретным агентом, я же не мог просто сидеть сложа руки. Никто этого от меня и не ждал.

Я снял телефонную трубку. Через несколько минут я узнал рабочий телефон Леса, а по прошествии еще некоторого времени меня с ним соединили.

— Кроу-Бархем у телефона.

— Это Хелм! Ты все уладил в том месте, амиго?

— Да, но на высших этажах есть мнение, что некоторая взаимность не помешала бы, дружище. Если ты обращаешься к нам за помощью, то, как было сказано, ты мог бы по меньшей мере доверить нам некоторые свои тайны.