Меняла - Исьемини Виктор - Страница 2

Сегодня я запер лавчонку еще за полчаса до того, как стражники закроют на ночь ворота, меня ждали кое-какие дела. Однако ускользнуть незамеченным не удалось. Эрствин словно знал, что я закончу раньше обычного. Он уже поджидал в тени городской стены напротив. Стоял, поигрывая тесьмой пояса и настороженно поглядывая вокруг. Правильно, Восточные ворота – не слишком подходящее место для прогулок в одиночку для таких, как он. Мне не хотелось задерживаться здесь и привлекать внимание, но ничего не поделаешь, Эрствин все-таки мой приятель – единственный, пожалуй, настоящий приятель в этом прогнившем городе. Нашей дружбе не мешает разница ни в возрасте, ни в общественном положении. Эрствину двенадцать лет и он – сын Вальнта, барона Леверкоя.

– Привет, Эрствин! Какие новости? Пришел ответ из Энгры?

– Привет, Хромой. Ответа нет. Но зато папа узнал новость – его величества нет в Энгре.

– Вот как! А я слыхал, что он только недавно вернулся…

– Ага. А потом опять подался в Ванетинию и забрал с собой всех, кого только мог. Так что в Энгре нет сейчас вообще никого, кто мог бы не то что ответить – кто мог бы просто прочесть папино письмо.

– Да-а… Интересная новость. И почему же его величество так спешно покинул свою столицу? Об этом ничего не слышно?

– Говорят, узурпатор Алекиан выступил из Гонзора с большим войском. Будет битва.

– Послушай моего совета, Эрствин. Пока эта битва не закончилась, постарайся не называть в разговоре Алекиана самозванцем, а Велитиана – императором, хорошо?

– Да я знаю, Хромой, знаю! Мой отец говорит то же самое. Но я ведь только тебе…

– И мне тоже. Ты же знаешь, что здесь у стен есть уши? Ладно, Эрствин, мне пора идти. Постарайся, пожалуйста, узнать поподробнее, что там происходит в Энгре и Ванетинии. А завтра поговорим. Хорошо?

– Ну, хорошо-о… – мальчишка был раздосадован.

Ясно же – он принес мне важные новости, ему хотелось обсудить их. Кроме как со мной, ему не с кем больше поговорить – во всяком случае, поговорить всерьез.

– Эрствин, мне сегодня в самом деле кое-что предстоит сделать. Мне очень интересно, что ты узнал о событиях в Имперских делах, но сегодня… – я глянул Эрствину в глаза из-под своего капюшона. Он так жалобно смотрел на меня, что я не выдержал, – …А впрочем, идем. Мне все равно нужно еще перекусить. Так что поговорим по дороге, согласен?

– Ладно!

Эрствин сразу просиял – должно быть, маялся целый день, ожидая этой встречи со мной, как праздника. Я его прекрасно понимаю. Целый день он вынужден ошиваться в Доме Совета с отцом. Ни друзей, ни развлечений. Занятие не из веселых для двенадцатилетнего парня, но выбирать ему не приходится. Его папашу, барона Леверкойского, вышибли из собственного замка сбившиеся в стаю окрестные дворяне. Им вечно мозолил глаза богатый замок императорского вассала, лежащий между их нищими ленами. Едва пронесся слушок о бунте в Ванетинии и смерти Элевзиля II, как они тут же сговорились против барона. Я не думаю, что этот союз был прочным, враги Леверкоя наверняка передались сразу же, едва барон сбежал. Эти разбойники не могут поделить без драки и меньшую добычу, чем баронский замок…

Словом, так или иначе, а барон со своей семьей торчит сейчас в Ливде, как гость Совета, получает мизерное содержание и напрасно просит о помощи. Никто не окажет ему ни малейшей поддержки, пока не станет ясно, что Империя все-таки выжила. Глава Совета, наш хитроумный мастер Лигель, не желает ссориться ни с кем – это его фирменный почерк. Он не прогонит сэра Вальнта, барона Леверкоя, чтобы не осложнять отношений с ним, буде новый император вступится за обиженного вассала и вернет ему замок, но и не даст злополучному барону ни гроша – дабы потом ни в коем случае не держать ответа перед сегодняшним владельцем Леверкоя, кто бы это ни был. Отбить Леверкой, скорее всего, не сложно и, скорее всего, под силу предприимчивому дворянину с несколькими десятками солдат… Помочь Вальнту вполне во власти главы Совета. Но… Мастер Лигель и пальцем не шевельнет, пока не убедится, что помогает более сильной стороне. Кров и стол он предоставил барону и его семье – естественное проявления сердобольности. Еще он не отказывает изгнаннику в пергаменте, перьях и сургуче – злополучный барон пишет и пишет жалобы. В Энгру королю Метриену, в Ванетинию – Велитиану, по слухам занявшему ныне престол, сантлакскому епископу в его резиденцию, в Верн – командиру самого крупного в Сантлаке имперского гарнизона, еще пишет знакомым ванетским графам… Бесполезная переписка – никому нет дела до какого-то барона из провинции, когда в Мире происходит такое…

Эрствин вынужден вместе с отцом торчать на заседаниях Совета, присутствовать при торжественных выходах, постоянно вертеться на глазах у ливдинских синдиков, словно немой укор. Почетные гости города, как же, как же…

Мальчишка когда-то забрел в мою лавку, чтобы обменять старинную монетку. Монета была интересной, я прочел ему короткую лекцию о том, кто, где и почему велел выбить на реверсе столь странный герб, его это заинтересовало. С истории старинной монеты и началось наше знакомство, со временем переросшее в настоящую дружбу. Мы с Эрствином во многом похожи – две одинокие души, затерянные в огромном умирающем городе. И не нужно обманываться его нежным возрастом – Эрствин достаточно много повидал в жизни, а ума у него хватает для того, чтобы наблюдать, замечать и делать выводы. При нем часто выбалтывают достаточно интересные секреты, не опасаясь, что мальчишка сможет понять. Эрствин понимает, а если не понимает – спрашивает у меня. Таким образом, я в курсе многого из того, что происходит в нашем городском доме Совета. Но я вожу компанию с юным сэром Эрствином вовсе не из-за выгоды, вернее – не столько из-за выгоды. Мальчишка в самом деле близок мне, он – единственный в Ливде человек, понимающий меня и один из немногих, знающих мой секрет. Как правило, я очень тщательно скрываю свой Дар.

Глава 2

Мы с Эрствином дошагали до “Шпоры сэра Тигилла”, я – тяжело опираясь на свою палку, Эрствин – вприпрыжку, то и дело обгоняя меня. Заметив, что я немного отстал, мальчишка останавливался и поджидал меня с виноватой улыбкой на лице, затем он минуту-другую старательно пытался выдерживать мой темп, но тут же вновь машинально прибавлял шагу, не прекращая болтать. Что ж, в его возрасте ходить медленно мне тоже было тяжело… Я пригласил его в харчевню перекусить со мной, он согласился. Эрствин еще не научился в подобных случаях вежливо, но гордо отклонять приглашения. Ну, позже научится… Пока что он не понимает, что наследнику древнего рода негоже сидеть в грязном кабаке за одним столом с каким-то менялой, и тем более – принимать от него угощение. Мальчик просто был рад возможности еще немного побыть в моем обществе. Еще, мне кажется, ему интересно разглядеть хоть раз как следует мое лицо, а во время еды я немного откидываю капюшон. Детей всегда почему-то влечет уродство – да и я в возрасте Эрствина тоже не был исключением. Но в “Шпоре сэра Тигилла” темно, а я обычно выбираю дальний столик в углу. Удобный столик, я могу спокойно сидеть лицом к двери, да к тому же отсюда легко шмыгнуть за стойку, а оттуда – на кухню. Из кухни черный ход ведет в захламленный дворик, а дальше, за ним – темные закоулки и городские трущобы. Там легко скрыться, уйти от погони. Человеку, ведущему такой образ жизни, какой веду я, не следует пренебрегать правилами осторожности. Мне, правда, еще ни разу не приходилось воспользоваться черным ходом старины Керта-трактирщика, но… Как-то само собой получается, что я держу все это в голове, жизнь приучила.

Эрствин быстро справился с сыром и похлебкой и, как обычно, принялся вертеться на скамье, норовя украдкой заглянуть под мой капюшон. Я сделал вид, что не замечаю его бестактности… Меня все зовут сейчас Хромым, а если бы я не носил капюшон – наверняка бы прозвали Кривым или Меченым, из-за здоровенных шрамов в пол-лица. Я не люблю, когда кто-то рассматривает мое лицо. Люди при виде этого уродства либо брезгливо отворачивались, либо принимались деланно-сердобольно кивать – противно! Подумаешь, шрамы. Если бы они могли видеть те отметины, что остались в моей душе… Я доел, дослушал наивные разглагольствования Эрствина по поводу планов его папаши и, перехватив взгляд Керта, поманил его пальцем. Кивнул толстяку на оставленные на столе монеты и тяжело поднялся, опираясь на палку.