Цент на двоих. Сказки века джаза (сборник) - Фицджеральд Фрэнсис Скотт - Страница 16

– Так кто же тебе мешал? Надо на чем-то одном сосредоточиться, если хочешь чего-то добиться, – педантично заметил Дин.

– Да я пытался потихоньку, но мои работы еще сыроваты. У меня есть талант, Фил; я могу рисовать, но я не знаю, как надо. Мне бы поучиться в художественной школе, но не могу я себе этого позволить! Вот так вот… А неделю назад случился кризис. У меня как раз почти совсем кончились деньги, и тут-то за меня и взялась эта девка! Ей нужны деньги; говорит, что у меня будут неприятности, если она их не получит.

– И будут?

– Боюсь, что да. Одна из причин, почему я потерял работу, – она все время названивала мне в контору, и это стало для них последней каплей. Она уже даже приготовила письмо, чтобы отправить моим родным. Да, она меня крепко держит в руках, это точно! Я должен достать для нее денег.

Последовала неловкая пауза. Гордон лежал, не дыша, руки его сжались в кулаки.

– Я здорово влип, – продолжил он дрожащим голосом. – Я почти сошел с ума, Фил! Если бы я не знал, что ты едешь сюда, на восток, думаю, я бы покончил с собой! Прошу тебя, дай мне взаймы триста долларов!

Руки Дина, похлопывавшие его голые колени, вдруг успокоились, и странная неопределенность, повисшая между этими двумя людьми, превратилась в напряжение и натянутость.

Секунду спустя Гордон продолжил:

– Семью я уже выдоил до того, что мне стыдно у них попросить даже медный цент!

Дин молчал.

– Джевел сказала, что ей нужно двести долларов.

– Пошли ты ее!

– Да, было бы здорово, но у нее есть парочка писем, которые я написал ей спьяну… К сожалению, она не из тех, кто побоится дать делу ход, тут надеяться не на что.

На лице Дина показалось отвращение.

– Терпеть не могу таких баб. Держался бы ты от них подальше!

– Знаю, – устало согласился Гордон.

– Нужно видеть вещи такими, какие они есть. Если у тебя нет денег, надо работать и держаться от женщин подальше!

– Легко тебе говорить, – начал было Гордон, прищурившись. – У тебя-то ведь денег полно!

– Ни в коей мере! За моими расходами чертовски пристально следит моя семья. И если у меня и есть небольшая заначка, то это не значит, что я могу себе позволить ею злоупотреблять…

Он поднял штору и впустил в комнату еще больше солнечного света.

– Я вовсе не ханжа, богом клянусь, – неторопливо продолжил он. – Я знаю толк в удовольствиях – и всегда с радостью им предаюсь, особенно в отпуске, но ты… Ты в ужасной форме! Ты никогда так раньше не разговаривал! Ты будто банкрот – и в моральном плане, и в финансовом.

– Да ведь обычно одно недалеко от другого?

Дин с раздражением покачал головой:

– Вокруг тебя прямо какая-то аура, никак не пойму – что это? Будто зло какое-то…

– Это дух забот, бедности и бессонных ночей, – сказал Гордон, словно оправдываясь.

– Не знаю.

– Ну да, признаю, я нагоняю тоску. Я сам на себя тоску нагоняю! Но, боже мой, Фил, мне бы недельку отдохнуть, купить новый костюм, достать немного денег – и я снова стану прежним. Фил, я ведь рисую, как молния, и ты это знаешь. Но у меня почти всегда нет денег, чтобы купить себе приличные карандаши и бумагу, а еще я не могу рисовать, когда я вымотан, когда все из рук валится и я в безвыходном положении. Мне бы немного денег – я пару недель отдохну и возьмусь за дело.

– А откуда мне знать, что ты не спустишь деньги на какую-нибудь другую бабу?

– Зачем же сыпать соль на рану? – тихо ответил Гордон.

– Я не сыплю. Я не могу тебя видеть в таком состоянии!

– Фил, ты дашь мне денег?

– Я сейчас не могу решить. Это большие деньги, и сейчас мне это чертовски некстати.

– Если ты откажешь, моя жизнь превратится в сущий ад; я знаю, что это нытье и что я сам во всем виноват, но от этого ничего не меняется.

– Когда ты сможешь отдать?

Это прозвучало обнадеживающе. Гордон задумался. Наверное, лучше было сказать правду.

– Конечно, я мог бы пообещать выслать их через месяц, но… Скажем, через три месяца? Как только начну продавать рисунки.

– А откуда мне знать, что ты продашь хоть один?

Дин произнес это жестко, и Гордон почувствовал слабый холодок сомнения. А вдруг ему не удастся достать деньги?

– Я думал, что ты в меня хоть немного веришь!

– Я верил; но, видя тебя в таком виде, любой бы засомневался.

– Неужели ты думаешь, что я пришел бы к тебе в таком виде, если бы не дошел до крайней точки? Думаешь, мне это приятно? – Он тут же умолк и закусил губу, почувствовав, что вот-вот в его голосе прозвучит гнев и лучше сразу его подавить. В конце концов, ведь это он выступал в роли просителя.

– Сдается мне, что ты очень ловко со всем разобрался, – сердито сказал Дин. – Ты ставишь меня в такое положение, что, не дай я тебе денег, я буду вроде как сволочь – о да, именно так! Имей в виду: мне не так-то просто получить три сотни долларов. Не так уж велики мои доходы, чтобы такая «малость» не порушила все к чертям!

Он встал со стула и стал одеваться, придирчиво выбирая одежду. Гордон вытянул руки и ухватился за края кровати, борясь с желанием расплакаться. Его голова раскалывалась, в ушах стоял шум, во рту появились сухость и горечь, от температуры в висках равномерно, будто медленная капель с крыши, стучала кровь.

Дин тщательно повязал галстук, пригладил брови и с важным видом извлек застрявшую в зубах табачную крошку. Затем он набил портсигар сигаретами, задумчиво выбросил в мусорную корзину пустую пачку от сигарет и засунул портсигар в карман жилета.

– Ты завтракал? – спросил он.

– Нет. Я теперь не завтракаю.

– Ну ладно, тогда пойдем перекусим. Насчет денег поговорим потом. Сейчас я уже слышать больше ничего об этом не могу! Я сюда приехал, чтобы отдыхать. Пошли в Йельский клуб, – капризно предложил он, а затем с намеком добавил: – Ты ведь уволился с работы, так что не думаю, что у тебя так уж много дел!

– Были бы у меня деньги, дел было бы полно, – язвительно ответил Гордон.

– Да бога ради, хватит уже об этом! Не надо портить мне весь отпуск. Вот тебе немного денег!

Он вытащил из бумажника пятидолларовую банкноту и швырнул ее Гордону, который аккуратно сложил ее и засунул в карман. Румянец на его щеках стал ярче, и эти пятна были вовсе не от температуры.

Перед тем как они вышли из номера, взгляды их на мгновение встретились, и оба увидели что-то такое, что заставило обоих тут же отвести глаза. Потому что в это мгновение они вдруг и безо всяких сомнений возненавидели друг друга.

II

На перекрестке Пятой авеню и 44-й улицы кишела полуденная толпа. Изобильное, счастливое солнце отбрасывало мимолетные золотые проблески сквозь толстые стекла витрин модных магазинов, подсвечивая сумочки и кошельки из золотой плетеной вязи, нитки жемчуга в серых бархатных футлярах, кричащие веера из многоцветных перьев, кружева и шелка дорогих платьев, безвкусные картины и чудесную современную мебель, искусно расставленную в демонстрационных залах художников по интерьерам.

Вдоль этих витрин парами, группами и толпами бродили молодые работницы, выбирая свои будущие будуары среди выставленного великолепия, включавшего даже по-домашнему брошенные на постели мужские шелковые пижамы. Девушки стояли перед ювелирными магазинчиками и присматривали кольца для помолвок и свадеб, разглядывали платиновые наручные часики, а затем перемещались, чтобы рассмотреть веера из перьев и манто для театров; желудки их между тем усваивали съеденные за обедом сэндвичи и пломбир с орехами.

Повсюду в толпе попадались люди в униформе: моряки из огромного флота, пришвартовавшегося на Гудзоне, солдаты со знаками различия базировавшихся от Массачусетса до Калифорнии подразделений, ужасно желавшие привлечь хоть чье-нибудь внимание, но обнаруживавшие, что огромный город был уже по горло сыт солдатами, – ну, разве только эти солдаты были упакованы в аккуратный строй и мучались под тяжестью армейских ранцев и винтовок.