Стратегия Русской доктрины. Через диктатуру к государству правды - Аверьянов Виталий - Страница 8

Во-вторых, с этим первым уровнем преобразований тесно связана задача создания в массовой культуре «образа будущего» России, вообще «нового образа России» как такового. Этот социальный заказ не только воодушевит народ, в особенности молодое поколение, но и позволит сформировать определенный международный стереотип «нового курса» России, который будет воздействовать на наших партнеров более мощно, чем любые дипломатические ухищрения.

В-третьих, как уже говорилось выше, необходимо будет запустить несколько масштабных мобилизационных проектов, как государственных, так и негосударственных (но с активным участием власти и общественных институтов). Должны быть созданы участки прорыва, деятельной «мобилизации», повышенного социального внимания. Целый ряд острых проблем нашего общества (как, например, демографический коллапс) на какое-то время прочно займет место среди подобных «участков прорыва».

Если посмотреть, что предлагают нынешние либертарианцы, мы увидим, что они дают «предельные», «метафизические» ответы на довольно-таки спорные, ситуативные вопросы, решаемые в разные эпохи и разными культурами по-разному. Так, например, сегодняшняя позиция Е. Гайдара: восторг по поводу плоской шкалы налогов, пропаганда либерализации иммиграционных правил (решение демографической проблемы за счет резкого притока русскоговорящих иммигрантов), переход на исключительно контрактную армию – все это не может не вызывать удивления у консервативно мыслящего человека. Откуда в наших «великих реформаторах» эта безапелляционная убежденность в универсальности исповедуемых ими ценностей?

В свое время Константин Леонтьев определил консервативную идею через емкий образ: «Россию нужно подморозить». На мой взгляд, Леонтьев был понят не вполне правильно (может быть, выразился неудачно?). Эта фраза означает вовсе не голое «отрицание нового», но скорее дезинфекцию организма и среды обитания.

Сегодняшний угар либерального консерватизма в России достиг предельной точки. Воздух очень спертый, тяжело дышать, да и теплолюбивые насекомые заедают. Подморозить не значит довести обитателей избы до простуды и могилы. Подморозить значит крепко проветрить избу, изгнать паразитов, покончить с угаром. Прежде чем обустроить, обогреть и осветить, нам нужно крепко проветрить Россию. Скорее уж «подморозить», продезинфицировать – с тем, чтобы опять принести дров и протопить печь.

Часть первая

Консерватизм в отдельно взятой стране

Третий полюс[7]

Не так давно руководители идеологического отдела одной из новых партий власти предложили мне принять участие в подготовке конференции по политическому консерватизму – с тем, чтобы в дальнейшем разрабатывать официальную идеологию партии (а значит, и государства). От других своих знакомых я также слышал о проявлении внимания к «серьезному» идеологическому консерватизму со стороны ряда представителей высшей политической элиты, в том числе в администрации президента. Был проведен даже некий конкурс работ на лучшую консервативную идеологию. Все это наводило на мысль, что в ближайшее время она будет сформулирована и заявлена в свежих и жестких формулах. Однако эти предположения не оправдались – оживление сменилось очередной идейной стагнацией.

Однако решать проблему выбора пути, формулирования национальной идеологии все же придется. Ключевым в этом разрезе оказывается вопрос наследства: СССР как наследник Российской империи и современная Россия как наследница СССР. Сама по себе эта постановка вопроса (если не брать узко юридическую сторону дела) является консервативной, связанной с видением политической ситуации в большой исторической перспективе.

По мере того как претензия советского типа модернизма на мировую революцию ослабевала, в нем возрастал неоконсервативный элемент, советский мир осознавался как особая цивилизация и приходила догадка, что она является исторической наследницей царской империи. Что было плохо в советской системе – «модернизм» или «консерватизм»? Ответ не очевиден. Но характерно, что глава государства всегда подчеркивает свое уважение к советскому прошлому, к госслужбе, к государственникам, к КПРФ; характерно, что он пошел на весьма болезненный для либералов символический шаг: на реставрацию государственного гимна – шаг по существу популистский. И все-таки до сих пор остается непонятным, является ли наметившийся сдвиг к консерватизму чем-то серьезным, идущим в русле русской исторической традиции, или же эти жесты оказываются временными попутчиками популизма в сфере символов и прагматизма в деле укрепления вертикали власти. Идеологическая лаборатория путинской команды на сегодня – «фабрика компромиссов», по выражению одного из функционеров президентской администрации.

Консервативная «ниша» в России как исторически, так и актуально имеет огромную идеологическую и психологическую емкость. Я убежден, что если у нас все-таки выйдет на авансцену серьезная консервативная идеология, то ответ на нее снизу будет самым благоприятным. Пока же консервативные ходы в политике используются как элементы политтехнологий, и не более того. В 90-е годы это был, с одной стороны, консерватизм национал-патриотического блока – «красный» консерватизм, сочетавший неумелое троеперстие с посещением Мавзолея, а осторожные и неубедительные речи про тысячелетнюю империю – с верностью марксизму. Перспективный в принципе, этот путь синтеза неоконсервативной идеологии оказался заложником нетворческого аппарата компартии. С другой стороны, выдвинулись неприглядные для консервативно мыслящего российского человека «правые» младореформаторы, и возникла путаница. Назвавшись правыми, Гайдар, Немцов, Кириенко, Чубайс окончательно дезориентировали обывателя, отодвинули куда-то в туманное прошлое тот факт, что либералы-западники в России никогда так не именовались. Этим лишний раз подчеркнули, что в России нет заслуживающей внимания политической традиции и можно без обиняков взять американские термины «правизна» и «левизна» и просто пересадить их на нашу почву. Очень характерная позиция для якобы «правых». В 90-е годы существовали также карликовые политические движения, употребляющие идиомы консерватизма, такие воззрения симулировались и в предвыборной риторике генерала Лебедя и Владимира Рыжкова, но на этом сейчас нет смысла задерживать внимание.

Вполне вероятно, что, с точки зрения кремлевских политтехнологов, популизм начала века должен отличаться от популизма конца 80-х годов – тогда политика питалась антикоммунистическими ожиданиями, теперь – если не антилиберальными, то, во всяком случае, нелиберальными. Пройдя полукруг от планового социализма через рыночный капитализм, стрелка политических часов стала клониться к третьему полюсу – полюсу консерватизма. Рубежным стал 2000 год, когда довольно резко поменялся тон многих публицистов. Вчерашние проповедники либерализма стали наперебой угадывать идеологию, таящуюся в сердце загадочного и. о. президента, вскоре ставшего полноценным президентом. Большинство сходилось на «либеральном консерватизме».

Политтехнологи взялись за дело более круто – они сразу принялись объяснять всем политику нового курса и даже строить смелые проекции, подчас заигрывая с запретными темами. Так, директор Института политических исследований С. Марков в 2000 году говорил, что Путин станет лидером нового корпоративного государства, чем-то вроде «Муссолини, но более или менее цивилизованным», как он выразился.

Надо сказать, что ожидания и предчувствия были не совсем безосновательны. Другое дело, что отличить, где проявилась личная воля президента и его команды, а где продолжался псевдоконсервативный пиар, оказалось нелегко. Политолог А. Морозов правильно заметил, что «путинский неоконсерватизм от начала и до конца создан современными специалистами медийной борьбы», и перечислил неоконсервативные черты нового курса именно как элементы своего рода культурологической кампании, своего рода нового популизма: «Как „неоконсерватор“ Путин позиционирует себя соответствующим образом: летает на истребителях, повторяет слова императора о том, что „у России два союзника – армия и флот“. Он не только утверждает, что „Россия – европейская страна с христианскими традициями“, но и летит в Псково-Печерский монастырь за благословением к самому почитаемому современному старцу о. Иоанну Крестьянкину. Путин встречается с Солженицыным, а правительственные СМИ толкуют курс восстановления вертикали власти с помощью учения о государстве Ивана Ильина».