Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность - Тарик Али - Страница 69

Из «священного чрева» джихада выскользнуло гораздо больше зол: привычка к постоянному поступлению наличных, оружия и героина. Поступление первого и второго прекратилось, как только СССР потерпел поражение в афганской войне. Поступление героина не прекратилась, и все группы моджахедов были в той или иной степени вовлечены в нее: выращивали, производили, распределяли этот наркотик. Пути доставки у разных фракций были различны. Пуштуны использовали пакистанский порт Карачи. Хазарейцы и таджики решили, что проще сотрудничать с мощной русской мафией, которая контролировала распределение героина во всех бывших советских республиках и имела в Албании, а впоследствии и в Косово, колоссальные базы для снабжения Европы. Соперничество между группами моджахедов было основано не столько на этнической вражде, сколько на простой жадности. Когда режим «Талибан» заключил в 2000 году сделку с Соединенными Штатами и согласился сжечь под их контролем свои маковые поля в обмен на 43 миллиона долларов, их конкуренты в НАТО были счастливы. Теперь они стали монополистами. Российская мафия блистательно разгромила пакистанских торговцев героином.

Старых военных диктаторы, которые собирались в Мекке в 1993 году и в Бонне в 2001 году, не было видно. Некоторые умерли. Другие предпочли остаться дома. На этот раз их представители, после тщательной проверки западными разведками и отбора ветераном-посредником из ООН Лахдаром Брахими, одетые в аккуратные европейские костюмы, были безумно рады в угоду своим новым хозяевам декламировать риторические фразы. В Мекке они благодарили всемогущего Аллаха за свою победу над неверными. На этот раз они благодарили «неверных» за свою победу над «плохим семенем Ноя» и «мнимыми мусульманами». Сейчас они говорили медовыми голосами об «одной стране и одной нации, которая, умиротворив сама себя, уверенно движется к модернизации и не представляет никакой угрозы для своих соседей».

Мать Наполеона, когда придворные льстецы поздравляли ее с тем, что у нее так много детей, получивших европейские троны, кисло отвечала: «А надолго ли это?»

Факты таковы: ситуация в Афганистане нестабильна по своей сути. Только фантасты могут предполагать обратное. Мнение, что Афганистан в его настоящем виде может просуществовать несколько лет, смехотворно. В освобожденном Кабуле уже началась скрытая борьба, хотя открытых стычек избегают. Слишком многое поставлено на карту. Запад наблюдает. Деньги обещаны. Путин и Хатами настаивают на осторожности. Но эта дамба прорвется, и скорее рано, чем поздно. Бывший сотрудник ЦРУ Хамид Карзай всегда может работать в Северной Америке или Европе модельером и создавать роскошные одежды в роскошном стиле, проконсул США Залмай Халилзад может вернуться в Белый дом или на работу в «Унокал». А что же делать вымирающему и страдающему народу Афганистана? Как только морская пехота США уйдет, с головой бен Ладена или без нее, альянс обнаружит, что денег на что-либо другое, кроме войны, нет. Бойскаутская болтовня Америки о том, что «мы переделываем мир», предназначена для домашнего употребления. В Афганистане или Косово школы, больницы и жилые дома не вырастут из-под земли с приходом весны, да и с приходом следующей тоже. Я боюсь, что эта история также еще не закончена.

18

Кашмирская история

В долине Кашмира веют смертоносные ветра. Смерть блуждает по региону в разных обличьях, иногда в индийской военной форме, иногда — принимая облик бородатых мужчин, говорящих на языке джихада, вооруженных и присланных сюда Пакистаном. Аллах и Смерть сливаются воедино. Незримое присутствие ядерных ракет не позволяет расслабиться ни одной из сторон. Кашмир, попавший в эту ловушку «между двух огней», задыхается. Впавшие в депрессию и измотанные десятилетиями насилия, многие кашмирцы стали ко всему безразличны. Красоты весны и лета проходят мимо них незамеченными. Боясь даже думать о будущем, люди предпочитают жить настоящим. Угнетенные ситуацией, в которую попали, они молчат на публике и говорят правду шепотом. Они боятся, что Кабул двинет войска в Шринагар и во имя косной религиозности запретит поэзию и музыку, объявит нарушением закона появление женщин на людях без чадры, закроет университет и установит диктатуру священнослужителей. Трудно представить себе Кашмир во власти режима «Талибан», но когда-то также трудно было представить в этой роли Афганистан. Сложная и непредсказуемая комбинация обстоятельств дает иногда врагам света шанс победить. Если только не…

Я думал об этом в прекрасный октябрьский вечер в Нью-Йорке в те дни, когда подходил к концу срок президентства Клинтона, размышляя, есть ли какая-либо альтернатива для ситуации «между двух огней» и что Империя может предложить своим сатрапам из Юго-Восточной Азии. Но сейчас эта страна была поглощена своей собственной избирательной кампанией.

Спускаясь по 8-й авеню в поисках места, где можно подкрепиться, я остановился между 40-й и 41-й улицами, привлеченный мерцающей неоновой вывеской: «К-А-Ш-М-И-Р».

Неоновая стрелка свидетельствовала о наличии в подвале закусочной-забегаловки. Я решил рискнуть. К примитивной зоне приема пищи примыкало продолжение в виде приподнятой деревянной платформы. Табличка на стене гласила, что это Джинна-холл, торжественно открытый в 1996 году премьер-министром Пакистана Навазом Шарифом. Я спросил молодую женщину, видимо из Кашмира, сидящую за кассой, возможно ли, что это был тот самый Наваз Шариф, который сидел в то время в пакистанской тюрьме по обвинению в коррупции и убийствах. Она улыбнулась, но не ответила. Вместо этого она обратила свой взор на «Джинна-холл», где происходил какой-то митинг. Почти все места были заняты, там расположились около двадцати мужчин из Юго-Восточной Азии и одна белая женщина. В «президиуме» за отдельным столом сидели бородатые мужи в традиционных мешковатых брюках и длинных рубахах. Я посочувствовал одному из них. Пораженный жуткой чесоткой, обычной у мужчин-прачек, он был занят своим персональным «джихадом» и весь вечер неприлично чесался.

Выступал чисто выбритый белый американец и просто фонтанировал словами. По жестам и ходульной риторике в нем можно было угадать политика, который мог бы принадлежать к любой партии. Он оказался конгрессменом-демократом, «другом народа Кашмира». Недавно вернувшийся из поездки по стране, он был «глубоко тронут» страданиями, свидетелем которых стал, и теперь убеждал присутствующих, что «мировые лидеры просто обязаны заняться этой проблемой». Бородачи молча кивали, без сомнения вспоминая ту помощь, которую мировые лидеры оказали Кабулу и Косово. Конгрессмен сделал паузу. Он не хотел вводить этих людей в заблуждение: то, что предлагалось, было не «гуманитарной войной», а неофициальным Кемп-Дэвидом. «Здесь не нужны даже Соединенные Штаты, — продолжал он, — здесь нужен какой-нибудь великий человек. Это мог бы быть Нельсон Мандела… или Билл Клинтон».

На бородачей это заявление не произвело никакого впечатления. Один из немногих безбородых мужчин в аудитории поднялся и обратился к конгрессмену. «Пожалуйста, честно рассейте наши тревоги, — попросил он. — В Афганистане мы помогали вам разбить Советскую армию. Вы нуждались в нас тогда, и мы были вам верны. Теперь вы бросили нас ради Индии. Г-н Клинтон поддерживает Индию, а не права человека в Кашмире. Разве так обращаются со старыми друзьями?»

Конгрессмен издал несколько сочувственных звуков и даже пообещал поставить Клинтону на заметку то, что он не был «настойчивым в вопросе о правах человека в Кашмире». Он зря старался. Поднялся бородач и спросил, почему правительство США предало их. Это повторение раздражило конгрессмена. Он обиделся, пожаловавшись на то, что на митинге присутствуют только мужчины. Почему не присутствуют жены и дочери этих мужчин? Бородачи остались пассивными. Почувствовав необходимость глотнуть свежего воздуха, я решил уйти. Когда я поднимался по лестнице, конгрессмен опять изменил тему разговора, рассказывая теперь о замечательной красоте каширской долины, которую он недавно посетил.