Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность - Тарик Али - Страница 111

За 1912–1922 годы «Сарекат Ислам» пережила пик своего роста. Сторонники и сантри, и абанган вступали в ее ряды, заявляя о рождении объединенной, окрашенной в зеленый цвет ислама национальной организации, готовой к жертвам в борьбе против голландцев. В этот же период более жестко настроенные мусульмане, сторонники течения сантри, вступили в «Мухаммадья», модернистское исламское общество, с установкой на самопожертвование: оно было явно аполитичным и ограничивалось идеей распространения образования и созданием проектов социального обеспечения. Его основатель, Хаджи Дахлан, был последователем каирского реформатора Абдуха и прогрессивным мусульманином. Он был организатором движения «Мусульманские женщины», открывал для них школы, поощрял создание бойскаутских групп и футбольных команд, а также разработал учебный план, совершенно несвойственный крестьянским школам. Организация пользовалась уважением даже среди немусульман, и в ближайшие годы некоторые из ее членов стали высказываться в пользу полного отделения религии от политики, то есть секуляризации де-факто.

Молодые состоятельные люди с Явы или Суматры иногда искали убежища вдали от голландских колониальных владений, исчезая в Хиджазе во время совершения хаджа в Мекке. Некоторые не возвращались. Какая-то часть выбирали антиколониальную борьбу, но их мусульманская риторика часто была лишь национализмом в религиозных одеждах. Оглядываясь в прошлое, они пытались вспомнить первых паломников в Мекку, увидеть в них предшественников или вестников т. н. политического ислама, расцвет которого начался после 1965 года, однако такое искушение следовало преодолеть, поскольку такой взгляд был неисторичен. Фактом было желание сражаться и победить голландцев, и все большее количество социальных групп были готовы искать пути для этого. Кроме того, хадж совершался из века в век, и голландцы не осмеливались помешать этому, хотя и следили за этим из консульства в Джидде. В зависимости от периода, хаджи приносили в голландские колонии различные исламские течения: в 1820-х годах это был ваххабизм, в 1850-х годах — новые формы суфизма, в 1890-х годах — модернизм в стиле Абдуха и аль-Афгани.

Первые националисты и, позднее, многие коммунисты стремились занять промежуточную позицию между набожностью и рационализмом, мистицизмом и наукой, воображением и интеллектом. Лобовую атаку на религию сочли неуместной. Но тогда, как и сейчас, они хорошо знали, что именно взаимоотношение реальных сил, а не религия определяло облик мира. Все союзы должны были выстраиваться исходя из этого. В итоге подлинным полюсом притяжения была не Мекка и даже не османский Стамбул, в котором за много лет угасло множество надежд, так и не принесших никому реальной помощи, а Токио. События, развернувшиеся в Японии в эпоху Мэйдзи, казались так же далеки, как Стамбул. Но теперь османский военный корабль «Эртогрули», зашедший в 1890 году в Сингапур по дороге в Японию, вызвал взрыв энтузиазма у местного населения. Европейская торговля африканскими рабами нуждалась в оправдании расизма. Позднее это стало ключевым моментом в деле созидания европейского империализма. Жертвы реагировали, создавая мировоззрение сопротивления и борьбы. Когда «Эртогрули» причалил в Сингапуре, воодушевленные националисты спрашивали себя, не положит ли это начало турецко-японскому союзу против европейских империй?

Победа японцев над флотом императорской России в 1905 году была с энтузиазмом встречена колониальным миром. Для многих это стало свидетельством возрождения Азии, и многочисленные националисты-интеллектуалы в колониях рассматривали Страну восходящего солнца как потенциального союзника. В Бенгалии, как и на Яве, новости об успехе Японии доходили и до сельского населения. Традиционная культура архипелага внесла мистический элемент в эту историю: пошли слухи о большом корабле, «который приплывет сквозь облака вместе с японской армией, которая победит голландцев». Еще более фантастическую надежду выразил «Ал-Имам», мусульманский журнал, выпускавшийся в Сингапуре: якобы Япония, нуждавшаяся в обращении в одну из мировых религий для выживания в современном мире, вполне может выбрать ислам. Почему? Потому что только ислам гарантировал расовое равноправие, тогда как христианство — религия «белых империй» — никогда не относилось к японцам как к равным, и поэтому, как отмечалось в газете, «читателя не удивит, если мы скажем, что мусульманская Япония станет лидером всех народов к востоку от Бабал-Мандаба “ключа к Красному морю”[177]. Даже когда стало ясно, что звезда и полумесяц не заменит японцам восходящее солнце, Япония по-прежнему оставалась источником вдохновения для азиатского национализма[178]. Но вскоре, и не менее сильно, задули и другие ветры.

В 1914 году голландский марксист Хенрик Снивлиет основал Индийскую социал-демократическую ассоциацию. Она состояла из горстки марксистов, включая Тан Малаку и Семауна, позже ставших основателями Индонезийской коммунистической партии (КИИ). До этого они вступили в «Сарекат Ислам», чтобы заниматься там «работой с массами». Победа Русской революции 1917 года создала врага и Японии, и всем ярым националистам. Последователи Тан Малаки и его товарищей теперь начали открыто агитировать в рамках «Сарекат Ислама» за более явную революционно-освободительную позицию партии. Делегация от организации посетила Конференцию тружеников Востока в Баку в 1920 году. Именно здесь, в присутствии сотен делегатов от разных стран мусульманского мира, Григорий Зиновьев, бывший тогда председателем Коминтерна, крайне эмоционально призвал мусульманский мир начать джихад против всех империй. В ответ раздались аплодисменты и выстрелы в воздух.

В 1921 году коммунистическая фракция в «Сарекат Ислам», включавшая членов, совершивших хадж в Мекку, потребовала на ежегодном съезде организации «совершить революцию в интересах угнетенного народа». О настроении на съезде можно судить по тому, что в рамках даже самой умеренной группы Агуса Салима постоянно подчеркивалось, что якобы Мухаммед проповедовал социализм за 12 сотен лет до Маркса. Салим осудил «двойственную душу» КПИ и выступил в защиту «чистой души “Сарекат Ислам”». Расцвет «чистой души» КПИ породил замечательную личность Мохаммада Мисбаха (1876–1926) или «Красного хаджу» («Хаджа» — значит «совершивший паломничество в Мекку»).

Совершавшиеся в различных частях света попытки создать политические организации, включавшие и исламистов, и коммунистов, терпели неудачи. Но иногда такие усилия порождали отдельных личностей, для которых подобный синтез был возможен: хаджа Мисбах был именно такой личностью. Он сыграл важную роль в антиколониальной борьбе и был сослан на Ириан (название Новой Гвинеи на Яве) вместе с арестованными членами КПИ в конце 1920-х годов[179].

После раскола организации большинство ее членов перешли к радикалам. «Сарекат Ислам» продолжила свое существование, но перестала быть массовой организацией и через нескольких лет исчезла. Все больше ортодоксальных мусульман обретали сторонников в модернистских исламских организациях; незначительное их число перешло в «Нахдлатул Улама» (НУ), партию, основанную в 1926 году как противовес ортодоксальному модернистскому исламу и крайне критично настроенную по отношению к синкретичному суфизму.

Удивительно, что именно тропический ислам дал рождение тому, что позже стало крупнейшей коммунистической партией за пределами Китая и России. КПИ выросла, она организовала профсоюзы, руководила забастовками и создала целую издательскую сеть.

Тогда же, как и другие коммунистические партии, она приняла диктат Москвы, но в редких случаях, когда она получала полезный совет из столицы СССР, партия чаще всего принимала решение проигнорировать его. В 1927 году Москва предостерегала против преждевременного восстания на Яве, когда было очевидно, что местные условия были еще весьма неблагоприятными. КПИ пренебрегла предостережениями Москвы, подняв антиколониальное восстание. Народ был не готов к этому, и КПИ легко оказалась в изоляции. Примечательно, что две провинции — Бантен и Западная Суматра, — в которых восстание было особенно яростным, являлись самыми мусульманскими!