Остров фарисеев. Путь святого. (сборник) - Голсуорси Джон - Страница 118

– Недда, иди, я не сплю.

Сквозь занавеску, пропускавшую решительно все, пробивался лунный свет; в этой полутьме Недда тихонько пробралась к кровати. Она едва могла разглядеть лицо Дирека и его полный обожания взгляд. Положив руку ему на лоб, она шепотом спросила:

– Тебе хорошо?

– Да, очень, – шепнул он в ответ.

Она опустилась около кровати на колени и положила голову рядом с ним на подушку. Удержаться от этого она не могла; теперь им стало уютно и спокойно. Он дотронулся губами до ее носа. В этот миг она перехватила его взгляд – томный и нежный, – затем встала.

– Хочешь, я посижу с тобой, пока ты заснешь?..

– Да. Но спать я не буду. А ты?

Недда в темноте отчаянно покачала головой. Спать?.. Нет, ей не до сна!

– Ну что ж, тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мой темноглазый ангел.

– Спокойной ночи. – Прошептав эти слова, Недда тихонько открыла дверь и бесшумно ушла.

Глава XXXVII

Недда долго не могла сомкнуть глаз и представляла себе, что она там, где ей уже совсем нельзя было бы уснуть. Но когда наконец она забылась, ей приснился сон: они вдвоем с Диреком очутились на какой-то звезде, где все белое: и вода, и деревья, и трава, и птицы. Они с Диреком идут, взявшись за руки, а вокруг растут белые цветы. И когда она нагнулась, чтобы сорвать один из них, оказалось, что это вовсе не цветок, а Трайст – его забинтованная голова! Недда с криком проснулась.

В восемь часов она, уже одетая, сразу же пошла в комнату Дирека. На ее стук никто не ответил; у нее от страха сжалось сердце, и она толкнула дверь. Дирека не было; он взял свои вещи и ушел. Недда побежала в вестибюль. В конторе для нее лежала записка, и она пошла к себе, чтобы не читать ее на людях. Там было написано:

«Он вернулся утром. Я еду первым же поездом домой. По-моему, он хочет, чтобы я что-то сделал.

Вернулся! То самое, то серое нечто, которое, как ей показалось, и она на мгновение увидела в лучах у реки! Дирек опять мучается, как мучился вчера! Это ужасно! Недда сидела, опустив руки, пока не пришел отец. Ей стало легче от того, что и он знает про это несчастье. Он не стал возражать, когда она предложила поехать следом за Диреком в Джойфилдс. Они отправились сразу же после завтрака. Теперь, когда она знала, что скоро увидит Дирека, страх ее немного прошел. Но в поезде она сидела молча, разглядывая пол, и только раз взглянула на отца из-под длинных ресниц.

– Ты это можешь понять, папа?

Феликс, который был немногим веселее ее, ответил:

– В этом человеке было что-то странное. Не забывай, что Дирек недавно болел. Но для тебя все это слишком тяжело, Недда. Меня это огорчает. Мне все это ужасно не нравится!

– Я не могу с ним расстаться, папа. Это невозможно!

Феликс замолчал, услышав ее резкий тон.

– Будем надеяться, что его мать как-нибудь ему поможет, – сказал он.

Ах, если бы Кэрстин захотела помочь – услать его куда-нибудь подальше от этих батраков, подальше от этих мест вообще!

Выйдя из поезда, они пошли через луга, что сокращало дорогу почти на целую милю. Трава и роща ярко блестели на солнце; трудно было поверить, что люди могут страдать из-за такой приветливой земли, испытывать горе и терпеть несправедливость, живя и работая на этих светлых полях. В этом земном раю у жителей должна быть завидная доля, сытое существование, не хуже хотя бы, чем у этих холеных, довольных коров, поднимавших к ним любопытные морды! Недде захотелось погладить одну из них; нос у нее был тупой, мокрый, сероватый. Но животное, фыркая, отпрянуло от ее руки, и мягкие недоверчивые глаза в каштановых ресницах, казалось, упрекали девушку в том, что она принадлежит к породе, от которой нельзя ждать ничего хорошего.

На последнем поле, где им надо было сворачивать к Джойфилдсу, они встретили приземистого белобрысого человека без шапки и без куртки; он только что загнал скотину и возвращался с собакой, припадая на обе ноги, словно все еще шел за стадом. Проходя мимо, он кинул на них такой же недоверчивый взгляд, как та корова, которую хотела погладить Недда. Она поняла, что это один из батраков Маллоринга, и ей захотелось его расспросить, но вид у него был смущенный, подозрительный, словно он поймал ее на том, что она пыталась его в чем-то обмануть. Тем не менее она набралась храбрости и спросила:

– Вы знаете, что случилось с бедным Бобом Трайстом?

– Слыхал… Уж больно не нравилось ему в тюрьме. Говорят, будто тюрьма выедает сердце у человека. Вот он и не стал этого дожидаться.

Улыбка, искривившая его губы, показалась Недде странной и жестокой, словно этот человек радовался, что его товарища постигла такая судьба. Она не нашлась что ответить и почему-то спросила:

– Пес у вас хороший?

Он взглянул на семенившую рядом собаку с опущенным хвостом и помотал головой:

– Никуда не годится для скотины, боится ее тронуть! – Потом, глядя на нее искоса, неожиданно добавил: – Ну а молодой мистер Фриленд головой все же треснулся!

И снова в голосе его послышалось злобное удовлетворение, а губы искривила жестокая усмешка. Недде стало еще тоскливее.

Они разошлись в разные стороны на перекрестке, и Недда видела, что он смотрит им вслед, когда они поднимались по ступенькам к калитке. Посреди грядки с ранними подсолнечниками стоял Тод, окруженный тремя маленькими Трайстами и собакой. Все они, по-видимому, изучали самый большой подсолнечник, на котором сидели пестрая бабочка и пчела: одна на золотом лепестке, другая – на черном венчике. Недда торопливо подошла к ним и спросила:

– Дирек вернулся, дядя Тод?

Тод поднял на нее глаза. Он, казалось, ничуть не удивился, словно уже привык, что его родственники падают с неба в десять часов утра.

– Да. И ушел опять, – сказал он.

Недда кивком показала на детей:

– Вы уже слышали, дядя Тод?

Тод кивнул, и его голубые глаза, глядевшие поверх детских головок, потемнели.

– А бабушка еще здесь?

Тод снова кивнул.

Оставив Феликса в саду, Недда поднялась наверх и постучала в дверь к Фрэнсис Фриленд.

Эта стоическая женщина позволяла себе единственную роскошь – завтракать у себя в комнате, и сейчас она готовила себе завтрак на маленькой спиртовке.

– Ах, милочка! – воскликнула она, увидев Недду. – Откуда ты взялась? Ты должна выпить со мной какао, оно такое вкусное! Посмотри, какая чудная спиртовка. Ты когда-нибудь видела, чтобы они так прекрасно горели? Гляди!

Она дотронулась до спиртовки, и слабенькое пламя тотчас погасло.

– Ах как досадно! Но это чудесная вещь, совсем новое устройство. Я тебе непременно такую куплю. Пей поскорее какао, оно очень горячее.

– Я уже позавтракала, бабушка.

Фрэнсис Фриленд недоверчиво посмотрела на нее, потом принялась сама пить какао, что ей, по правде говоря, давно пора было сделать.

– Бабушка, вы мне поможете?

– Конечно, милочка. В чем?

– Я хочу, чтобы Дирек забыл всю эту ужасную историю.

Фрэнсис Фриленд отвинтила крышку маленькой коробочки.

– Да, конечно, милочка. Я тоже думаю, что для него это будет самое лучшее. Открой рот, я положу туда чудный сухарик. Они с гематогеном и страшно полезны после долгих поездок… Боюсь только, что он меня не послушается, – добавила она грустно.

– Да, но вы можете поговорить с тетей Кэрстин, а ее он послушается.

На лице Фрэнсис Фриленд появилась необычайно трогательная улыбка.

– Конечно, я могу с ней поговорить. Но понимаешь, со мной ведь никто не считается. Старых людей редко слушают.

– Что вы, бабушка, с вами все считаются! Еще как! Все восхищаются вами. У вас есть то, чего нет ни у кого другого. И вы совсем не старая душой.

Фрэнсис Фриленд повертела на пальце одно из своих колец и сняла его.

– Ну, об этом лучше не думать, – сказала она. – Я давным-давно хотела отдать тебе это кольцо, оно так жмет мне палец! А ну-ка давай посмотрим, годится ли оно тебе!