Остров фарисеев. Путь святого. (сборник) - Голсуорси Джон - Страница 102

Утром он почувствовал себя еще хуже. Фермеры ни за что не пустят к себе в дом сброд, который он послал в имение. Этим бродягам придется разбить лагерь. Лагерь на его земле! Вот тут-то у него на миг появилась мысль: не следовало ли ему подумать и согласиться на требование батраков? Но эта мысль сразу же исчезла. Единственное, с чем нельзя мириться, – это насилие над личностью! Ни в коем случае! Но все же, может быть, он чуть-чуть поторопился, вызвав штрейкбрехеров? Нельзя ли еще спасти положение, если поехать туда первым же поездом? Его личное присутствие все может решить. Если он предъявит свой ультиматум, имея про запас штрейкбрехеров, должны же батраки послушаться голоса разума. В конце концов, они же его люди. И вдруг он почувствовал изумление, что они решились на такой шаг. Что на них нашло? Ведь, говоря по совести, это такой малодушный народ, у них не хватало мужества даже вступить в стрелковое общество, которое получило от него в дар небольшой тир! И перед его глазами возникли эти люди, которых он так часто встречал на дорогах: сгорбившись, они смущенно кланялись и брели дальше со своими плетеными сумками и мотыгами. Да! Все это дело рук Фрилендов. Его рабочих на него натравили – вот именно, натравили! Это видно даже из того, как выражено их требование! Он с горечью думал о том, как не по-соседски ведет себя эта женщина и ее щенки! Нет, он не может скрыть этого от жены! Он ей все расскажет. И как ни странно, ее ничуть не смутило приглашение штрейкбрехеров. Конечно, надо спасти сено! И дать хороший урок батракам! Нельзя же им спускать те неприятности, которые они с Джералдом пережили из-за Трайста и этой дочери Гонта! Нельзя, чтобы люди говорили или даже думали, будто эта Фриленд и ее дети взяли верх! Если батраков как следует проучить, в другой раз им будет неповадно!

Его восхищала ее твердость, но он все же почувствовал легкую досаду. Женщины не умеют смотреть вперед; не умеют предвидеть возможные последствия своих поступков. И он сказал себе: «Черт возьми! Вот не думал, что она может быть такой суровой! Правда, она гораздо ближе меня принимала к сердцу поведение и Трайста и дочки Гонта».

Барометр в прихожей показывал, что давление по-прежнему падает. Сэр Джералд успел на поезд в девять пятнадцать, дав телеграмму управляющему, чтобы тот встретил его на станции, и распорядившись, чтобы выезд штрейкбрехеров задержали, пока он не протелеграфирует.

Управляющий подробно изложил ему все обстоятельства дела, пока они ехали от станции в имение, – трехмильная дорога, половина которой пролегала по его собственным землям. Дело очень неприятное – батраки молчат как рыбы; фермеры злы и ничего не понимают, но начали косить своими силами. Батраки не пошевелили и пальцем. Он видел среди них молодого мистера Фриленда и мисс Фриленд. Все было подстроено очень ловко. Он ничего не подозревал – все это так непохоже на батраков, он-то их знает! И собственно говоря, нет у них настоящей причины для такого поведения! Да, другую работу они по-прежнему делают: доят коров, ухаживают за лошадьми и все такое, – вот только косить не желают, ни под каким видом! Ну и странное же у них требование, просто смех да и только, никогда ничего подобного не слыхивал! Ведь, в сущности говоря, они требуют гарантии постоянной аренды. Все началось с дела Трайста! Маллоринг резко его прервал:

– Пока они не возьмут назад своего требования, Симмонс, я не смогу разговаривать с ними ни по этому, ни по какому другому вопросу!

Управляющий кашлянул, прикрыв рот рукой.

– Да, конечно! Только, пожалуй, лучше это выразить как-нибудь помягче, чтобы их успокоить… Это, конечно, верно – нельзя давать им волю в таких делах…

В это время они как раз проезжали мимо дома Тода. У него был обычный мирный вид. Маллоринг не смог удержаться и раздраженно махнул рукой.

Едва приехав, он разослал во все концы садовников и грумов, оповещая батраков, что будет рад их видеть у себя на ферме в четыре часа. Остаток времени он провел в раздумье и в переговорах с фермерами, которые все за исключением одного – пугливый субъект, чтобы не сказать больше! – стояли за то, чтобы дать батракам хороший урок.

Маллоринг, хоть и отказался прислушаться к совету управляющего, считавшего, что батраков не грех и обмануть, все же прикидывал, нельзя ли дать рабочим какую-то гарантию того, что их не выгонят, не лишая при этом ни себя, ни фермеров свободы действий. Но чем больше он вдумывался в то, что произошло, тем глубже понимал, как это подрывает основное право землевладельца – знать, что хорошо для его арендаторов, лучше, чем они это знают сами.

Около четырех часов он отправился на ферму. Небо заволокло тучами, и поднялся довольно холодный, пронизывающий ветер. Решив воздействовать на батраков своим авторитетом, он намекнул управляющему и фермерам, что их присутствие будет лишним, и пошел к воротам в приподнятом настроении, словно перед схваткой. На чистеньком дворе в зеленоватом пруду мирно плавали утки, на стрехах сарая, красуясь, расхаживали белые голуби, и его острый хозяйский глаз подметил, что на крыше не хватает нескольких черепиц. Четыре часа! Ага, вот кто-то идет! Бессознательно он сжал в кулаки руки, глубоко засунутые в карманы, и мысленно повторил вступительные слова своей речи. И тут он с негодованием заметил, что подходивший к нему батрак был тот самый неисправимый «законник» Гонт. Коренастый, широкоплечий человек со взлохмаченными волосами и блестящими серыми глазками поднес руку к голове, произнес обычным своим насмешливым тоном: «День добрый, сэр Джералд!» – и замер. В его глазах поблескивала издевка, не раз приводившая в смущение его противников на политических митингах. Затем в воротах появились два худых старика с похожими морщинистыми лицами и обвислыми обкусанными усами. Они встали за спиной Гонта, дотронулись до падающей на лоб пряди и, переминаясь с ноги на ногу, искоса поглядывали друг на друга. Маллоринг ждал. Пять минут пятого! Десять минут пятого! Тогда он сказал:

– Будьте добры, скажите остальным, что я уже здесь.

Гонт ответил:

– Ежели вы дожидаетесь, чтобы народ собрался, сэр Джералд, думается мне, это все, кого вы дождетесь!

Маллоринг вспыхнул от гнева, лицо его побагровело. Ах вот оно что! Он проделал весь этот путь с самыми лучшими намерениями, а они вот как с ним обошлись! Он пришел сюда не для того, чтобы разговаривать с этим «законником»: тот ведь явно намерен почесать язык, – да еще привел с собой этих двоих, чтобы они потом засвидетельствовали, как помещика приперли к стенке! Маллоринг резко спросил:

– Значит, вот какую встречу вы мне приготовили?

Гонт невозмутимо ответил:

– Пожалуй, что да, сэр Джералд.

– Видно, вы не понимаете, с кем имеете дело.

– Почему же, сэр Джералд?

Ни разу больше на них не взглянув, Маллоринг вернулся домой. В прихожей его ждал управляющий, и по лицу его было видно, что он предвидел неудачу. Маллоринг не дал сказать ему ни слова:

– Принимайте меры. Штрейкбрехеры приедут завтра около полудня. Теперь я это дело доведу до конца, Симмонс, даже если мне придется всех разогнать. Проверьте, будет ли наготове полиция, если батраки что-нибудь затеют. Дня через два я приеду снова.

И, не дожидаясь ответа, он прошел к себе в кабинет. Пока готовили автомобиль, он стоял у окна, чувствуя себя глубоко оскорбленным, и думал о том, что собирался сделать, о своих добрых намерениях, думал о том, куда идет страна, в которой нельзя добиться даже того, чтобы батраки пришли и выслушали своего хозяина. Его томили обида, гнев и недоумение.

Глава XXVIII

В первые два дня этой встряски семья Фриленд вкушала радость победы. Бунт удался. Один только глава семьи неодобрительно качал головой. Он, как и Недда, ничего не подозревал, и для него такое обращение с ни в чем не повинным урожаем казалось неестественным и даже бесчеловечным.

С тех пор как обо всем узнал, он почти не разговаривал, на его всегда ясном лбу залегли морщины. Рано утром, на другой день после того как вернулся в город, Маллоринг отправился на соседний луг, где один из фермеров с помощью своей семьи и садовника Маллоринга сгребал сено, взял вилы и, не говоря никому ни слова, принялся им помогать. Этот поступок показал его отношение к тому, что происходит, яснее, чем любая речь, и его дети наблюдали за ним в полной растерянности.