Куда ворон костей не приносил - Бельский Симон Федорович - Страница 32

Сторож, стуча тупой лопатой, шел по мосткам и, завидя нас, остановился.

— Пора!— сказал он,— запираем.

И минуту подумав, добавил сердито:

— Ничего сегодня не будет!

Пробираясь по тропинке, между могилами, мы слышали, как он бормотал:

— И чего тут сидят, сидят! Покойник слышит разговоры, ему еще хуже. Дайте лежать тихо, земля их и съест помаленьку. Из могилы не уйдешь!

Мы дошли до церкви, и когда звякнуло железное кольцо на калитке, женщина вдруг остановилась. Волосы её выбились из-под шляпки, бледное лицо стало еще бледнее в свете фонаря, освещавшего за оградой пустынную улицу.

— Постойте! я забыла...— сказала она.

— Пойдемте!

— Нет! еще вот это.— Я увидел в её руке половину большой груши.

— Неделю тому назад, только неделю!— Она припала к гранитному памятнику и заплакала.

Я видел её вздрагивающие плечи, белую шею, завиток мягких волос над черным воротничком.

— Он принёс эту грушу и хотел съест половину... Вот это его.— Она вытерла слезы зажатым в комок платком и как ребенок упрямо сказала:

— Я пойду, оставлю там на могиле!

— Постойте. Нельзя же так...

Я искал слов, которые терялись в этом холодном мраке, где исчезала всякая человеческая логика. Но она уже не слушала и мелкой быстрой походкой совершенно не походившей на её тяжелые утомленные движения, когда мы шли с кладбища, исчезла среди крестов.

Вся её мысль, то, что называют бессмертным духом, было около могилы и не могло от неё оторваться. Невидимые нити женского духа обвили труп, как тончайшие корни дерева оплетают комки земли.

— Но и пусть!— сказал я со злобой к Тому, Кто молчал, когда мы ждали чуда, и так распахнул железную калитку, что она дребезжа и звеня ударилась о каменную стену.

— Пусть! Я ничего не жду и мне ничего не надо!

II.

Прошла осень. На кладбище я не ездил, потому что притворялся занятым важными делами, а по вечерам сидел в ресторанах, выбирая такие углы зала, где было больше света и движения.

У себя в квартире ночью я зажигал все лампы и большую люстру, свет которой отражался в зеркале против кровати. Я работал, как актер среди размалеванных декораций, но мучительно сознавал, что где-то рядом безграничная, холодная пустыня, невидимая бездна, куда я свалюсь и буду лежать в сизокрылой тени берёз, под грудой свеженарытой рыжей земли. Может быть, в этом новом сюртуке, наглухо застегнутом на все пуговицы. Рука, моя рука! которая держит сейчас хрустальный стакан, будет гнить медленно и долго, долго и медленно! Иногда я осторожно смотрел на лица, окружающих меня мужчин и женщин, притворявшихся, как и я, бессмертными, чтобы угадать, какие лица будут у них тогда.

Смерть великий художник! Еще за несколько часов до конца она, неслышная и невидимая, садится на постель и принимается за работу. Спокойно и не торопясь, кладет она тени около глаз, на висках; заботливо разглаживает морщины на лбу, заостряет подбородок и заставляет улыбнуться особенной, своей улыбкой, которая, то едва заметна в углах рта и линиях около носа, то поднимает губы так, что мертвое лицо смеется печально и важно, или злобно и горестно. Глаза чаще всего остаются полуоткрытыми.

Из-под опущенных ресниц, мертвый может видеть свои скрещенные на груди руки и дорогие лица, наклоняющиеся к этим рукам для последнего, долгого мучительного поцелуя.

Меня так занимала эта работа смерти, что я часто оказывался в обществе мертвых. Они сидели вокруг меня в театрах, в газовых белых платьях кружились на сцене, болтали за мраморными столиками в ресторанах, пили и смеялись в то время, когда я представлял себе, как они важные и неподвижные, с странными улыбками будут лежать в своих блестящих глазетовых гробах, в чёрной пасти могил, среди зеленых ветвей набросанных по краям, чтобы скрыть грязную землю.

Выпал уже первый снег, когда я встретил ту молодую женщину, с которой познакомился на кладбище. Она сняла траурное платье, но в её прелестном лице, глубоких глазах было по-прежнему выражение печали и ужаса.

Мы встретились на набережной. В черной воде дрожала огненная лента фонарей и кружась плыли первые льдины.

Она сама подошла ко мне.

— Почему вы перестали бывать на кладбище? Я хотела увидеть вас еще летом,— спросила она.

— А вы все еще верите в чудеса?

— Я теперь знаю!— сказала она загадочно улыбаясь.— И хочу, чтобы знали вы, но это так тяжело!..— В её глазах мелькнуло выражение безграничного отчаяния.

— Я тоже знаю!— ответил я, стараясь улыбнуться.

Есть река, вот эта чугунная решетка, туман и

160 лёд. Есть только тот мир, который я вижу. Другого мне не надо! Я взял ее за руку. Мне захотелось разбудить ее от тяжелого сна, вернуть к жизни.

— Нет!— оказала она, отнимая руку.— Все это только призрак. Они ведь возвращаются.

— Кто?

— Мертвые,— ответила молодая женщина, испуганно смотря в открытый перед нами немой и печальный мрак над холодной рекой.

Я придержал рукой шляпу, которую чуть не сорвал порыв ветра, и ответил с раздражением.

— Забудьте об этом! Надо жить среди живых. Смотрите на меня! Я вылечился от той болезни, которая вас и меня захватила около могил: мы были неосторожны и слишком близко заглянули в их мрачную глубину.

— Поздно, — глухо сказала она отворачиваясь.— Приходите ко мне и вы увидите. .— Она сказала адрес и торопливо не прощаясь ушла.

Я хотел отказаться. Какое мне дело до безумия этой несчастной, которая не находит силы освободить себя от власти мертвого! Я ненавидел её мужа, потому что, может быть, это он оттуда, держал в своих оцепеневших руках молодую жизнь.

— Не пойду!— говорил я себе вечером, когда сидел в ярко освещённой спальне.

Но на другой день звонил у дверей её квартиры, готовый к борьбе и сам пугаясь этой борьбы.

Она сама отворила мне дверь в темный коридор, заставленный шкафами, и молча проводила меня в большую комнату, не то гостиную, не то столовую, среди которой на длинном столе, горели в бронзовых подсвечниках две свечи.

— Здесь?— спросил я, точно между нами было что-то условлено, разглядывая темные углы.

— Здесь,— ответила она тихо.— Он не любит сильного света.

— Он? Кто же это он?— спросил я, бросая на стол перчатки.

— Мой муж!

— Вы хотите, чтобы я его увидел?— сказал я, не замечая нелепости моего вопроса.

Она села, закрыла лицо руками и заплакала, как плачут дети. На её пальцах сверкали слезы, или брильянты на кольцах.

В соседней комнате послышался глухой шум, точно что-то упало на ковер.

— Это он!— сказала она, вытирая слезы.— Видите, я сегодня надела синее платье. Он любил синий цвет.

И вдруг я услышал, как кто-то осторожно отворяет дверь за моей спиной, закрытую тяжелой портьерой.

— Что это?— спросил я, чувствуя приближение ужаса и вставая с дивана.— Говорите же, зачем вы меня звали сюда?— Мне стыдно было моего страха и того, что я не умел его скрыть.

Она в свою очередь встала, заговорила быстро, бессвязно, стараясь уловить руководящую нить в том мрачном бесконечном лабиринте, в котором блуждала её душа.

- Я любила слишком сильно. У меня не было другой жизни, кроме его жизни. Когда это случилось так внезапно и так странно, я задыхалась, как в могиле и все ждала. Мне не нужно было воскресения через тысячи лет, новой какой-то жизни в царстве бесплотных теней, потерявших все земное. Я хотела его близости, теперь, здесь! но он не приходил. Только там на кладбище, над могилой, мне казалось иногда, что он меня слышит и зовет так же, как я его звала. Может-быть, мои страдания не давали ему уйти навсегда, он блуждал где-то вокруг меня. Я это чувствовала и несколько раз хотела уйти к нему. На кладбище я носила с собой яд, но ведь тогда бы и меня не было, вот такой, какой вы меня видите. Я заблудилась среди могил, в синих тенях, в вечных сумерках. И поверите ли, он меня утешал. Я слышала его голос. Он был во всем и нигде! Вы никогда не обращали внимания, как странно качались и вздрагивали на кладбище ветви деревьев?