Адвокат - Гришем (Гришэм) Джон - Страница 11

— Еще как да! У нас есть несколько дней — на работу я не собираюсь, и…

— С чего это вдруг?

— Потому что чувствую себя развалиной. В таких случаях фирма дает сотруднику три-пять дней, чтобы восстановить силы.

— Значит, ты развалина?

— Увы! Даже смешно, честное слово. Все проявляют заботу, ходят на цыпочках. Почему бы этим не воспользоваться?

— Я не смогу. — Лицо Клер стало напряженным.

На том и порешили. Разумеется, мое предложение было чистой воды провокацией, я прекрасно знал, что Клер кругом занята. Вновь уткнувшись в газету, я понял, насколько мое предложение было бестактным. Однако никаких угрызений совести не испытал. От поездки со мной Клер отказалась бы в любом случае.

Внезапно она заторопилась. Ее ждали деловые встречи, занятия, светские обязанности — словом, активная жизнь молодого честолюбивого хирурга. Всю дорогу по заснеженным улицам она молчала.

— Мне нужно будет слетать на пару дней в Мемфис, — безразличным голосом сообщил я, когда мы подъехали к воротам, выходившим на Резервуар-стрит.

— Вот как? — невозмутимо откликнулась она.

— Хочу повидать родителей. Последний раз я был у них в прошлом году. Сейчас самое подходящее время. Работать все равно не могу, а снег действует мне на нервы: развалина.

— Ну что ж, позвони мне. — Клер выбралась из машины и хлопнула дверцей. Ни словца, ни поцелуя на прощание.

Я смотрел, как она торопливо шагает по дорожке к госпиталю.

Все кончилось. Что же мне сказать матери?

Моим родителям едва перевалило за шестьдесят; не имея особых проблем со здоровьем, они после раннего выхода на пенсию усердно учились наслаждаться вынужденным бездельем. Отец тридцать лет оттрубил пилотом на гражданских самолетах, мать была банковским менеджером. Всю жизнь они истово работали, откладывая неплохие деньги. Жили мы в просторном уютном доме, каковой и приличествует семье, относящейся к верхушке среднего класса. Два моих брата и я получили образование в частных школах, самых лучших из известных нашим родителям.

Отец с матерью были людьми надежными, основательными, консервативными, патриотично настроенными, свободными от дурных привычек и на редкость преданными друг другу. Церковь по воскресеньям, парад на Четвертое июля, раз в неделю Ротари-клуб.[5] А еще они любили путешествовать и могли поехать куда угодно.

Родители до сих пор переживали по поводу распавшегося три года назад брака Уорнера. Брат был адвокатом в Атланте и женился на сокурснице, девушке из Мемфиса, с чьей семьей мы поддерживали давние дружеские отношения.

После рождения второго ребенка супружеская жизнь дала глубокую трещину. Оформив развод и получив алименты, бывшая жена переехала в Портленд. Раз в год отец с матерью навещали внуков.

Этой темы в разговорах с родителями я не касался.

В мемфисском аэропорту я взял напрокат машину и отправился на восток. В Мемфисе жили преимущественно негры, белые предпочитали пригород. Время от времени случались массовые миграции: стоило одной чернокожей семье устроиться поближе к природе, как белые тут же гуськом перебирались в другое место. Подчиняясь стремлению рас к взаимоизоляции, Мемфис потихоньку сползал к востоку.

Родители жили по соседству с полем для гольфа. Их новый дом с широкими окнами выходил на основную площадку. Я его втайне терпеть не мог, потому что на площадке вечно толпились игроки.

Из аэропорта я позвонил родителям, так что к моему прибытию мать сгорала от нетерпения. Отец, по ее словам, застрял где-то у девятой лунки.

— У тебя усталый вид, сынок, — после неизбежных объятий и поцелуев заметила мать. Впрочем, эту фразу я слышал от нее в каждый приезд.

— Спасибо, ма. Зато ты выглядишь чудесно.

Что правда, то правда. Ежедневная партия в теннис помогала ей сохранять стройную фигуру, а кварцевая лампа обеспечивала ровный бронзовый загар.

Сидя во внутреннем дворике, мы потягивали чай со льдом и наблюдали за пенсионерами, разъезжающими в гольф-карах.

— Что-то случилось? — неожиданно спросила мать.

— Нет, все в порядке.

— А где Клер? Почему вы ни разу не позвонили? За последние два месяца я ни разу не слышала ее голоса.

— У Клер тоже все хорошо, мама. Мы живы и здоровы, работаем.

— И вам хватает времени друг на друга?

— Нет.

— Но вместе вы бываете?

— Редко.

Мать встревоженно округлила глаза:

— Что-то не так?

— Да.

— Так я и знала! По твоему голосу в телефоне поняла. Но ты-то хоть не собираешься разводиться? А договориться вы не пробовали?

— Нет. Оставим это, ма.

— Ну почему не попробовать? Клер — замечательная женщина, Майкл. Постарайтесь отдать совместной жизни все, что у вас есть.

— Мы пытаемся, мама. Это очень трудно.

— Да почему? Связи на стороне? Наркотики? Спиртное? Азартные игры? Что-нибудь похуже?

— Нет. Просто каждый живет своей жизнью. Я провожу на работе восемьдесят часов в неделю. Она тоже.

— Сбросьте темп. Деньги — это еще не все. — Голос матери дрогнул, глаза увлажнились.

— Мне очень жаль, мама. Хорошо хоть у нас нет детей.

Она прикусила губу, стараясь не выдать, что обмерла в душе. Мамино горе было мне понятно: у двух сыновей жизнь не сложилась, теперь вот у третьего… Мой развод станет крахом ее надежд. И во всем она будет винить только себя.

Не желая быть объектом жалости, я перевел разговор в иное русло и поведал историю с Мистером, несколько приуменьшив, ради маминого спокойствия, опасность, которая мне угрожала. Если мемфисские газеты и сообщали о случившемся, то родители заметки точно не читали.

— С тобой все в порядке? — потрясенно спросила мать.

— Естественно. Пуля прошла мимо. Я же здесь.

— Слава Богу! Но я имею в виду твое моральное состояние.

— Я в полном душевном равновесии, никаких истерик. Мне дали пару выходных, вот я и приехал.

— Бедненький. Сначала проблемы с Клер, теперь это.

— Я отлично себя чувствую. Вчера у нас был сильнейший снегопад, самый подходящий момент убраться на время из города.

— А Клер?

— Как и все в Вашингтоне. Живет в госпитале, это, пожалуй, самое спокойное сейчас место.

— Я очень за тебя волнуюсь. В газетах пишут про рост преступности. Вашингтон становится все более опасным.

— Да почти таким же, как Мемфис.

Около низкого заборчика приземлился мяч. Через минуту на гольф-каре подъехала его владелица, тучная дама. Она вылезла из крошечной машины, подошла к мячу, неловко взмахнула клюшкой. Удар оказался слабым.

Мать направилась к дому, чтобы принести чаю и утереть слезы.

Не знаю, кого из родителей сильнее расстроил мой приезд. Мать мечтала о крепких семейных узах для сыновей и о возне с внуками. Отцу хотелось, чтобы его сыновья как можно быстрее взбирались по служебной лестнице к честно заработанному успеху.

Ближе к вечеру мы с отцом вышли на площадку. Он играл, а я пил пиво и разъезжал по полю на машинке. Гольфу пока предстояло найти в моем лице страстного поклонника.

Две бутылки холодного пива развязали мне язык, а после того как за обедом опять прозвучала грустная повесть о Мистере, я решил, что собрался с силами, дабы выйти на ринг.

— Знаешь, папа, от работы в большой фирме меня начинает тошнить.

Пройдя три лунки, перед четвертой отец присел передохнуть. Я нервничал и, понимая это, раздражался сильнее. В конце концов, речь шла о моей жизни, не о его.

— И что это означает?

— Я устал от того, чем занимаюсь.

— Поздравляю. Значит, ты считаешь, будто рабочий у станка не устает? Ты хоть богатеешь.

Первый раунд по очкам остался за ним, еще немного — отец пошлет меня в нокаут.

— Собираешься искать новое место? — спросил он, посматривая по сторонам в поисках улетевшего мяча.

— Подумываю.

— И что же ты надумал?

— Говорить слишком рано. В данный момент у меня нет ничего конкретного.

— Тогда откуда эта уверенность, что на новом пастбище тебя ждет более сочная трава? — Ударом клюшки отец подбросил найденный мяч и зашагал к следующей лунке.