Свартхевди - северянин (СИ) - "Goblins" - Страница 63

Я знаю, что мне нужно сделать!

Клянусь золотыми зубами Хеймдалля, в дальнейшем я был не виноват. Ну, я так думаю.

Пока я, икая и покачиваясь, с натугой пытался решить возникшую дилемму (просто подойти и нахамить или применить мне свои способности, для чего надо было бы сконцентрироваться на цели, а не распыляться на все помещение), рыжебородый грузно поднялся с лавки, и подошел к нам сам.

— Вы чего это на нас таращитесь, юнаки?

Во! И внушать ничего больше не надо. Он уже, похоже, сам по себе готовый.

У нас, на светлом Севере, так не принято.

Нет, почесать кулаки друг об дружку мы, дренги Лаксдальборга, любили всегда. Особенно на праздник, на Йоль, к примеру. Когда кушать уже не хочется, а пить уже не можется, надо ведь как-то развлекаться? Но с уважением, и весельем, с шутками и прибаутками. А тут… Ну, дикие же места! И дикарями населены, вежества не знающими.

Так вот, у нас, в Нурдланде, когда напросился на драку, принято из дома выйти вон, дабы не отвлекать других пирующих. Неправильно это, оскорблять гостеприимных хозяев треском зуботычин, отвлекать достойных карлов от степенных разговоров, от кушаний вкушания и светлых раздумий (это тех, кто уже навкушался и пал, сраженный винищем). Выйти, поделиться поровну, должным образом изготовиться, и сойтись в молодецкой потехе, бранное железо в кулак не вкладывая, в честном поединке!

За выпитое и поеденное мы уже расплатились, поэтому не замедлили последовать из трактира вон, в вечерние сумерки, на утоптанную площадку перед входом в сие гостеприимное место. За нами отправился рыжий со товарищи, и еще пара-другая мужей, дабы поглазеть на грядущее развлечение. А может, и, глядишь, поучаствовать. И вот, ровно устанавливая Уильяма на краю площадки (друга клонило из стороны в сторону, как иву на ветру), аккурат возле сточной канавы, я почувствовал, как чья-то лапища хватает меня за плечо, и разворачивает.

Дикари, как есть дикари. Никакого вежества.

В рожу мне летел кулак рыжебородого.

Он был размером примерно с пивную кружку, клянусь хвостом Фреки, попади он мне в голову я бы, наверное, весь потрескался. Но он не попал, ведь ловкость всегда при мне, сколько бы пива во мне не плескалось.

Я пригнулся, и кулак лишь скользнул мне по макушке. И настала моя очередь бросать кости!

Я дал ему в нос, по бороде и в ухо, харкнул в глаз, пнул в мотню и мужику поплохело. Он согнулся, оглашая окрестности утробным рыком. Печаль и разочарование слышались в его голосе.

Но радоваться быстрой победе было некогда.

— Не по чести!!! — взвыли откуда-то сбоку. Это толстомордый дружище ржавобородого схватил меня за ворот и по-богатырски замахнулся. Медленно! Пока он это делал, можно было бы вывернуться, сходить в трактир, заказать еще пива, посмаковать кружку-другую, и вернуться. Но делать мне ничего не пришлось: Уильям прервал свои безрадостные размышления о коварстве женщин и сложности бытия, и, молодецки ухнув, выписал жирдяю смачную плюху куда-то в скулу. Да, силен и крепок мой друг, хотя и в драке несколько неловок. Однако, с таким спутником, как дренг Свартхевди, по прозвищу Конь, он нужную сноровку быстро приобретет!

Толстяк отшатнулся, но ворот моей рубахи отпускать не спешил, а наоборот, рванул на себя. Я сопротивляться не стал, ибо неправильно пытаться бороть большую силу меньшей. Гораздо правильнее будет прыгнуть ему всем весом на носок сапога, схватить за грудки и забодать лбом прямо в рог.

Что я и сделал.

Толстый завыл и потерял равновесие. На нем тут же с левого борта повис Уилл, подсек ногу, и вся эта конструкция повалилась на землю.

Воротник моей рубахи так и остался трофеем жирного врага, который он с треском рвущейся материи забрал с собой.

Рядом раздался рев. Это рыжий, которого я пнул по клубням, наконец смог разогнуться и теперь жаждал реванша. И с боевым воплем, напомнившим мне рев серого тюленя, когда тот увидел самку и собрался уже размножаться, бородач пошел на меня в атаку, широко расставив свои загребущие руки. Он, наверное, хотел схватить меня за шею, но не преуспел: я поднырнул под его грабками, схватив за левое плечо, дернул на себя, левой рукой взял бородатого под колено.

И положил его к себе на плечи.

Врать не буду, от тяжести едва не обгадился, зато звук от падения рыжего на землю услышали, наверное, даже в Хелльхейме. Я перешагнул через него, и направился к Уиллу с толстым. Те успели укатиться к открытым настежь дверям трактира, и теперь, подбадриваемые криками зрителей, валяли по земле и попеременно одаривали друг друга затрещинами. Над ними склонился третий спутник рыжебородого. Я не мог позволить ему хватать или бить занятого поединком Уилла, поэтому не замедлил со всех отпущенных мне Одноглазым сил приложиться сапогом по откляченной заднице.

Получилось удачно.

С носка, да куда-то по копчику… Мужик ничего мне не сказал, он поспешил покинуть нас и удалился вглубь трактира, подвывая, приплясывая и держась за филей.

Ибо нехрен руки тянуть, куда не просят.

Сам же я собирался помочь другу, но не успел: изрыгающий ругательства и брызжущий слюнями рыжий, который успел подняться и набрать разгон, на полном ходу сграбастал меня, прижал к широкой своей груди, и унес с собой в недра харчевни. Он, видимо, желал размазать меня об стену трактира, но промахнулся, и попал в двери. Да, хоть ловок я, как лесная рысь… Даже как две лесные рыси! И силен, как медведь (всего один медведь — ибо молод я еще), но легок. Вот братца Хегни или братца Орма рыжий так уволочь не смог бы, не говоря уж о моем батьке.

А я легковат.

Мы попали в двери.

А еще мы снова попали и опрокинули длинный стол, и, порази меня Хундингсбана, это было больно. Об стол или об кого-то из посетителей рыжий запнулся, и к следующему столу мы не прибежали, а приехали. Рыжий на пузе, я на спине. Ехать было не больно — солома, покрывающая пол, была достаточно мягка. Но достаточно тверда оказалась ножка стола, об которую я и приложился головой, и сумрак трактирной залы осветила целая рассыпь искр, что посыпались у меня из глаз.

Рыжий так и не отцепился, он, наоборот, еще сильнее сжал объятия, пытаясь выдавить из меня весь мой богатый внутренний мир. А дядька-то оказался крепкий, и ребра мои во всю трещали. Дед рассказывал мне, что далеко-далеко в южных землях есть густые леса, и в них живут огромные змеи, что не жалят, а душат добычу. Наверное, в родню рыжего затесалась парочка таких. Еще и руки мне прихватил, левую-то удачно, выше локтя, а правую я сумел достать, ведь ловкость, все же при мне! Освободившейся конечностью я дотянулся до столешницы, пошарил по ней, нащупал чью-то глиняную кружку и с чувством глубочайшего удовлетворения расколотил ее об голову противника.

Тот лишь выругался.

Я пошарил еще, и больше ничего не нашел. Тщедушный человек с бледным лицом, сидящий на лавке возле стола, под которым мы столь яростно боролись, безучастно посмотрел на мою покрасневшую от натуги рожу, чуть подумал, добил одним глотком содержимое своей кружки, и меланхолично придвинул ее ко мне.

Я снова сравнил твердость местной посуды и головы бородатого, и снова рыжий оказался на высоте, и он изрядно обогатил мой запас ругательств, изобретательно понося всю мою родню до двенадцатого колена включительно.

А в трактире, тем временем, ширились беспорядки и всеобщее веселье. Я определил это по звукам драки — из-под стола-то мало что было видно, но рядом (и по нам тоже) кто-то активно топтался, и вряд ли это были танцы.

Но вернемся к нашим рыжим баранам.

К нашим ржавым удавам.

На столе больше ничего нащупать не удавалось, а рыжий давил так, что до появления у меня второй талии оставалось совсем чуть-чуть. Тоскующий о чем-то бледнолицый, безучастно наблюдающий за происходящими беспорядками, тяжко вздохнул, и придвинул ко мне поближе еще какую-то емкость. И я схватил посудину, на ощупь довольно горячую, и сокрушил ее об кудлатую рыжую голову.