Свартхевди - северянин (СИ) - "Goblins" - Страница 44

Так я, оказывается, уже расплатился, а старый козел врет в глаза, что и пару серебряных не выручить!

— А в том и дело, что не делал он ничего, только без сознания тебя держал, чтобы ты не орал, — сообщил мне сын барона — Ну и следил, что происходит. Нечасто, рассказывал, увидеть можно, как особое оружие родовитых эльфов действует. И рана твоя сама заросла, как на собаке, хоть он и ковырялся в ней немало, открывая постоянно — удивлялся еще: другой бы, говорил, раз пять бы уже в яму сыграл, а ты все живой, хоть крови с тебя вытекло — не с каждого хряка столько бывает. Опыты, говорил, ставил, для науки полезные. Когда же увидел, что дырка постоянно затягивается, а помирать ты все никак не соберешься — так и заштопал окончательно, а тебя в услужение определил. И не прогадал, видимо — он кивнул на буйные заросли — Вон как все у тебя колосится. Зелья же, что из травок твоих сварил, он в гильдию свою отвез — ему ранг повышать собираются теперь. И не знаю насчет должников, но называли они тебя рабом. А Ульрик еще сокрушался, что заинтересовались очень в гильдии теми зельями, и тем, кто травки для них растил, и что отдать такого полезного раба, скорее всего, придется.

О как…

Я не люблю, когда меня обманывают. Это бесит.

Валить отсюда надо, раз так, ибо идти разбираться с обманщиком себе дороже окажется. Прилюдно поганый дедка огласил цену, и я с ней согласился, и дал клятву возместить — суд на его стороне будет, и он мне с великой радостью виру накинет на неправедное обвинение. И на перекресток ублюдка не позвать — на железе здесь судятся лишь благородные.

А насчет клятвы…

Предки велели в таких случаях поступать разумно:

Но если другому

поверил оплошно,

добра ожидая,

сладкою речью

скрой злые мысли

и лги, если лжет он.*

Отец ратей меня поймет. Да и отработал я долг, если верить баронскому сынку. Но, на всякий случай, потом спрошу руны — прав ли я?

— Ты, Уильям, вроде как, к невесте собирался? — вопрошаю я парня, немного поразмыслив — Думаю, с верным другом путешествие легче станет ровно вдвое!

Ему пригодится очень умный, ловкий и умелый друг, мне же сгодится и просто друг. Ну, и живая подорожная заодно.

— А я собирался? Как-то идти против воли отца… — опустил глаза парень.

— Ну, ты ведь не допустишь, чтобы твоя Беата досталась кому-то другому?

— Но отец же рассчитывает на меня… — он немного помялся — Впрочем, ты прав! Богатство суть тлен, любовь превыше всего! А отец меня поймет. Может быть…

На том и порешили. Возник, правда, затык: Уильям никак не одобрял мое нежелание расплачиваться с мастером Ульриком.

— Обманщик он, или нет, ты дал ему слово, и в том должен стоять крепко, — так он мне толковал, на доводы разума и поучения предков внимания не обращая. Впрочем, одному ему отправляться в путь тоже было явно не с руки, и выкуп за меня он решил внести сам.

Я был против — лучше бы на что-нибудь полезное потратили.

Ульрик, которого вынули из постели (и ведь полдень уже близится!), выглядел, как несвежий покойник. Всклокоченный, с помятой опухшей харей и заплывшими глазами, он мало напоминал того благообразного, умудренного жизнью мужа, каким предстал в день нашего знакомства. Во дворе замка, в присутствии капитана Андрэ, Ансельма, нескольких дружинников и дворни, Уильям всучил шатающемуся мастеру крупную золотую монету, и громко возгласил, что «Конь Свартхевди, сын Бороды Бъерна, внук Трески Торвальда» ныне от обязательств перед мастером свободен, и волен идти, куда пожелает.

Тому это пришлось явно не по душе, он попытался что-то возразить, однако язык его слушался плохо, мысли путались, а из пасти разило так, что капитан (выглядевший тоже неважно), до которого донеслось смрадное дыхание Хелльхейма, сморщившись, поспешил беседу свернуть, и, засвидетельствовав честность сделки, собравшуюся толпу разогнать, после чего, под страхом всяких казней, приказал его не беспокоить.

А я во время происходящего молчал — к чему слова? Да и нельзя отвлекаться, когда проклясть кого-то пытаешься, ибо порча может и обратно вернуться. Я не слагал нидов, не шептал заклятий, не вспоминал руны: колдун Ансельм, который, судя по внешнему виду, ночевал где-то недалеко от зловонной ямы, именуемой крепостным рвом (а может, и в нем самом), мог что-то почувствовать — зачем? Порча ведь — наше все, Хильда хорошо меня учила.

И отец научил крепко: долг да будет отдан. За добро воздай добром, зло тоже верни (и можешь еще от себя добавить) — так что совсем скоро почтенному мастеру уже не будет так хорошо.

Поэтому же было у меня в здешних землях еще одно дельце.

Глава 22

Должен вам признаться: я не люблю лошадей.

Хоть и прозвищем моим является «Конь», но все равно не люблю, и могу быть твердо уверен — они не любят меня тоже.

А данный конкретный экземпляр, сидя на спине которого я наслаждаюсь местными красотами, так и вообще ненавидит лютой ненавистью, и я его даже понимаю.

Мы с ним не понравились друг другу сразу.

Когда Уильям громогласно велел мне собираться — я особенно не спорил, хотя был, в общем-то, уже собран: небольшой мешок с наиболее ценными травами, мной же выращенными, при мне, секира за поясом, сапоги на ногах, а ветки вечно голодного боярышника и черенки ядовитой земляники наспех рассажены по окрестностям, с пожеланиями всего наилучшего. Подземного плотоядного жителя я поймал, выманив его громким топотом возле грядок, и, отрубив секирой пару кусков посочнее, прикопал неподалеку от замка, при этом от всей души пожелав кускам добра. Обитатели и гости замка, а особенно ответственные за его состояние капитан и управляющий, будут весьма благодарны старому хитрецу, когда через пару недель посевы взойдут.

Так что все шло путем.

Но раз Уилл приказывает собираться, то почему бы и нет? И я пошел в главный зал и молча снял со стены, и забрал себе давненько уже приглянувшийся щит. Он был даже лучше того, отобранного у Квиста и похеренного потом в болотах — он мне, несомненно, пригодится. Кто-то из вконец обнаглевших стражников попробовал, было, вякнуть в защиту казенного имущества, но со всеми вопросами я отправил его под хвост к Гарму, а как оттуда вернется — к сыну барона, который спешно умелся паковать портрет любимой, и посетителей не принимал.

Также из замковых запасов я изъял: два отличных длинных ножа в прочных ножнах, удобный шлем, кожаный панцирь — пришлось довольствоваться им, ибо до комнаты с железным доспехом меня не допустил ключник, впалой своей грудью вставший на защиту подотчетного имущества. Мы с ним поспорили, потом стали лаяться, я уже взял, было, его за бороденку и замахнулся, дабы объяснить всю пагубность неисполнения воли его милости, но меня со двора поторопил сам Уилл, так что пришлось довольствоваться кожаным доспехом, хотя мне не хотели давать даже его. Но тут я был непреклонен, и, заперев надоедлика в оружейной комнате и подперев дверь сундуком с каким-то хламом, отправился за припасами.

Собрал две больших торбы с хлебом, сыром, мясом, зеленью, дабы не терпеть в дороге лишений, прихватил огромный мех с пивом, чтобы не мучила жажда, и еще один, на случай, если не вовремя кончится первый. Долго думал, не надо ли нам чего из лаборатории колдунов, но доносящийся оттуда заливистый кашель и хрипы отвратили меня от мысли спуститься и порыться. Однако присмотрел я еще много чего полезного, но потерявший терпение Уильям призывал меня в путь, да и тащить стало вельми тяжко.

Когда, пыхтя, я вытащил немалое свое имущество во двор, и огляделся, в поисках телеги, то таковой не обнаружил. Увидев меня, шатающегося под тяжестью трофеев, Уильям поморщился.

— Ты точно ничего не забыл? — вопросил он меня — Не думал я, что у Ульрика в должниках такие зажиточные люди ходят. А этот щит я, кажется, где-то видел…