Свартхевди - северянин (СИ) - "Goblins" - Страница 27

Отрывать голову, меж тем, это нечто мне не торопилось, более того, краем глаза (голову повернуть я был не в силах, мне б вздохнуть, а не то, что головой вертеть), я увидал болтающихся невдалеке тухлых своих приятелей. Одного, поймали за ногу, и он теперь забавно раскачивался из стороны в сторону, а второго — поперек туловища. Так и повисли, все трое. Драуграм-то, может и ничего, а у меня вот в глазах потемнело. Я с трудом, раздирая кожу на шее об шершавую шкуру схватившей меня лапы, поворачиваю, все-таки башку: ну надо же хоть напоследок взглянуть на убийцу, может, когда стану эйнхерием, сиречь воином дружины Одноглазого, так отпустят прошвырнуться на часок сюда, в Мидгард — сквитаться? Это ведь, наверное, то исчадие Нифльхейма, что две ночи назад пыталось добыть меня из развалин, вернулось. По крайней мере, у него росточка и силушки бы хватило так вот меня приподнять.

Взглянул.

Удивился так, что выронил дубину, рукоять которой до сих пор крепко сжимал в кулаке.

Меня поймало… Дерево???

Глава 14

Не слышал о таком и в легендах. Не семя ли священного ясеня Иггдрасиля, упало и проросло в этих ныне пустынных землях? А я ползал по нему, и ел плоды. Ветку, вот еще, оторвал. Оно что, обиделось? Понимаю. Если по мне ползать, а потом оторвать сучок — я тоже обижусь…

А может это все вовсе и не то, чем кажется, и я попался в еще одну ловушку, в которой благополучно сгину.

Тем не менее, больно. И сильно хочется дышать.

Отрывать мне бестолковку дерево, или что там им притворялось, меж тем, не спешило. Хватку лишь чуть ослабило, чтоб не задавить. Сбоку взметнулась еще одна ветвь, в ее объятиях предсказуемо был зажат зубастый. Схваченный за ноги, ниже пояса, он (оно) не издал ни звука, вместо этого, изогнувшись, вонзил зубы в схватившую его конечность, и тут же был раздавлен и смят в лепешку, словно комок рыбьей кожи, а до меня донесся тошнотворный хруст. Немного помяв и покомкав нечистика, ветка дерева сначала упруго согнулась, а потом резко распрямилась, услав то, что осталось от немертвого, далеко в туман.

Не хочу так же. Нет, в туман, и вообще отсюда подальше, хочу, но не таким способом.

Я не люблю, когда меня тискают, с детства причем. А уж если этим займется дерево, высотой в многие десятки ярдов… Эдак в Чертоги Павших валькирия меня в мешке привезет, в многократно сложенном состоянии, и это славы мне не добавит! А если оно мне головенку раздавит, то куда я пиво заливать буду, на вечном пиру, чем мясо вепря Сэхримнира жевать буду?

Непорядок.

Я осторожно попытался чуть разогнуть объятия ветви, и они тут же сжались так, что мои глаза сделали попытку вылезти на лоб, потом выпасть и, упав на землю, навеки там потеряться. Из горла выдавилось тоненькое сипение, я легонько похлопал ветвь по коре, чуть подергал ногами, немного конвульсивно поизвивался, и она снова позволила мне дышать. Больше попыток освободиться, я предпринять не отважился.

А нас, похоже, изучают. По крайней мере, поток внимания, стал буквально осязаем. Не знаю, как драуграм, а мне очень неуютно: ощущения, как если раздевшись поздней осенью до портков и нижней рубахи, вылезти на утес повыше, возле моря, во время шторма, и сырой ледяной ветер проберет до костей и заморозит кишки. Проверяет, должно быть, годимся ли на удобрения?

Проверяет.

Я был взвешен, осмотрен, и признан годным — этот вывод я сделал, наблюдая, как ожившее дерево разорвало драугров пополам, и раскидало по окрестностям. Я же остался висеть.

Годным, причем, не на удобрения — поток образов затопил сознание, а я от такого чуть не вырубился.

Если вкратце, из того, что понял я, едва удержавшись на грани потери сознания — дерево умирало. Образ невероятной усталости заслонил все остальное: у него больше не было возможности сопротивляться злой силе, царившей в этих местах. Сила эта ненавидела все живое, а последний хранитель (чего — я не понял) умирал, растягивая агонию на долгие годы, но не в силах ей противостоять. Во мне (образ мелкой козявки, ползающей по дереву взад и вперед, показался мне несколько… неприятным) дерево видело шанс, и теперь оно, похоже, просило об услуге.

Я оценил: держа меня, в прямом смысле слова, за глотку, оно могло бы и требовать, и я бы согласился, и был бы дурак, поступи иначе.

Но оно просило.

А суть просьбы проста: взять семечко — продолжение его рода — и унести из гиблого места, так как здесь ему не выжить. А оно (дерево), в благодарность, меня отпустит, в таком разе. Куда отнести — дескать, пойму сам, а оно не знает (или не хочет мне сообщать, чтобы не пугать раньше времени, или я просто не могу его понять).

Я, как мог, передал свое согласие — а разве был выбор? Только вот, босой и без оружия я далеко не уйду. Я передал дереву несколько образов: вот меня ловят и едят драугры, вот меня ловит и ест зубастый, вот меня ловит и ест длинномерное чудище, вот меня ловит и ест шайка болотных духов, вот…

Образ, полученный мной в ответ, не мог быть истолкован иначе, как просьба заткнуться. Сил у Хранителя-неведомо-чего оставались крохи, но из болот меня вывести он был в состоянии. Хранитель спросил еще раз — согласен ли я? Так, сказал же уже! Едва я открыл рот, чтобы подтвердить свое согласие вербально, как моя пасть была тут же заткнута яблоком. Ну, или чем-то вроде него — круглым и сочным. А потом — вспышка света, на миг развеявшая туманную мглу, деревянный ошейник распался, и я почувствовал, что меня куда-то затягивает. Уже проваливаясь в неведомое, я успел взглянуть на Хранителя: прежде зеленая листва желтела и дождем осыпалась на землю, кора чернела и лопалась, а ветки одна за другой беспомощно поникали — видать, все, отмучился, шершавый…

Приземление вышло… мокрым.

Подняв тучу брызг, я погрузился с головой, успешно воткнулся в дно, там, словно бывалый рак, глубоко провалился в ил, и вдоволь наглотался воды. Выплыв же на поверхность, едва не отправился обратно — сила вернулась! Ее поток, вливающийся в меня, ощутим был почти физически, как же мне этого не хватало! Теперь я понимаю увечных воинов, что в схватке потеряли руку или ногу: сила для колдуна, абсолютно то же самое, что конечность для обычного человека.

Счастлив стал просто неимоверно, короче говоря.

Оглядевшись, отметил еще повод для радости: я нахожусь посреди небольшого лесного озера, а вокруг ни следа проклятого тумана. Ни клочка! А по берегам озера стоит лес — обычный зеленый лес! Хранитель, выходит, обещание сдержал, что не может не радовать, и, может быть, я скоро выйду к людям!

Кстати, об обещаниях… Раз уж дерево выполнило свою часть сделки, я выполню свою: зеленый надкусанный плод качался на поверхности воды ярдах в трех от меня. Но едва я перевернулся на брюхо, дабы доплыть до него, как меня что-то с великой силой ударило по хребту, отправив обратно на дно.

Враги последовали за мной?

И тут достали, сволочи!

Но я уже привык к неожиданностям, и вступил в схватку. Отбросив гибкую руку твари, которой она силилась обхватить мне горло, нащупал, в свою очередь, ее тонкую шею, каковую и свернул, одним могучим усилием. Думал еще взять за морду, и выдавить глаза, но головы не нашел, и, лишь как следует ощупав поверженного вражину, испытал муки стыда, ибо нет славы в том, чтобы биться не на жизнь а на смерть со своим собственным дорожным мешком. А уж быть почти побежденным им…

Он ведь меня чуть не утопил, хорошо хоть, глубина небольшая, а не то кормить мне раков.

Мысль о собственной никчемности преследовала меня, пока я вытаскивал на берег мешок, плавал за плодом и дубиной, тоже находившейся неподалеку, но была вскоре отринута — некогда заниматься самокритикой, надо отдохнуть, и двигаться к людям, в обжитые места.

— Ну что ж, дренг Свартхевди, — обратился я, за неимением иного собеседника, к самому себе — С честью и славой вышел ты из передряги, и, когда нибудь, сложат о тебе сагу (сам и сложу, может быть). Презрел опасности, победил чудовищ, обрел сокровище, видел то, что не видел до меня никто из детей прекрасного Севера…