Свартхевди - северянин (СИ) - "Goblins" - Страница 21

Встал, что-то там разглядывает, стоя ко мне боком. Что, чужак, нюхаешь, как вареные поганки пахнут, понравились?

Чужак обошел костер, и остановился возле моего мешка. Согнулся над ним, пошевелил рукой.

Это что, он меня грабить приперся? Хотя, учитывая, что за лохмотья на нем одеты — неудивительно, что решил пошарить.

Могучим усилием воли я подавил порыв выскочить, и познакомить черепушку незнакомца с обухом своей секиры, и продолжил наблюдать.

Ковыряться в мешке гость не стал, а застыл возле него, медленно поворачивая башкой по сторонам. Хы, может и взаправду, принюхивается?

Но… От меня после болот, откровенно говоря, попахивает. Да что уж скромничать — смердит. Одни вечно мокрые онучи чего стоят! И от любого бы смердело не менее свирепо.

Учует?

Что-то мне подсказывает — это не человек. И пришел он сюда не грибов пожевать, и не за жизнь поболтать.

Эх, учуял, никак.

Странный посетитель повернулся в мою сторону, и я, наконец, увидев его лицо, вскочил на ноги, и что было сил, принялся раскручивать пращу. Да, когда-то, может быть, это и было лицом, но сейчас, видя полусгнившую харю, с провалами на месте глаз, в которых тлели зеленые огоньки, я убедился — нет, это не человек.

Драугр, вот оно кто! Поганый слуга Хель, пролезший в наш мир.

Дыра на месте носа, гнилые лохмотья кожи, обнажающие кости черепа, порядком отросшие, уже нечеловеческие зубы. На башке остатки железного шлема, поржавевшие, и, кажется, пробитые. Как я вот это мог принять за человека???

Не иначе, грибы виноваты.

Щелчок пращи, и тяжелая пуля врезается твари прямо в рожу, с противным хрустом проламывая тонкие и порядком сгнившие лицевые косточки. Башка драугра от удара откинулась назад, но, немертвого это не остановило, и похоже, особого впечатления не произвело, а привело лишь к тому, что тварь ускорила шаг.

Что дед рассказывал, как с подобным бороться?

Притом, что на колдовские приемы нет сил.

Я отбежал еще на несколько десятков ярдов, и метнул в него еще пару пуль, причем второй попал прямо в глаз, погасив огонек в нем, но отказываться от своих планов, какие бы они ни были, гость из Хелльхейма не собирался. Да и по поведению, похоже, что он не на зрение полагался. Может быть, амулет, что на шее болтается, рядышком с мешочком для рун и символом Мьелльнира, мешает ему меня видеть? Зато да, по запаху он меня находит в два счета…

Про подобных этой вот твари, что, смешно ковыляя, преследует меня, дед рассказывал. Ожившего мертвеца одолеть можно, но весьма сложно. Противник крайне неприятный, просто в силу того, что уже мертвый, а управляет этими мощами, вселившийся в умершего, злой дух.

Очень неприятный противник.

Вот что ты сделаешь уже мертвому? Проткнешь мечом? Снесешь башку? Прожжешь в нем дыру? Ему плевать на твои потуги. Он уже подох! Такая пакость очень плохо горит, его бесполезно лупить большинством боевых заклинаний, вызывающих проявления стихий. Проклятия ему — что с гуся вода, помогают только специализированные, против духов, и то, со скрипом, так как вселенец за занятое тело держится, будь здоров — дед порассказывал историй, в свое время.

Зато жрец такого изгонит на раз-два, достаточно ему воззвать к силе своего бога, и тот загонит восставшего обратно, в сумрачный Хелльхейм, на расправу к его хозяйке, что беглецов таких ох как не любит. Вот только, сколько миль до ближайшего жреца? Зато драугру достаточно любой царапины, чтобы отравить человека своим трупным ядом, а он у него еще и многократно сильнее, чем обычный. И делается тем сильнее, чем старше тварь.

Еще одна пуля с треском вошла немертвому в грудную клетку, и там осталась. Все, хватит тратить припас, и без того ясно, что придется либо убегать, либо идти в ближний бой, где пытаться рубить твари сначала конечности, а потом, ее, уже лишенную подвижности, мельчить дальше. И жечь в костре.

Что ж делать то? Бежать? Бросив еду, мешок, костер, снова удирать, на ночь глядя… Да и какая, к свиньям, разница — ночь, не ночь, один хрен не видать ни йотуна в этом тумане…

Или рискнуть?

Драугр вызывал во мне чувство глубинного, первобытного страха, пополам с отвращением. Но убегать, если честно, хотелось все меньше и меньше. Надоело убегать. Дед, наверное, не одобряет такого моего поведения, плюется, глядя из Чертогов Павших на младшего своего внука, и стыдно ему, за меня перед старшими предками, а те тоже наверняка морды воротят — принял, дескать, в род мало того, что не пойми кого, так еще и с заячьим сердцем.

Да и к тому же, немертвому неведома усталость, и он станет меня преследовать (ибо упертый и вечно голодный), днем и ночью, пока не настигнет, и биться с ним все равно придется. По крайней мере, эти бодрые и энергичные останки хоть можно секирой отоварить, в отличие от тех, что в топях приходили за мной. Так что, вперед, дренг Свартхевди, бейся!

— Ооооооодииииин!!! — сокращаю дистанцию до драугра, и, с ложным замахом, сменив направление удара, моя верная подруга врубается твари в левое плечо, с хряском разрубаемой кости и тонким звоном. Неглубоко, надо сказать, на пару дюймов всего. Туговато пошло, но дед о подобном тоже рассказывал. Дескать, чем старше драугр — тем крепче, ну совсем как дерево мореное. Рубить замаешься, оружие тупится и вязнет — а тварь и рада тому.

Ну да мое оружие не завязнет, топор или клевец бы застрял, а секиру потянул на себя, да с ударом ногой в живот немертвому — она и выскочила из разреза.

Тварь бестолково махнула руками, или что там у нее вместо них, но я уже был вне досягаемости.

Да, полагаю, в тело его рубить придется долго и утомительно. Но Олаф рассказывал, что тулово, особенно броней прикрытое — цель неприоритетная. Учил меня старый: «секи, Сварти, куда достанешь, не тянись до тела. Нога открыта — бей в нее, руку али плечо враг открыл — руби туда». Говорил, что не столько в бою народ гибнет от ран в тело, сколько от кровотечения и столбняка (когда видит, что рука его или нога теперь отдельно от всего остального), когда раненые под ноги сражающимся сваливаются.

Так что, попробуем постучать по ногам.

Копейный выпад в растрескавшуюся харю острием железка (его на секире специально вытянули, для таких вот ударов) — глубоко не войдет, но мне и не надо, петля и на отшаге — лови в бедро, нежить! А тварь-то хитрее, чем показалось сначала: не стала убирать ногу, оставив ее под ударом, зато попыталась отвесить мне когтистой лапой по уху.

Попала.

Я успел наклонить голову и поставить под удар шлем, а то такими когтями, как у него на лапе, личико он мне рассадил бы в лохмотья. И стал бы я тогда не просто Сварти Конь, а Сварти Страшный Конь, такой, что ночью встретишь и обосрешься.

Или просто дохлый Конь.

В ушах зазвенело, а шлем съехал на бок.

Зато мне удалось зашагнуть ему за правую руку, и снова рубануть в то же место на ноге. Пинок восставшему под колено — и пока мертвяк восстанавливает равновесие — еще удар секирой.

Я такими ударами рубил свиные туши (батя прошлой осенью счел, что мне не повредит такая тренировка, да и мясо заготавливали как раз) мало не напополам, а тут, на тощую гнилую ходулю мертвой твари понадобилось столько усилий! Но отхряпал, все-таки, не зря и батя и Олаф столько времени заставляли махать железом. Чему-то научили.

Поправив шлем, я приступил к дальнейшей разделке.

Драугр, даже став ампутантом, угрозу представлял все равно, в силу своей бесчувственности к ранам и повышенной ядовитости. Встать он уже не мог, но постоянно вертелся на том, что у него осталось от брюха, норовя цапнуть меня когтищами, но я был начеку, и вскоре тварь превратилась в набор шевелившихся запчастей. Руки с кистями пытались ползти ко мне, ноги смешно перебирали пальцами, а череп клацал на меня зубами и подпрыгивал до тех пор, пока я не растоптал его в труху, каковую запинал в костер.

Ффффуууух, умаялся.

Вот теперь будет что рассказать в доброй компании, чтоб сидели и слушали, открыв рот. В нашем, по крайней мере, борге, никто из дренгов, даже уже ходивших в походы, не мог похвастаться, что в честном поединке свалил пятерых драугров за раз! А я могу!