Изгнанница (СИ) - Булгакова Ирина - Страница 80

-Неправда. Демон может быть любым, если поставит перед собой цель. Я знал девушку, в которую вселился демон, так она мечтала выйти замуж за богатого человека. Это была сама кротость и нежность. И ведь вышла замуж, за кого хотела. Правда, стоило ему изменить ей, всю суть свою и показала. После того, как похоронили то, что от него осталось, она тоже…Сгорела, бедняжка, на костре.

-Сравнил.

-Действительно, сравнение не к месту… Твой род, случайно, не от лесных кошек ведется, как положено в мало-мальски уважающей себя деревне?… Суть тебе ясна? Я согласен иметь дело с тобой, если для достижения чего-то, мне неведомого, ты нуждаешься в моем обществе. Особенно, если и впредь мы будем выбираться из застенков подобным же, неведомым мне образом. А поскольку сам я к демонам отношения не имею, остается грешить на твои связи.

-Если я была демоном, - упрямо прошептала Лорисс, - Елизар не остался бы в живых.

-Не скажи, - и голос его странно понизился, - не скажи.

-Давай, начни говорить загадками, мало мне загадок.

-Оставим спор. Пока считаю нужным поставить тебя в известность: я намерен пробиваться в Ивор-на Нерети. Там, если я выживу после встречи с отцом наших плененных графов… у меня будет, что предложить ему. Наши цели совпадают? Ну же, ответь мне.

Она хотела ответить честно, что теперь ей все равно куда идти, и цели у нее нет, и вдруг подумала о том, что Елизар - исполнитель. Настоящий виновный, как принято считать, - Зенон. Но трудно заставить себя ненавидеть человека, который лишь отдавал приказ. Ибо между тем, чтобы говорить и делать, лежит пропасть. Кто знает, не было бы у Зенона ревностных исполнителей, решился бы он сам обагрить руки кровью? Для таких людей, как Елизар, в которых дремлет волчья натура - приказ, ни что иное, как возможность проявить ее. Чтобы можно было оправдаться перед собой: я только выполнял приказ, а на самом деле, я милый и добрый человек, котенка не обижу. Еще в Откровении сказано: “Нет над Тобой господина, но сам Ты себе господин, Я Учитель твой, что говорю - сам решай”. Вот и получается, каким бы господином и учителем не считал Елизар Зенона, только сам вправе решать, как ему поступить. И не нужно бить себя кулаком в грудь, ссылаясь на приказы. Убивать ли женщин, жечь ли деревни - тебе решать, и нет над тобой Господина. Если даже сам Отец Света не берет на себя такую ответственность: решать за тебя что делать тебе, а чего не делать. Она вот тоже, много думала о возмездии, а дошло до дела, так и не решилась поднять меч…

Неприятности начались на другой день, к вечеру. Пригревал Гелион. Погода стояла непривычно теплая для середины месяца дождень. Теплая и безветренная. После купания, Лорисс никак не могла согреться. Озноб пробирал тело до костей, и ее без остановки колотила крупная дрожь. Не было для Лорисс в том недомогании загадок. От Желтой травы тело жгло бы огнем, а здесь крылась другая причина. Сквозь нее прошла Алинка, и поделом ей.

Пробираясь в зарослях багрянника с давно облетевшей листвой за Глебом, Лорисс понимала: еще шаг, еще шаг, еще - и она рухнет, как подкошенная, и вряд ли сумеет подняться. Она не исключала такой возможности, что подняться ей не удастся никогда.

Лорисс действительно упала в траву. Высокую траву. Как потом оправдывался перед ней Глеб, он не сразу нашел ее. Временами приходя в себя от привкуса крови в прокушенных губах, едва удерживая сильную дрожь, она отмечала про себя, как ночь меняет день, а день меняет ночь. Как, то разгорается, то гаснет костер. Часто она просыпалась от собственного бреда, а иногда засыпала под него. Глеб уложил ее у самого костра. Он вливал ей в рот крепкое вино из фляги, которую догадался захватить с собой. Ночью он ложился рядом, обхватив ее руками, тщетно пытаясь согреть. Она стонала, кричала, она бредила. Она просыпалась теперь уже мокрая, вся в поту. Просыпалась, чтобы в следующее мгновение провалиться в пропасть, где не было снов. Иногда она открывала глаза, в то время как Глеб поил ее отваром Сон-травы, чтобы снять жар. Она хотела ему сказать, что высохшая под лучами Гелиона трава почти потеряла свои свойства, но так и не смогла.

Алинка простила ее на четвертый день.

Лорисс проснулась на рассвете. Лучи Гелиона приятно согревали кожу. Она села у остывшего костра, от слабости едва не потеряв сознание снова. Царило рассветное безмолвие. Остывшие угли подернулись пеплом. Ветер не тревожил серую пыль. Ласковый теплый свет скользил по ковру из павших листьев, еще не успевших потемнеть от дождя. Лорисс легко вздохнула. И тогда очнулся Глеб. Он вскочил как от удара и целую вечность разглядывал ее. В его глазах стоял немой вопрос: жива ли она, или уже умерла.

-Красивая? - скрипуче прошептала она и закашлялась.

Он машинально кивнул и тут же занялся костром. От пепла глаза его слезились…

Теперь, спустя неделю, она чувствовала себя хорошо. Отгоняя тягостное воспоминание, она шла по лесу, вдыхая пряный запах. Удача! Лорисс присела на колени перед целым выводком белянок - толстые ножки с мясистыми шляпками. Ужин получится на славу. Лорисс нанизала грибы на острый прут и выпрямила спину. Уходящий Гелион окрашивал верхушки деревьев в багровые тона. Природа дышала свежестью осени, щедро раздавая накопленное за лето. Это весной бродить по лесу - сплошная головная боль. Изголодавшимся за зиму деревьям все равно из кого черпать силы, лишь бы поскорее восстановиться. Совсем другое дело - осень.

-Лорисс…

Она вздрогнула и обернулась на шепот. Но никого рядом не было.

Стояла редкая для осени тишина. Косые лучи Гелиона пробивались сквозь низкие облака и достигали открытой поляны, на которой застыла Лорисс. Она тщетно вглядывалась в темноту, затаившуюся, как зверь перед прыжком в глубине леса. Но как в детской игре “будь камнем”, каждая травинка, каждое дерево и куст замерли, словно никакого отношения к живому не имели. Словно назвать их живыми - значило смертельно оскорбить. Обшаривая глазами те места, где по ее мнению, мог кто-то прятаться, Лорисс с замиранием сердца ожидала повторения шепота. И как только она, с облегчением переводя дух, решила, что ей почудилось, оклик раздался снова.

-Лорисс.

Тихий шепот опустился на Лорисс сверху, постепенно добираясь до притаившейся в ожидании души. Тот, кто звал ее, знал толк в тайниках ее сознания. Ломая хрупкие преграды, неведомыми путями он стремился попасть туда, где от былого сопротивления не осталось и следа. Туда, где в самом центре беззащитной сути покоилось то, что подчинялось безусловно.

-Лорисс.

Глаза закрывались. Ей бы бежать без оглядки, но тело отказывалось повиноваться, внушая разуму простую мысль: ты дома, Лорисс, ты дома. Разве не к тому стремилась ты, оставив в прошлом другую, сгоревшую деревню? Разве не хотела ты заглянуть в ласковые глаза матери, почувствовать тепло родного очага? И утонуть там, в безмятежности, где нет, и самое главное - никогда не было - мертвецов, грязи, черепков от разбитого горшка, соседского мальчика с кровавым следом от меча, открывающего дорогу смерти, и глаз - широко открытых глаз Алинки? Иди. И вздохни облегченно - ты пришла.

Грибы выпали из обессиленных рук. А негнущиеся ноги ступили туда, куда ступать не следовало. Ни при каких обстоятельствах. Меж двух стволов Орхидных деревьев. Там, где всегда находила прибежище Отвергнутая Жена.

Серебряная паутина приняла Лорисс в свои объятья, мгновенно разрезав кожу и тут же заживив раны. Рассекая лоб, по носу прошла туго натянутая нить. Губы раскрылись, повинуясь жесткому натяжению, кисти рук сплелись с паутиной, уже выпуская свои нити их кончиков пальцев. Дыхание Лорисс прервалось. Она еще слышала, как лопнула кожаная куртка - прочные нити прошли сквозь нее, как проходит нож сквозь масло. Паутина сливалась с ее кожей, но Лорисс не чувствовала боли.

С ближайшего Орхидного дерева, с самой верхушки, осторожно спустилась Отвергнутая Жена. Серебреные нити дрожали, пока их перебирали тонкие мохнатые лапы. Подобравшись ближе, она замерла и медленно повернула к Лорисс круглую голову. Маленькую по сравнению с огромным раздувшимся телом. Круглые черные глаза отражали свет, странное, почти человеческое лицо застыло, впитывая шорохи леса.