Гравюры на ветре - Хотулева Елена - Страница 45

Я тоже научилась вспоминать прошлые жизни. И действительно некоторые из них совпали с тем, что описала Анн. Теперь я уже не сомневалась, что мы с ней связаны каким-то мистическим образом. Однако писать ей мне почему-то не хотелось. Возможно, я чувствовала, что мое счастье находится в ее руках. Но к какому шагу мне следует ее подтолкнуть, я не понимала. Теперь я винила ее за это бездействие и не знала, что предпринять.

* 54 *

Между тем, Анн догадывалась, что портит жизнь не только себе, но также Артису и Елене. Эти ощущения никак не могли перерасти в твердое понимание того, что же ей собственно делать дальше. Она тоже хотела любви, а потому многократно, по несколько раз на дню спрашивала у своего потустороннего героя, когда же они наконец соединятся. Но, увы, каждый раз она натыкалась на замкнутый круг — воплотиться в человека он не мог, но при этом давал четко и ясно понять, что никакому живому мужчине он ее не отдаст. Все это так ее расстраивало, что однажды, она решила написать роман про себя, Артиса и Елену — выдумать их судьбы, вписать туда своего героя, и хотя бы на бумаге разрешить эти тупиковые проблемы.

Она забросила все дела и как заведенная проработала два месяца. Анн каким-то шестым чувством догадывалась, как бы могла сложиться жизнь у Елены после прочтения синей книги. Писала она и о том, что, по ее мнению, переживал Артис. Анн ввела в повествование и саму себя со своей любовью. Все шло как по маслу. Она придумала стройный сюжет. Радовалась тому, что наконец-то объединит Елену с Артисом и закрепит их брак на бумаге. Она дошла до 47-й главы и… То ли в этот день подул ветер разочарования… То ли мироздание решило, что никто из них четверых не заслужил счастья. Анн перечитала свой незаконченный роман, закрыла документ, перенесла его в папку «Тексты» и закрыла компьютер. Она решила отдохнуть и легла спать. А на утро какое-то недомогание помешало ей вернуться к работе. И днем позже. Потом прошел месяц. Два. У нее все время болела голова. И с какими-то кусочками воспаленного мозга незаметно умерло воспоминание о том, что она написала больше половины задуманного текста.

Уже спустя несколько месяцев, когда ее болезнь отошла, она чистосердечно горевала о том, что у нее были такие интересные идеи о жизни разных людей, но она, увы, так и не начала писать это произведение. Из-за своего самочувствия она перестала верить, что сможет осилить столь важную работу. И решила оставить роман на потом, абсолютно забыв, как много зависит от этого текста.

* 55 *

Так получилось, что из-за перевода газеты в электронный формат, мне дали неожиданный отпуск. Ехать было некуда и не на что, и я решила посвятить себя творчеству. Я была окрылена теорией перерождений, идеями вечной любви, своими собственными надеждами, и сформулировала для себя вопрос, ответ на который должен был принять форму новеллы. Я хотела знать, что могло произойти в какой-то прошлой жизни, если в этой, современной мне реальности некая женщина мечтает влюбиться в человека, которого она могла бы боготворить, а некий мужчина как неприкаянный ходит по свету в поисках женщины, которая считала бы его богом.

Это было уравнение с несколькими неизвестными. Но я требовала от себя лишь одного — сочинить историю их предыдущего воплощения. И мне было совсем неважно, в каком времени и стране они должны для этого оказаться. Я писала ровно две недели. И когда дошла до финала, поняла, что четко, ясно и без особых литературных изысков описала историю своей собственной прошлой жизни. Я назвала свою повесть «Молитвы Хельги Майерсон» и никогда не пыталась ее опубликовать. Ее читали лишь самые близкие друзья и некоторые родственники. Сама же я была настолько влюблена в этот текст, что периодически возвращалась к нему, что-то правила, корректировала и внутренне надеялась на свои магические способности, благодаря которым это произведение приведет в мою жизнь именно того человека. Но увы, для этого мне не хватало сверхъестественной силы Анн.

* 56 *

МОЛИТВЫ ХЕЛЬГИ МАЙЕРСОН

Глава 1

Тридцативосьмилетний Клаус Хайдель, комендант концентрационного лагеря близ Айхенвальда, стоял возле окна своей спальни и рассматривал опостылевший ему за прошедшие полтора года пейзаж. Громады каменоломен, в которых серая человеческая масса непрерывно передвигала тележки, груженные осколками белых глыб; серые бараки, аккуратно расставленные на плато, усыпанном острой каменной крошкой; километры колючей проволоки, опутывающие этот смрадный клочок земли; здание фабрики из красного кирпича, неприятно бросающееся в глаза жестяной крышей и зарешеченными глазницами окон; железнодорожные пути, скрывающиеся за горизонтом… Передернувшись, Клаус отошел от окна и, взяв бутылку, отхлебнул из горлышка несколько обжигающих глотков.

«Поганое утро, — подумал он, потирая ноющий от сильного похмелья висок, — такое же поганое, как и вчерашний вечер». Он подошел к кровати, на которой дремала беловолосая и ладно сложенная Магда — его последнее не очень пылкое увлечение. Взглянув на очертания ее спортивного тела, проглядывающие сквозь простыню, Клаус сделал еще два глотка водки.

— Опять пьешь? — сонно потягиваясь, спросила Магда и, завернувшись в шелковый халат, прошла в ванную.

«Заткнись», — подумал Клаус и сел в кресло. С минуту поразмыслив, он, однако, пришел к выводу, что действительно начал слишком много пить, и от этого на душе у него стало еще более мерзко.

— Магда! — крикнул он в незапертую дверь ванной комнаты. — Собирайся быстрее, скоро придет машина! У меня сегодня много дел, так что тебе нет смысла здесь дожидаться.

— Что? Я ничего не слышала, — сказала Магда, появляясь в дверном проеме. — Ты что-то сказал?

Волна раздражения на секунду захлестнула его, и он процедил сквозь зубы:

— Я сказал, поторапливайся, потому что у меня много дел.

— Ну, Клаус, — попыталась приласкаться к нему Магда, — не будь злым. Когда мы еще раз встретимся?

Он встал и, поставив на стол почти допитую бутылку, вышел из комнаты.

«Надо отвлечься, — подумал он, машинально разглядывая беспорядок, оставшийся после вчерашних гостей, — поехать в город, сходить в ресторан…» Его мысли текли вялым потоком и исчезали, едва появившись. «Да, в ресторан… — продолжал размышлять он. — Хотя с кем? С Магдой? С какой-нибудь другой, ей подобной? Скучно…» Он снова осмотрел гостиную — хаос. «Да, Ганс был прав, когда говорил, что одного работника в доме будет недостаточно. Порой он рассуждает довольно здраво. Ладно! — одернул он сам себя, взглянув на каминные часы. — Хватит тут торчать и терять время. Пора ехать. Хотя… Возможно, это действительно хорошая мысль — взять кого-нибудь еще в помощь этому немому итальянскому повару-уроду, которого Ганс в прошлом году вытащил из петли. Этакую деревенскую простушку, угодившую в лагерь за связь с социалистом…»

— Магда! — снова рявкнул он. — Ты готова ехать?

— Найди мне работницу, — говорил Клаус спустя два часа своему заместителю, стоя на плацу среди бараков и поигрывая пистолетом.

— Ну вот, наконец-то ты прислушался к моему совету, — ответил Ганс, заравнивая носком сапога свежее пятно крови, неприятно алеющее на стеклянно-белой каменной крошке.

«Как ты любишь выгораживаться, — подумал Клаус раздраженно, — для тебя самое великое счастье — это услышать, что твои жалкие мысли смогли найти какое-то применение».

— Ну так что? — Ганса переполнял энтузиазм. — Какая тебе нужна работница, блондинка, бронетка?

Клаус сплюнул:

— Я просил не любовницу мне выбрать, а женщину для хозяйства. Какая разница, как она будет выглядеть? Главное, чтобы была здоровая и аккуратная.

— Ну ты же не хочешь, чтобы она была уродливая? — не унимался Ганс.

Клаусу надоел этот разговор, и, зло бросив на землю окурок сигареты, он сказал: