Гравюры на ветре - Хотулева Елена - Страница 14

— Вы слышите их разговоры?

— Да.

— На каком языке они говорят?

— Я не уверена, но мне кажется, что это французский. Почему-то я его понимаю.

— Что вы чувствуете? Кем вы себя ощущаете?

— Молодой женщиной, которой нездоровится. Мне кажется, что я очень тороплюсь.

— Попробуйте посмотреть на себя со стороны. Как вы одеты?

Я улыбнулась:

— Как в кино. На мне длинная юбка, какой-то жакет. Шляпка. Это считается недорого. Но я стараюсь выглядеть хорошо. Там я очень слежу за своей внешностью. Впрочем, как и здесь.

— Представьте, что прошло некоторое время. Вам удалось прийти туда, куда вы так спешили?

— Нет. Я хочу свернуть в переулок, но какой-то мужчина больно хватает меня за руку. Он хочет вернуть меня туда, откуда я убежала.

— Рассмотрите его. Как он выглядит?

— Неприглядно. Я его боюсь и ненавижу. Он небрит, у него спутанные жидкие волосы, красные глаза. И… Мне кажется, что от него очень неприятно пахнет.

— Чем?

— Я не знаю. Наверное, ассоциативно, но мне приходит в голову ваш абсент, который я нюхала прошлый раз. Да… — от догадки я провела руками по лицу. — Они все там пьют именно его. Только он там мутный и бледно-зеленый. Вся улица там пахнет анисом. И этот человек дышит на меня этим отвратительным зловонием.

— Кем вам приходится там этот человек?

— Он мой муж.

— Посмотрите на него внимательно. Вы знаете его в этой жизни?

У меня от страха сжалось сердце. Этого не может быть! Я ощутила знакомый прилив ненависти, какой накатывал на меня во время близости с Максом.

— Это мой муж. Макс. И это невероятно.

— Представьте себе, что прошло некоторое время. Что вы видите?

— Мы с мужем в какой-то маленькой квартире. Там бедно, но чисто. Он кричит на меня, а я сажусь на кровать и прячу голову среди вышитых подушек. Мне не хочется его слышать. Я молюсь о том, чтобы он умер.

— Вам по-прежнему нездоровится?

— Да, у меня какая-то тяжесть в животе. Мне кажется… Да, совершенно точно… Я там беременна!

Артис вдруг спросил меня своим обычным тоном:

— Вы хотите смотреть дальше или желаете прерваться?

— Лучше я немного передохну, — Марианна тяжело вздохнула.

— Тогда посмотрите на меня, — я вонзился взглядом ей в глаза и приказал ее боли утихнуть. Все. Пусть останутся только картинки прошлого. Пока в памяти не будет ни страха, ни ненависти. Лишь видеоряд.

Марианна кашлянула и сжала подлокотники кресла:

— Что это было? Вы меня загипнотизировали?

Извечный глупый вопрос. Людям легче всего поверить в то, что им внушают какие-то образы, что они сами выдумывают небылицы, что это бред их воспаленного разума… Они верят во все, только не в главное — я открываю им возможность помнить.

— Нет, Марианна. Это были ваши собственные воспоминания. Добро пожаловать в мир прошлого.

— Но я в это не верю, — она сердито взглянула на меня. — Это невозможно.

— Ваша беда в том, — я встал и, закурив сигарету, сделал несколько шагов по комнате, — что даже идя ко дну, вы не протяните руку к спасательному кругу, просто потому, что его бросил вам не профессиональный спасатель, а прохожий, решивший проявить сострадание.

Она нахохлилась взъерошенной птицей и помотала головой:

— Нет. Вы не правы. Иначе я не пришла бы к вам в третий раз. Я пытаюсь вам поверить, но… Это для меня не более, чем сказки. Мне кажется, что я нанюхалась у вас абсента, поговорила о своих ночных приступах… Все это перемешалось у меня в голове, а теперь… Теперь я уже сама не знаю, что и думать…

— Марианна, — я сделал паузу и посмотрел на нее.

— Что?

— Сделайте одолжение. Не рассказывайте об этом пока ни отцу, ни мужу. Хорошо?

Она замялась и стала громко мешать ложкой остатки своего остывшего кофе.

— Ну, так как? — я остановился возле окна и присел на подоконник.

— Хорошо. Только ответьте мне на один вопрос.

— На какой? — мне стала любопытна ее, не понятно каким ветром навеянная смелость.

— Почему вы все это делаете для меня? Зачем тратите на меня свободное время?

Как мне объяснить свои меркантильные мотивы этому глупому приземленному созданию с зашоренным разумом? Что я могу сказать? Было бы крайне невыгодно раскрывать перед ней все карты. Я вернулся на свое место и сел на диван.

— На этот вопрос, Марианна, — я старался говорить как можно мягче, — вы сами дадите себе ответ. Но только не сегодня, а однажды. После того, как до конца просмотрите свою жизнь с вашим мужем.

— Но мне хотелось бы продолжить это прямо сейчас.

— Зачем? — я рассмеялся. — Вы же не верите в реальность своих видений?

Замявшись, она промолчала. Мне стало ее немного жаль.

— Идите-ка вы домой. Там муж, теплая постель, ожидание беременности…

— Почему вы иронизируете? — ее щеки вспыхнули. — Разве я много хочу от жизни?

— Да нет… Скорее слишком мало.

— Как это?

Любимый вопрос Марианны: «Как это?». По-иному она и формулировать не может.

— Вы спрашиваете, как это? Да, очень просто. Надо понимать, чего именно вы хотите. Идите домой и проанализируйте каждый шаг вашего мужа, все его слова, жесты, взгляды. Подумайте о том, что вас связывает. Что? Вы можете мне ответить? — она хотела что-то отрапортовать, но я ее удержал. — Только увольте меня от глупых рассказов об идеях любви и семейного долга, которыми замусорили ваш мозг родители…

— Замусорили? — в негодовании она вплеснула руками. — Семейные отношения составляют основу нашего общества!

— Такие отношения, как у вас, напротив, наше общество приводят к разложению и деградации. Если бы у нас было больше разводов, то создавалось бы больше браков по любви. Эта простая формула никак не доходит до таких как ваши родители и вы сами.

— Но при чем же здесь родители? — она посмотрела на меня, как на лжесвидетеля в суде. — У них-то как раз любовь с годами не стареет.

— Разумеется, потому что стареть нечему, — я хлопнул рукой по столу. — Марианна, вы меня утомили. Идите. Я вас отпускаю.

В ее глазах прочитывалось непонимание моих слов и поступков. Пусть. Чтобы разрушить стены тюрьмы, сперва надо их раскачать. Я протянул ей руку и помог встать.

— Позвоните мне послезавтра днем. Думаю, вам не повредит пару вечеров пообщаться со своим благоверным.

Закрыв за ней дверь, я почувствовал облегчение. Наверное, мне не стоит затягивать эту историю. Хотя нет… Я же не смогу прекратить общение с этой несчастной до тех пор, пока не налажу ее семейную жизнь. Как это в самом деле скучно… И за что собственно меня наградили такой обузой? Ах, да… Я же скорее всего стал причиной ее смерти… Как обычно — четвертовал и съел. Однако, это все довольно странно…

Я задумался и вышел на балкон. Над центральной площадью города повис толстобокий дирижабль с ярким рекламным транспарантом — начинался концерт какой-то долгожданной звезды шоу-бизнеса. Тоска. Мне вдруг показалось, что нечто в наших с Марианной отношениях выбивалось из привычной схемы. Но почему? А что если посмотреть в свои собственные глаза? Под руку попалась маленькая пудреница, оставленная на кресле Марой. Щелкнув замком, я поднес к лицу зеркальный кругляшок. Прошла секунда, две, три… Я внимательно разглядывал отражение своих зрачков, но ничего не происходило… Проклятый дар! Он проявляется только тогда, когда я смотрю чужие жизни. Ну что я такого мог сделать с ней кроме убийства? Пытать, четвертовать? Это мы уже проходили. Здесь было что-то иное. И я никак не мог понять, что именно. Неловко брошенное на стол зеркало, соскользнуло на пол и разлетелось на мелкие осколки. Странно… В моей семье это всегда считалось предвестием начала новой жизни. Что ж, самый лучший способ узнать будущее — это дожить до его наступления…

* 19 *

Свежая только что родившаяся неделя заявила о себе неистовым цветением сирени и горячим, будоражащим воображение ветром. Птицы в сладком томлении распевали на два голоса арию весны, а судьба, заскучав от недостатка событий, вдруг решила, что наступает пора перемен, и подлила страстных пунцово-алых оттенков в палитру своего рисунка.