Ведьма и тьма - Вилар Симона - Страница 76

Врачеватель еще что-то говорил, пока перевязывал ее рану. Малфрида поняла, что он предлагает ей поспать, отдохнуть, пока она не наберется сил после потери крови. Но она не сразу уснула, смотрела по сторонам. Поняла, что лежит на тюфяке в каком-то довольно длинном помещении со сводчатым беленым потолком. Такие она видела в монастырях. О, Перун великий, неужели она попала в христианскую обитель?

Когда лекарь удалился, Малфрида приподнялась, но тут же со стоном упала. Видела, что вокруг лежат и стонут, а то и хрипят какие-то бедолаги. Между ними и впрямь расхаживали облаченные в темные одеяния священники, но были тут и люди в островерхих кожаных шапочках и полотняных передниках, забрызганных кровью, такие же, как тот, что врачевал и ее. Лекари, поняла чародейка. Она в госпитале для раненых. Но эти раненые были византийскими воинами! Она оказалась среди врагов!

А потом она увидела Невену. В помещении находилось несколько ухаживавших за страждущими женщин, и ее бывшая служанка была одной из них. Малфрида хотела ее окликнуть, но Невена была занята, возилась с ранеными, а затем вышла куда-то с охапкой окровавленного полотна и больше не возвращалась.

Малфрида была слишком взволнована, чтобы уснуть. Но боль в ране донимала, дышать было трудно, а к вечеру ее начало познабливать. К ней никто не подходил, все были заняты другими ранеными, подле некоторых задерживались священники, читали молитвы, осеняли страждущих крестным знамением. И только к вечеру в лекарне стало тише, хотя вряд ли можно было назвать тишиной приглушенные стоны и скрежет зубов воинов, пытающихся сдерживать вопли. Но Малфрида находила в этом некое удовлетворение – она догадалась, откуда столько раненых. Значит, Святослав не позволил так просто покорить себя, значит, он сражается! А еще ведьма использовала это ночное время, чтобы постоянно шептать заговор, останавливающий кровь и изгоняющий заразу из ран. Она повторяла его снова и снова. Сперва было тяжело, она путала слова, ее мутило, подступал жар и все вокруг плыло. Хорошо, что в какой-то миг рядом оказался кто-то из лекарей, напоил ее, положил на лоб влажную тряпицу. Это принесло некоторое облегчение, она вновь стала монотонно твердить заклинания, освобождая себя от боли и приказывая ране затянуться. У нее начало получаться. Благо, что святоши к ночи тоже удалились. А вот лекари не успокаивались. То и дело кого-то уносили на носилках в соседнее помещение, оттуда, из-за толстых каменных стен, порой слышались крики, сдавленный вой. Но Малфрида старалась не обращать на это внимания, она шептала и шептала заклинания, не останавливаясь ни на мгновение, пока сознание не стало гаснуть и она не погрузилась в сон.

Утром рядом с ней стал вертеться какой-то парень. Говорил без умолку, принес кусок лепешки с сыром и немного вина, угощал. И все пытался что-то объяснить. Малфрида поняла: оказывается, это он угодил в нее, когда метил в лань в чаще. Парень не догадывался, что именно она и была той ланью, просил прощения, что промахнулся, – мол, не ведал, что она таилась в кустах. А сейчас он рад, видя, что она идет на поправку. Малфрида едва дождалась, когда он уйдет. Бежать ей надо, пока не явились попы со своими молитвами. Но сперва ее осмотрел лекарь Макриан – так его тут все называли. Озадаченно потеребил бороду.

– Я не припомню, чтобы такое ранение столь быстро затягивалось. У вас отменное здоровье, и вы скоро совсем поправитесь, ангел мой!

Он назвал ее ангелом! Ведьму даже передернуло. Она стала подбирать слова, объясняя, что ей пора уходить.

– И куда же вы пойдете, позвольте спросить? – перевязав ее, осведомился лекарь. – Здесь вы под защитой стен лекарни, но вокруг военный лагерь, и люди там нынче не в духе, особенно после таких потерь, которые понесли. Одинокой женщине лучше здесь не разгуливать. Поэтому вот как мы поступим: сначала я удостоверюсь, что вы окончательно выздоровели, а потом братья монахи переправят вас в безопасное место. Или вы останетесь и будете помогать мне в лазарете. Мне лишние руки пригодятся, а женщин из лазарета воины не трогают. Вам сейчас все расскажут, чтобы вы поняли, о чем я. – И он окликнул: – Эй, Невена! Присмотри за этой женщиной.

Невена оставила кого-то из раненых и приблизилась. Она мгновенно узнала Малфриду и какое-то время слова вымолвить не могла. Только когда лекарь удалился, она подсела к ведьме и поведала ей, как оказалась тут. Оказывается, после исчезновения возлюбленной Калокира она вернулась в Доростол и находилась там до тех пор, пока не стало известно, что на город движется армия базилевса. Святослав выступил перед жителями города и сказал, что их ждут лихие времена. Поэтому он предлагает всем, кто сможет, покинуть крепость. Правда, забрать продовольствие не позволил, его отряды, готовясь к осаде, заранее объехали всю округу и свезли в Доростол провиант. Но сама Невена, как и многие другие, ушла из города. И так вышло, что она оказалась среди тех беженцев, которые оказались на пути разъездного отряда ромеев. Возможно, ей пришлось бы худо, но она сказала, что занимается врачеванием, и ее отправили в лазарет помогать лекарю Макриану. И дел у нее теперь невпроворот.

– Русы отчаянно сопротивлялись войскам базилевса, – рассказывала она. – Еще перед подходом главного войска они устроили в лесу засаду и уничтожили весь авангард ромеев. Но и сами полегли. Однако это позволило им подготовиться к большому бою, и когда стали прибывать основные силы войска императора, русы встретили их у Доростола. Бились они насмерть, я сама не видела, но говорили, что они стояли, сомкнув щиты и выставив копья, и так отразили двенадцать атак ромеев. Только к вечеру, когда император Цимисхий собрал свою конницу и бросил ее против утомленного противника, люди Святослава отступили и укрылись за стенами крепости.

– Представляю, сколько раненых в Доростоле, – тихо молвила Малфрида. И сердито взглянула на болгарку. – А ты помогаешь врагам!..

Невена отмолчалась, но продолжала рассказывать о том, что происходило в последующие дни. Вскоре после того, как войска Цимисхия окружили Доростол, по Дунаю к ним подошла флотилия. Русы успели вытащить свои ладьи на берег, и ромеи не пожгли их страшным греческим огнем, но теперь людям Святослава приходилось обороняться как от флота, так и от атак с суши. А потом Святослав вновь вышел из Доростола на битву. Причем многие его воины сражались не только в пешем строю, но и на конях, чем изумили ромеев. Византийцы отчего-то считали, что русы не умеют сражаться верхом и поэтому используют конницу союзных им печенегов и венгров. Эта промашка дорого обошлась ромеям, ибо русы навалились на конницу Цимисхия, и только атака его отборных войск, закованных с головы до ног в броню катафрактариев, вновь заставила русов отступить к городу. И все же поле боя осталось за Святославом, а ромеи отвели свои силы и теперь строят перед Доростолом лагерь, готовясь к долгой осаде.

– А раненых к нам несут и везут, – вздохнула Невена. – Макриан здесь, в обители Святой Троицы, собирает только самых изувеченных, а тех, кто пострадал не столь сильно, оставляют в лагере ромеев. Так уж у них заведено, что среди воинов немало умелых врачевателей, набравшихся опыта в походах, вот они и оказывают им помощь. Лагерь-то они возвели громадный, там и шатры военачальников, и палатки гоплитов и стратиотов[101], конюшни для катафрактариев, а еще кухни и даже часовня, где воины Византии могут молиться перед битвой.

О, зачем Малфриде было все это знать! Она только тихо спросила Невену, сможет ли та помочь ей скрыться.

Невена лишь пожала плечами.

– Поправляйся пока, а там будет видно.

Но Малфриде было трудно поправиться там, где постоянно находились священнослужители. Они молились над ранеными, отпевали умирающих. Последних было немало. Малфрида из своего угла видела, как бредившие и стонавшие люди затихали, когда к ним приближались облаченные в темные одеяния священники, вслушивались в слова молитвы и последнего напутствия, некоторые смирялись, на устах других даже появлялась блаженная улыбка. Они покидали эту юдоль скорби, чтобы предстать перед своим Творцом. Они верили в это. И Малфриде становилось тяжело дышать: повсюду она ощущала эту непреклонную веру. Как можно колдовать, если здесь все чужое, если она сама тут словно нечто темное и враждебное со своей затаенной ненавистью к врагам! Ее раздражали их вопли, когда им отпиливали начинавшие гнить и распухать конечности, зашивали раны, стягивали порезы, вынимали из ран осколки дерева и металла. Океан страданий и смрада окружал ее со всех сторон, а еще – молитвы, молитвы, молитвы… И она не знала, что ей хуже – страдания или эта несокрушимая вера.