Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Идеи и интеллектуалы в потоке истории - Розов Николай Сергеевич "nikolai_r" - Страница 3


3
Изменить размер шрифта:

истин. Автономия идеального надстраивается над социальными и

психическими процессами. Важно, что степень этой автономии

является переменной. Она максимальна для математики и логики,

весьма высока для математизированного естествознания, ниже

в биологических и социальных науках, минимальна в гуманитарных

областях, не использующих однозначных понятий и жестких правил

вывода суждений.

О СВЯЗИ НАУЧНЫХ ИСТИН И ШИРЕ — СМЫСЛОВЫХ СОДЕРЖАНИЙ — С

ЯЗЫКОМ. Общая скрытая предпосылка платонизма и социологизма

такова: непременная представленность некоего содержания (например,

суждения) в языке означает зависимость от языка и отсутствие

смысловой автономии.

С точки зрения платонизма автономия идеальных содержаний

(особенно, математических) очевидна, должна быть защищена,

соответственно, утверждается их трансцендентное существование,

полностью не зависимое от каких-либо языков и дискурсов.

С точки зрения философии анализа языка и соответствующим

образом ориентированного социологизма тот факт, что никакое

идеальное содержание не может быть дано, рассмотрено, обсуждено

вне какого-либо языка, означает сугубо языковую и, соответственно,

социальную, а отнюдь не трансцендентную природу любых идей (в

том числе, математических).

Ничто не мешает нам признать одновременно и необходимость

представленности смысловых содержаний в каком-либо языке, и

наличие их автономии относительно любого языка. Конечно же,

каждый язык дает свой спектр возможностей выражения и

соответствующие ограничения. Но посредством привлечения других

языков, уточнения смыслов, трансформации значений такого рода

ограничения либо снимаются, либо нейтрализуются.

ОБ АПРИОРНОСТИ И ПРИЧИННОЙ ОБУСЛОВЛЕННОСТИ ИСТИН. Общая

предпосылка состоит в том, что истинность и фактуальная

причинность несовместны.

С точки зрения платонизма истины принадлежат миру суждений и

логики, тогда как причины принадлежат миру фактуальных процессов,

например, психических или социальных. Вмешательство причин

в логику постижения истин может лишь помешать этой логике, т. е.

стать источником ошибок. Раскрыть фактуальные причины

11

происхождения какого-либо суждения или принципа значит тем

самым поставить под сомнение его истинность.

С точки зрения последовательного социологизма (например,

социального конструктивизма) нет отдельной самостоятельной сферы

суждений и логики, это лишь частное проявление социальных

порядков, конструирование особых реальностей. Поэтому истинные и

ошибочные суждения в одинаковой мере подвержены социальным

причинам. Никакого принципиального эпистемологического различия

между истиной и ложью нет и быть не может. Знание относительно.

Заметим, что даже самые убежденные представители социологизма

вполне отличают логическую силу аргументов от силы риторического

воздействия на аудиторию или читателей. Так, Мартин Куш пишет о

« Логических исследованиях» Гуссерля.

«Необходимо отметить, что атака Гуссерля на психологизм была

шедевром риторики. В частности, он подавал себя в качестве

непритязательного новообращенного в антипсихологизм, чередовал

критику и похвалу, солидаризовался практически со всеми

влиятельными философскими школами того времени и гениально

играл на страхах и стремлениях современных ему непсихологических

и нематематических философов. Другими словами, текст Гуссерля был

написан для очень специфической аудитории, и его идеи были

направлены на то, чтобы быть аргументами для этой аудитории, а не

аргументами как таковыми (что бы ни понималось под этим

последним)» [Куш, 2002, с. 122].

Возьмем пример арифметической задачи, интересный тем, что

в нем совмещены предельно простые операции (сложение и

вычитание) и некий подвох, наводящий на неверное решение.

Задача о пропавшем долларе

Трое джентльменов остановились в номере провинциальной

гостиницы на ночь. Джентльмены сбросились по десять долларов и

отдали получившуюся сумму (30 долларов) слуге. Слуга передал

деньги хозяину. Однако, номер стоил 25 долларов, и хозяин как

честный человек передал слуге сдачу пять долларов. Слуга как человек

сообразительный решил, что пять на три не делится, взял два доллара

себе, а оставшиеся три доллара вернул джентльменам, которые

поделили их поровну между собой. Получилось, что каждый заплатил

не десять, а девять долларов. Три раза по девять получается 27. Но два

доллара взял слуга. 2 плюс 27 получается 29. А вначале-то было 30

долларов! Вопрос: куда делся пропавший доллар?

Если сразу ответить на этот вопрос не удается, значит, подвох

удался. Позже он будет раскрыт и сейчас читателю представляется

возможность самому справиться с этой несложной головоломкой.

В контексте обсуждаемой темы дело обстоит так. Элементарная

арифметическая задача, конечно же, имеет единственное верное

12

решение. Принудительность этого решения и соответствующая

нормативность арифметических правил, во-первых, оказываются не

очевидными, во-вторых, пока остается непроясненной онтологическая

природа этой нормативности: это либо платонические принципы

математики и логики, либо элемент социального консенсуса. Не более

ясной пока является и картина с природой подвоха в задачке с

пропавшим долларом. Ясно, что в самой языковой формулировке

задачи заложено некое наведение на ошибку. Эту ошибку допускает,

вернее не обнаруживает, каждый, кто хоть на миг удивляется, почему

вдруг в конце получилось 29, а не 30 долларов. Данная ошибка может

трактоваться как сбой психических процессов восприятия и мышления,

как дисфункция языка или как пагубное вмешательство социального

процесса общения (устного или посредством печатного текста).

Далее поступим так. Представим в более или менее

систематическом виде усложненную четырехчастную структуру

социальной онтологии. Рассмотрим ее возможности и ограничения на

простом примере с задачкой о пропавшем долларе. Представим

соответствующие онтологические рассуждения относительно природы

научных истин и сути спора между платонизмом и социологизмом.

Четырехчастная онтология

В простом варианте четырехчастная онтология включает четыре

«мира» (в смысле Поппера), или сферы бытия: материальный мир

(биотехносферу), психосферу, культуросферу и социосферу [Розов,

2002, гл. 3].

К. Поппер не видел онтологической специфики социального,

поэтому и ограничил свою философскую систему тремя мирами. Честь

выделения онтологической автономии социосферы, по-видимому,

принадлежит Гегелю, выделившему «объективный дух» (с семьей,

гражданским обществом, государством, т. е. с социальными

институтами), наряду с «природой» (материальным миром, или 1-м

миром по Попперу), «субъективным духом» (психикой, или 2-м миром

по Попперу) и «абсолютным духом» (искусством, религией,

философией, т. е. сферой идей, образцов, или 3-м миром по Попперу).

После Гегеля онтологическая специфика социального и

интерсубъективного исследовалась в рамках феноменологии, с упором

на интенциональность. Эти идеи получили свое отражение и в

аналитической философии, в частности, Дж. Серль решал задачу

«уподобить (assimilate) социальную реальность фундаментальной

онтологии физики, химии и биологии» [Searle, 1995, p. 41].

Из той же феноменологии через А. Шюца идея «общей реальности»

для взаимодействующих индивидов вошла в микросоциологию и

теорию ритуалов И. Гофмана, развитую Р. Коллинзом [Коллинз, 2002,